295 лет назад, 19 сентября 1727 года, был подписан Высочайший Указ о домашнем аресте человека, который совсем недавно почитался многими за первое лицо Российской Империи. Человек воспринял это спокойно, тем более что никакого караула к его дому приставлено не было. Он обедал, ужинал и лег спать в надежде, что все утрясется. Таким был первый день опалы Светлейшего князя Александра Меншикова.
Был уверен в своей правоте
Те, кто решал судьбу Меншикова, играли с огнем. Чисто теоретически он мог бы еще надеть мундир генералиссимуса и поехать в казармы Преображенского полка — гвардия, скорее всего, пошла бы за ним. Почему Меншиков этого не сделал — бог весть. Возможно, был уверен в своей правоте и считал, что его не посмеют тронуть всерьез.
Однако же посмели. Правда, не сразу. Сначала Меншикова просто лишили всех чинов и орденов. Потом отправили в ссылку. Но не то чтобы слишком далеко и слишком позорно — пока всего лишь в собственное имение, город Ранненбург (ныне — Чаплыгин Липецкой области). Прибыв туда в ноябре, Меншиков с семьей провел там следующие пять месяцев. И только в апреле 1728 года место его ссылки определилось окончательно — город Березов.
В течение этого времени — с сентября 1727 года по апрель 1728 года — разворачивалась увлекательнейшая история. Следствие, поначалу уверенное в том, что составить официальный обвинительный акт не бог весть какая задача, сбивалось с ног. Меншикову по факту нечего было предъявить. Отчасти этим и объясняется его спокойствие в первые дни ареста — Светлейший князь не чувствовал за собой вины. Он был не просто уверен в своей правоте — он знал, что прав.
Попытка сфабриковать дело против Меншикова сыпалась на глазах. В самом деле — что ему предъявляли поначалу? Прежде всего, государственную измену в пользу Швеции. Дескать, после смерти Петра Великого он вел переговоры со шведским правительством о передаче вчерашнему злейшему врагу Ревеля, Риги и Выборга в обмен на какие-то фантастические суммы. Обвинение тяжкое и требующее веских доказательств. Сам подследственный в «изменнических сношениях» со Шведским двором и шведскими резидентами в России не сознался. В общем, этого и ожидали. Но самое интересное, что не было найдено вообще никаких компрометирующих Меншикова материалов, а ведь канцелярия Меншикова была арестована в один день со своим хозяином. Он просто не успел бы уничтожить ни одной, даже самой завалящей бумажки.
«Принуждал его к браку»
Вторым пунктом шло не менее тяжкое обвинение — «преступный замысел против царствующей династии». В чем же состоял, по мнению обвинителей, этот самый замысел?
Строки обвинения выглядят довольно-таки жалко. «Чинил царю многие противности и принуждал его к браку со своей дочерью против его на то царевой воли». Здесь прекрасно все. Под «противностями», судя по всему, имеется в виду строгость и даже нудность Меншикова в плане обучения и воспитания юного несовершеннолетнего государя Петра II.
Да, он был и строг, и нуден. Постоянно твердил о необходимости браться за науки и за государственные дела. Старший товарищ царя, Иван Долгорукий, был куда веселее. Охоты, карты, попойки, амурные похождения с нетребовательными девицами — это же так здорово! Может, и здорово, если бы царю было хотя бы 16 лет. А ему всего лишь 11. С точки зрения Меншикова, это был перебор, и он не боялся об этом говорить открыто и даже повышая голос. Вот и все «многие противности».
Что же до «принуждения к браку против его царевой воли»... Да, в июне 1727 г. состоялось обручение Петра II с дочерью Марией. Но есть один важный момент. Тестамент, то есть завещание покойной императрицы Екатерины I, предшественницы Петра. В нем черным по белому значилось, что между Петром II и одной из дочерей Меншикова «надлежит супружество учинить». Ни о какой «царевой воле» в завещании не говорилось. Меншиков действовал строго по закону.
Украл или заслужил?
А вот вопрос, ворует ли Меншиков, поначалу даже не ставился. Всем и без того было ясно, что ворует, да еще как. Потому что иначе и быть не может. Всеобщей истерике насчет «наворованных Светлейшим князем несметных богатств» поддался даже саксонский посланник при русском дворе Иоганн Лефорт. Вот что он сообщал в Дрезден: «Одни говорят, что вещи, отнятые у Меншикова, превышают 20 миллионов, другие — что только пять... Собирают данные о незаконно приобретенном им из государственной казны, как то на 250 тыс. серебряной посуды, на 8 млн червонных и на 30 млн серебряной монеты». В целом выходило, что «птенец гнезда Петрова» наворовал на сумму от 50 до 70 млн рублей. И это при том, что доход всей империи на текущий год не превышал 7 млн рублей.
Словом, это обвинение оставили напоследок, как самое верное — уж тут осечки быть не может. Да вот только в рвении найти хоть что-нибудь порочащее Меншикова по части «государственной измены» и «противностей» следствие как-то не обратило внимания на один любопытный отчет о первичном обыске во дворце арестованного. А он был таким: «Денег в дому ево ничего не является».
С превеликими трудами, описав все движимое имущество Светлейшего князя, наскребли более-менее приличную сумму около 400 тысяч рублей. Правда, наличных там было всего лишь 11 тысяч. Остальное — драгоценности. Может быть, это и есть тот самый хабар, который Меншиков присвоил воровским путем? Может быть, но есть загвоздка. В основном среди драгоценностей фигурируют ордена с алмазами, наградное оружие и портреты государей с алмазами. Такие вещи не крадут. Их заслуживают.
В итоге Меншикову смогли предъявить «начет» не на какие-то фантастические миллионы, а всего лишь на сумму в 110 тысяч рублей. И тут началось что-то невероятное. На допросах Светлейший князь сумел аргументированно отчитаться за 90 тысяч рублей. Сомнения вызвал лишь его отчет об оставшейся сумме в 20 тысяч.
Это был полный провал следствия. Вся Россия и все ведущие европейские державы ждали официального манифеста «О винах Меншикова». И не дождались. Манифест так и не был опубликован. Потому что публиковать такие «вины» никто не решился. И правильно. Смех бы раздался на всю Европу, а обвинители выставили бы себя феерическими идиотами.
