Сейчас, когда с особенной остротой стоит вопрос: «Насколько важны для Европы регулярные поставки российского газа», небесполезным будет вспомнить о временах, когда в роли жизненно необходимых газа, нефти или удобрений выступали совсем иные товары.
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам...
Опять-таки, ещё со школьной скамьи всем доподлинно известно — этот роман есть не что иное, как «энциклопедия русской жизни». А поскольку энциклопедия ошибаться не может, то нечего и огород городить. Лес и сало. Сырьё, одним словом.
Однако в реальности дела обстояли если не ровным счётом наоборот, то близко к тому. Нет-нет, на авторитет Пушкина никто посягать не собирается. Он был скрупулёзно точен везде и всегда. Только надо делать поправку на то, что некоторые слова со временем серьёзно поменяли смысл.
Свет с востока
Начнём, пожалуй, с сала. По той простой причине, что именно с него начинает своё наставление безымянный автор пособия 1575 г., которое называется «Книжка описательная, како молодым людям торг вести и знати всему цену, и отчасти в ней описаны всяких земель товары различные». В главе «Память о том, как продать товар русской в немцех» автор сходу берёт быка за рога: «В Брабанех (Герцогство Брабантское, Нидерланды) купят пуд сала по 1 рублю, в Шпанех (Испания) купят пуд сала по 2 рубля, и ты бери подряд не меньше 200 берковец поставить». Тут надо отметить масштаб подряда. Берковец — это старинная оптовая мера веса, 10 пудов. Перерасчёт на нынешнюю систему мер не может не впечатлять. Русский купец берётся поставить 32 тонны сала разом. Это нижняя граница — более мелкие сделки попросту отметаются как несерьёзные.
Кое у кого перед мысленным взором может предстать Европа, настолько обмирающая по солёному салу с чесноком и мясной прослойкой, что готова поглощать его тоннами и платить за этот деликатес полновесным серебром. Это значит лишь то, что вам пора выпить и закусить, избавившись тем самым от кулинарных галлюцинаций. Потому что речь идёт о принципиально ином сале.
О том самом, которое с небольшой натяжкой можно назвать «источником осветительной энергии» — следом за расценками идёт сноска: «А делают из того сала свечи». Впрочем, не только — чуть ниже автор «Книги описательной» говорит о том, что сало активно покупают и производители мыла. То есть это, прежде всего, сало говяжье, обладающее при должной обработке нейтральным запахом.
А обработка была настолько сложной и многоступенчатой, что назвать русское сало сырьём никак не получается. Из сала-сырца надо было удалить кусочки соединительной ткани, жилы, кровь, словом, все примеси, могущие дать тёмный цвет и дурной запах. Затем вымочить, растопить, процедить через волосяное сито или даже через толстую ткань, затем снова прогреть, отделить чистый «верх» от «подонков», и только потом уж спускать в холодильный ларь. Да и то при этом постоянно перемешивать, чтобы сало не стало пятнистым... В общем, уже в середине XVI столетия Русское царство украсилось многочисленными салотопенными заводами, работающими на экспорт.
На протяжении нескольких столетий, вплоть до эры керосина и осветительного газа, вся Европа освещалась свечами, сделанными из русского сала. Россия была единственным крупным поставщиком этого продукта на европейский рынок. Разумеется, восковые свечи были лучше — меньше коптили, и с них надо было реже снимать нагар. Воск русские тоже продавали в Европу, но раз в тридцать меньше и по цене раз в пять выше. Шведский торговый представитель Иоганн де Родес в 1653 г. отправил своей королеве Кристине «Подробное донесение о происходящей в России коммерции», где указал, что за текущий год из Архангельска отгрузили за рубеж 115 тыс. пудов сала и только 3,5 тыс. пудов воска. Да ещё и нажаловался: «Воск можно было бы вывозить в гораздо большем количестве, когда бы не так много его сжигалось и употреблялось во всей стране перед их образами в церквах и процессиях». Ну а во времена написания «Евгения Онегина» экспорт сала исчислялся совершенно астрономическими цифрами — от 2 до 3,5 млн пудов в год.
Русская химия
Примерно то же самое можно сказать и о лесе. Может показаться, что Россия испокон веков бездумно и легкомысленно гнала за границу лес-кругляш, или, в крайнем случае, пиломатериалы. На самом деле смысла в этом не было. До поры потребность Европы в древесине прекрасно удовлетворялась за счёт внутреннего рынка — в документах Ганзейского союза часто упоминается скандинавский лес, а вот русский — ни разу.
