И хоть настоящей камеры-обскуры сейчас не найти, есть смысл прогуляться по местам, где ровно 170 лет назад начинали свой путь московские «светописцы», как тогда называли фотографов.
Фальшивый иностранец
Старт был дан 7 января 1839 г., когда газеты объявили об «изобретении г-на Дагера, позволяющем снимать виды и портреты со всей чёткостью». Первые аппараты, едва попав в Москву, были взяты в оборот по схеме Достоевского: «Покажите русскому гимназисту карту звёздного неба - и назавтра он вернёт вам её исправленной». Самым настырным из таких «гимназистов» стал ровесник Пушкина, журналист «Московских ведомостей» и химик-любитель Алексей Греков. Уже спустя год он наладил производство улучшенных аппаратов, а через пару лет по адресу Остоженка, 19, в доме собирателя русского фольклора Киреевского открылось первое ателье. Загадочный иностранец А. Вокерг приглашал москвичей «снимать портреты, а также по новой методе делать их нестираемыми и иллюминировать красками», чего не делали тогда даже в Европе. «Загадочность» заграничного специалиста снимается, если прочитать его фамилию наоборот.
Судя по всему, Греков небезосновательно полагал, что москвичи, склонные к «преклонению перед Западом», готовы выложить свои кровные только иностранцу. Когда его раскусили, он прикрыл лавочку, чтобы «продать» дело ещё одному иностранцу, на этот раз некоему В. Окергиескела. Стоит ли говорить, что и этот джентльмен оказался липовым - проверку с чтением заковыристой фамилии задом наперёд произвести было уже несложно. Дела у «иностранца из Лондона и Парижа» шли неплохо, но долг перед типографией зашкаливал. И тогда Греков, автор научного труда «Металлография как способ печатать металлическими досками рисунки и рукописи», решил проверить свои теории на практике. Для чего принялся печатать «металлическими досками» фальшивые деньги. Судьба пионера русской фотографии сложилась трагично: его посадили в тюрьму, где он и скончался.
Порносектанты
Несмотря на такой криминальный дебют, московская фотография развивалась стремительно. По всему городу открывались ателье, в условиях конкуренции цены сбивали чуть ли не ежемесячно. А поскольку фотографию тогда относили не к разряду искусств, а к разряду ремёсел, никакого цензурного контроля за ней не велось. Такая прекрасная халява закончилась в 1862 г., когда асессора Захарова нелёгкая занесла в книжную лавку на Кузнецком мосту. К ужасу чиновника, лавка оказалась завалена «фотографиями безнравственного и постыдного содержания».
Сейчас остаётся только гадать: что же так возмутило общественность - элементарная порнушка или что-то более опасное? Или и то и другое? Недаром ведь фотографы братья Кудрины, державшие ателье в доме купца Ло-макина (ныне - Неглинка, д. 4 ), попали под следствие. Входившие в секту скопцов, фотографы «подозревались в распространении портретов их лже-христа Селиванова, а также их пророков и богородиц».
Борьба с сектами тогда велась нешуточная. Братьев арестовали и чуть было не сослали в Сибирь, но вступилась общественность, и их оставили в покое, правда, запретив вновь открывать фотоателье.
Пушка для Шамиля
Проходя по Б. Дмитровке, задержитесь у дома № 14, стр. 1. Некогда здесь жил, выйдя в отставку, лейб-гвардии генерал-лейтенант граф Иван Ностиц, фотограф-любитель. Но мастерство этого «любителя» был таково, что ему с удовольствием позировал государь Александр II. А во время службы на Кавказе граф сделал первый фотопортрет грозного имама Шамиля. За что чуть было не поплатился. Дело было так. Шамиля нарядили в новое платье, повесили на пояс кинжал и велели смирно сидеть на стуле. Фотографировали тогда долго, сидеть неподвижно нужно было около пяти минут, для чего, кстати, непоседливым детям и внушали знаменитое: «сейчас отсюда вылетит птичка».
Шамиль в «птичку» не верил и, когда граф открывал объектив, вскакивал и порывался достать кинжал. Впоследствии почётный пленник рассказывал графу: «Я был уверен, что меня лишат жизни, и полагал, что тебе дан приказ расстрелять меня, да и кто же мог лучше исполнить, как не командир шайтан-драгунов? К тому же ты сделал мне новую одежду, а так поступали у нас с наибами, которых я приказывал казнить: их всегда одевали во всё лучшее и новое. Ты меня посадил на стул, навёл на меня маленькую пушку и велел сидеть смирно: я думал, что если ты не попадёшь, то меня добьют стоящие в десяти шагах твои шайтан-драгуны. Бог спас тебя тогда: рука моя была ещё сильна, и я готов был вонзить кинжал в твою грудь. Убили бы меня, но и ты в живых не остался бы».
