С момента окончания Великой Отечественной войны прошло уже более 70 лет, но до сих пор сотни людей работают над уточнением данных о погибших или пропавших без вести бойцах и офицерах Красной армии. О том, почему разнятся данные о потерях и когда будет закончена работа по уточнению всех этих сведений, АиФ.ru рассказал научный сотрудник Российского военно-исторического общества (РВИО) Антон Мигай.
Данный материал — первая часть интервью.
Владимир Шушкин, АиФ.ru: Антон Григорьевич, вопрос потерь в Великой Отечественной войне сам по себе очень большой и сложный. Люди к нему возвращаются, особенно накануне 9 Мая, 22 июня. Расскажите о том, как строится подсчёт вообще? Потому что оценки очень разные — от 27 до где-то 40 миллионов.
Антон Мигай: В первую очередь, цифры расходятся по одной простой причине — считаются по разным основаниям. Кто-то считает потери за весь Советский Союз, кто-то — за Российскую Федерацию, кто-то считает потери исключительно военные, а кто-то считает, суммируя потери гражданского населения и военных. Кто-то считает так: погибших — отдельно, раненых — отдельно, пропавших без вести — отдельно. И поэтому совершенно разные цифры выходят. Но люди, которые этим занимаются профессионально, они стараются всё-таки подводить один итог и озвучивать один итог, чтобы тем, кто этим заинтересуется, было видно, ясно. И буквально на днях озвучили цифру погибших, военные потери в годы Великой Отечественной войны, эта цифра — 8 миллионов 866 тысяч 400 человек.
— Когда находили тело, изымали у погибшего бойца, солдата или офицера, документы. Естественно, он числился погибшим. Его хоронили, дальше по всем документам части и выше он проходил как погибший. Если же недосчитывались человека… Выходит подразделение из боя, проводится проверка, отсутствует столько-то человек, начинается опрос. Кто видел последний раз? Где? Когда? Если три человека видели, что он погиб, видели тело — считается погибшим. А может быть, он раненым оказался, может быть, его контузило, засыпало. Но если нет свидетельств о чём-то по этому человеку, то этот человек заносился в учётные документы части как пропавший без вести. Опять же, он мог быть ранен, мог попасть в плен, по-разному могло быть. Бывает, кто-то струсил и сбежал. И такие факты мы не будем отрицать. И он числится пропавшим без вести до того, как документально или свидетельски не будет подтверждено иное. То есть факт его гибели, факт его дезертирства, факт его попадания в плен, или просто в сумятице не разобрались, а он где-то воюет, в каком-то другом подразделении, оттуда приходят данные.
— Или в окружении оказался.
— В окружении оказался. Тоже всякое может случиться. Ну, в любом случае, чем оперируют люди, которые приводят такую статистику? Они оперируют документальными свидетельствами. Пока документальных свидетельств нет, они оперируют теми свидетельствами, которые есть, то есть человек пропал без вести. Вот до сих пор очень много солдат и офицеров числятся пропавшими без вести именно потому, что нет подтверждений иного. И огромная работа (по выяснению и уточнению данных — прим. ред.) ведётся, даже сейчас ведётся и будет продолжать вестись. Как Суворов сказал: «Война не закончена, пока не похоронен последний солдат». Она будет вестись, пока не похоронен последний солдат. Она ведётся уже сейчас для того, чтобы человек перестал быть по учётам «пропавшим без вести». Да, он погиб. Значит, надо это подтвердить, указать, где он захоронен, чтобы родственники, сейчас уже внуки, правнуки, знали, могли разыскать и могли приехать на это место поклониться.
— А если трое заявили, что он убит, видели тело, а он оказался жив. Когда это выяснится, непонятно, но извещение, что он погиб, уже ушло?
— Да, извещение ушло. По учёту личного состава существуют определённые нормативы. То есть, если какое-то время числится пропавшим без вести солдат или офицер, то командир части обязан отправить об этом данные выше по команде и обязан уведомить семью. По адресу, который записан в учётных документах части.
— Командир части, условно, пишет донесение, рапорт, я не знаю, как это называлось. А как это происходило? Вот он прямо писал: погибших — столько-то, например, раненых — столько-то, пропавших без вести — столько-то? Или он всех записывал в потери, в общие?
— Нет. Записывалось, во-первых, общее число. Но в донесениях о потерях части, регулярно сдававшихся выше по команде, обязательно указывалось пофамильно. Фамилия, имя, отчество, год рождения, должность, погиб там-то, тогда-то, дата, место, захоронен там-то, там-то и там-то, родственники: жена — фамилия, имя, отчество, проживает (адрес). Ещё указывались некие статистические вещи, например партийность. Всё, что анкета требует.
— То, что при призыве заполнялось?