Тем не менее лес из России в Европу всё-таки шёл. И в очень серьёзных объёмах. Но не как сырьё. А как продукт лесохимической промышленности. Да-да, именно так — «отсталая» Россия лидировала в этой сфере на протяжении сотен лет, начиная с XVI в. Собственно говоря, лидерство сохраняется и по сей день — потребность Европы в российских минеральных удобрениях по-прежнему чрезвычайно высока.
Другое дело, что в те далёкие времена один из основных продуктов русской лесохимии никто бы и не подумал сыпать на поля — слишком дорого обходился карбонат калия. Слишком сложен он был в производстве. Но искать эту соль калия в старинных документах затея пустая. Тогда углекислый калий называли поташ. Слово нерусское, восходит к немецким словам Pott (горшок) и Asche (зола). Сама же эта соль применяется не только в сельском хозяйстве, но и в мыловарении, изготовлении хрустального и оптического стекла, изготовлении селитры и пороха, изготовлении пигментов и текстильных красителей... Словом, во всём том, что принято связывать с европейским мануфактурным рывком.
Для производства 1 кг поташа требовалось сжечь около 1 тонны леса. Производство было достаточно сложным и опасным, как и любые химические манипуляции. Справедливости ради скажем, что русские не хищничали, а пережигали на поташ, как правило, отходы — благо, деревянное строительство при тогдашних пожарах велось практически непрерывно. Объёмы отгрузки поташа тоже впечатляли. Иоганн де Родес в своём «Подробном донесении» указывает, что в 1653 г. через Архангельск было продано примерно столько же поташа, сколько и сала. Да и стоили эти продукты более или менее одинаково. В 1670-1671 гг. купцы-компаньоны Томас Кельдерман и Владимир Воронин докладывали русскому государю: «Продали по договору ценою шестнатьцать ефимков за берковец поташу, а сало говяжье топленое вяцкое, устюжское, колмогорское по пятьнатьцати и по шестнатьцати ефимков за берковец». Барыши были немыслимые — отпускная цена превосходила себестоимость продукта в 3-4 раза. Неудивительно, что очень скоро поташ вошёл в список «заповедных товаров» — с 1681 г. была введена госмонополия на экспорт, а с 1721 г. и на производство этой соли: «Нигде никому отнюдь поташа не делать и никому не продавать под страхом ссылки в вечную каторжную работу».
Кто «сырьевой придаток»?
Но безусловным лидером среди экспорта было не сало и не продукты лесохимии. Об этом, кстати, говорит один из персонажей романа Алексея Толстого «Пётр I». В беседе иноземных купцов о том, какими товарами богата Россия, англичанин Гамильтон восклицает: «А кожа, сэр, вы забыли потребность в русской коже!» Именно кожа возглавляла «Топ-3» русского экспорта.
Заметим — не абы какая. Гамильтон имеет в виду юфть — коровью или лосиную кожу, выделанную таким образом, что она не плесневела, была одновременно и прочной, и мягкой, да ещё и могла выдержать сколь угодно долгое пребывание в воде. В 1973 г. водолазы обнаружили затонувшую шхуну Metta Catharina. Шхуна везла из России в Геную красную юфть. Кожи, пролежавшие на дне без малого 200 лет, отлично сохранились и разошлись по баснословной цене.
Неудивительно, что само слово «юфть» перекочевало во все европейские языки — вспомним французское youfte, английское yuft, немецкое Juchten... Разумеется, велик был соблазн подделать такой товар. Но русские хранили технологию в строжайшем секрете, а фальшивки изобличались очень просто — по запаху. Немецкая «Экономическая энциклопедия» в 1784 г. отмечала: «Сие есть дух столь своеобычный, что никакой другой ему не подобен, и всякий, единожды его вдыхавший, обмануться уже не может».
Жадность европейцев до юфти и опасения того, что поставки могут прекратить, были сильны. Немецкий экономист Пауль Якоб Марпергер даже отмечал: «В приготовлении её русские превосходят все народы, поэтому все страны Европы делают свои запасы этой кожи».
А вот где русские брали столько сырья для производства уникального продукта — разговор особый. Об этом пишет вездесущий швед Иоганн де Родес: «Сама Россия не может ежегодно отпускать такого множества кож. Русские торговцы путешествуют в Польшу преимущественно по Подолии и Украине, скупая все кожи, что только могут захватить. Эти кожи выделываются частью в Москве, но более всего в Ярославле и Костроме». Получается, что как минимум в плане кожевенного производства сырьевым придатком России была сама Европа...
Но лучше всех о наших товарах и о стиле торговли сказал швед Иоганн Кильбургер, написавший в 1674 г.: «Русские умереннее и неприхотливее прочих европейских народов, они и для малого прибытка не жалеют трудов и не боятся затруднительных поездок. Нет ничего такого дурного и малого, чего русский не умел бы обратить в деньги и пользу».