— И при призыве заполнялось, и то, что из военкомата поступало в часть, и то, что на этого человека в части было записано. Если человек был ранен и направлен в госпиталь, то это тоже обязательно фиксировалось. И в госпитале, когда он в госпиталь прибыл, человек заносился, опять же, в книгу учёта личного состава, поскольку военный госпиталь — это та же военная часть. Как бы это со стороны ни выглядело, но если человек ранен и направлен в госпиталь, то по документам он начинается числиться за госпиталем. То есть это прохождение службы, в кавычках, конечно, но всё равно прохождение, пусть и в госпитале. Как только он из госпиталя выписывается, в свою часть или в другую часть, документы поступают в книгу учёта личного состава той части, в которую он был направлен, он туда заносится. Так что учёт вёлся, и учёт подробный, но, к сожалению, не все документы сохранились. Война, бомбардировка, артобстрел, окружение… Чтобы не досталось врагу, что-то уничтожается, что-то просто где-то лежит до сих пор.
— Закопали, например.
— Закопали, завалило обстрелом, не нашли до сих пор. Вот воинские подразделения, которые действовали в каменоломнях Аджимушкая, очень сложно идентифицировать тех, кто там был. Но среди поисковиков есть уверенность, рано или поздно они отыщут архив, сейф (или несколько сейфов), которые раскроют тайну, где зафиксированы все, кто воевал в Аджимушкае. Пока этот сейф не найден, по Аджимушкаю очень сложно составить список всех, кто там воевал, кто там погиб и так далее.
— Но его не может не быть, да? Этого сейфа, этого архива.
— Очень бы хотелось, чтобы он был. Ну, то есть его не могло не быть, исходя из условий военного делопроизводства. А сохранился ли он сейчас, лежит он где-то или всё-таки уже недоступен для нас и утрачен окончательно, это пока сказать сложно. Очень бы хотелось, чтобы он был и чтобы рано или поздно его нашли. И это просто пример, самый яркий. По каким-то другим подразделениям могло примерно то же самое происходить с документацией.
— А если часть попадает в окружение, а связи у неё никакой нет, а кто-то там погибает, кто-то попадает в плен. По ним данных тоже уже нет, потому что их не могли передать?
— Здесь вступает в дело время. То есть в 41-м году, если человек попадал в плен, часть в окружении, естественно, в центре, в Наркомате обороны, о нём данных нет. Вообще никаких. То есть он призвался, направлен в часть, дальше часть вот где-то здесь воюет, а по конкретному человеку данных нет. Но я уже говорил, что люди, которые неравнодушны к судьбам защитников нашего Отечества, работу свою ведут постоянно. Поэтому, если в 41-м году человек попал в плен, в 45-м году были изъяты документы немецких частей, подразделений. Изъяты и проанализированы, направлены в архив, где их продолжают изучать. Может, там мелькнёт запись, что попал в плен Петров Пётр Петрович, там-то и тогда-то. Дальше, если он попал в плен, его могли направить в лагеря военнопленных, а если там он продолжал бороться с врагом, то и лагеря смерти. Опять же, их архивы (если сохранились) проанализированы, сведены практически в единую базу данных. И сейчас уже гораздо проще проследить судьбу этого человека, чем в 41-м, 45-м и так далее. Время, конечно, следы стирает, уже узнают это внуки, правнуки. Но оно в данном случае и на нас работает. Потому что люди неравнодушные эту информацию постоянно изучают и постоянно пополняют базу данных.
— Обычным людям, которые не вовлечены в эту тему, кажется странным, что всё время это число уточняется. Сложно понять, почему нельзя посчитать: было 10, стало 3, условно. То есть выбыло 7. Именно потому, что очень большой объём документации обрабатывается?
— Да, так и есть, постоянно обрабатывается большой объём документации. Плюс к этому отсутствует довольно большой процент документации по объективным причинам. Не сохранились, не поступали на хранение в архив, где-то, может быть, лежат — я повторюсь. Поисковики находят медальон, передают данные в Министерство обороны, Министерство обороны передаёт данные в архив, в архиве смотрят: человек, пропавший без вести, числился с войны, вот его нашли поисковики, вот это подтверждается медальоном или подтверждается наградой, найденной на останках. У награды есть номер, по номеру выясняется фамилия, имя, отчество. Подтверждается протокол эксгумации, протокол перезахоронения, и в архиве уже напротив этого человека числится не «пропал без вести», а «погиб тогда-то и там-то, захоронен там-то и тогда-то». Вот примерно так.
— 70 лет прошло, это настолько документов много, или настолько малыми силами их обрабатывают, или это настолько разрозненно?
— Очень много погибших, очень много. Наши поисковики до сих пор работают… Вот 70 лет прошло, а наши поисковики каждый год ездят и каждый год ходят, каждый год перезахоранивают. И работать будут ещё. Опять же, как бы это пафосно ни звучало, пока не будет захоронен последний солдат.
Продолжение следует
