Он начал войну 22 июня в 3.30 утра вместе с пограничниками, когда страна еще не знала, что на нее напали фашисты. В мае 45-го за полчаса до того, как весь мир узнал о капитуляции Германии, он уже пил фронтовые 100 грамм за Победу. Леонид Георгиевич Иванов был в гуще всех главных событий тех страшных лет, воевал на передовой, присутствовал при подписании акта о капитуляции, уничтожал дело Жукова. Своими воспоминаниями он поделился с читателями «АиФ».
Смерть шпионам!
- Я служил в армейской контрразведке. Сначала это были особые отделы НКВД, а в 43-м году были образованы органы «Смерш», которые так и расшифровывались «Смерть шпионам». Мы давали армейскому командованию информацию о противнике, задержаниях шпионов, настроениях в войсках. В начале войны Германия не уделяла разведке большого значения. Считали – блицкриг, поэтому и нет нужды. А когда стала машина буксовать, тут уже пошла большая работа. Возникли сотни разведшкол, мы знали, где они находятся. Брали в школы изменников, которых в начале войны было немало. Делали поддельные документы, например, книжку красноармейца, да так хорошо, что не отличишь. Но в нашей книжке скрепки железные были, солдатик попотеет, в воде побывает, следы ржавчины остаются. У немцев скрепки никелированные, не ржавели, так что проверишь у подозреваемого документ, если без следов ржавчины, наверняка, это агент.
С моим участием разоблачено около 30 агентов. Вот, помню, я тогда в контрразведке «Смерш» 5-й ударной армии служил, на Днестре, под Кишиневом, на правом берегу занимала небольшой плацдарм 49 гвардейская дивизия. Мы получили данные, что в этой дивизии находится крупный немецкий агент Абвера. Были известны его фамилия-имя-отчество, и информация о том, что до войны он работал поваром в Москве в «Метрополе». Как в таких случаях делается, дали шифровку в отдел «Смерш» дивизии разыскать и доставить агента отдел контрразведки армии. Через 5 дней ответ – такого в дивизии нет. А мы точно знаем, что он там. Я был начальником отделения, поехал на плацдарм в дивизию сам. Переправу бомбят, я удачно проскочил, добрался до места. В землянке с начальником контрразведки «Смерш» подполковником Васильевым собрали списки всех, кто в строю, кто убит, кто ранен, кто в командировках. Тысяч 7-8 человек в общей сложности, проверили, агента не обнаружили, но данные были точные, что он в дивизии. Перед выездом на рассвете Васильев организовал завтрак, да такой - шашлык, то, се. Спрашиваю, это что же за завтрак такой шикарный на передовой? Васильев пояснил, что во взводе охраны отдела «Смерш» есть повар. Я его спрашиваю: «А списки взвода охраны мы проверяли»? Васильев побелел весь и говорит: «Это он». Без эмоций докушали, потом посмотрели список взвода, точно, он! Вызываю его к себе, говорю, мол, откуда так хорошо готовишь? Он отвечает, что был поваром в Москве. А мне же его как-то аккуратно надо вывезти с собой, чтобы не догадался, не сбежал. Я ему говорю: «У нас в штабе армии генерал один, желудок у него больной, никто готовить не может, а ему диету надо соблюдать. Может, раз ты такой специалист, поедешь, какое-то время поработаешь?» Он не очень хотел, потому что собирался уже бежать, похитить документы. А как отказаться? Оформили все документы, чтобы никаких подозрений не было. Переправились через Днестр. Доставили его в контрразведку армии, и он, как у нас говорится, сразу раскололся. Очень крупный и опасный оказался агент.
Работы у нас много было. Мне не нравится, что сегодня в СМИ много клеветы о «Смерше», что контрразведчики были тупые, ограниченные, сидели в тылу, развлекались с женщинами, в атаки не ходили. Как не ходили? Я был оперуполномоченным батальона. Моя задача была вместе с комиссаром поднять людей в атаку. И я поднимал. Только за один год войны я получил 4 боевых ордена.
Никогда не забуду 9 апреля 1942 года. Я был уполномоченным стрелкового батальона. Это было под Феодосией, в тот день весь фронт в атаку пошел, и наша бригада тоже. На рассвете пошли, а потом атака захлебнулась. Оказалось, наша бригадная артиллерия по ошибке била по нашим войскам – начальник артиллерии был пьяный, не мог руководить. На другой день перед строем его расстреляли. Я поднял солдат в атаку, 800 человек. Везде стреляют, жуть. Добежал впритык до немецких ограждений, там какая-то воронка. Плюхнулся, со мной солдат раненый. Утро, солнце, печет, ветерка никакого. День длинный-длинный, слышу, как немцы разговаривают, ложками стучат. Солдатик раненый, я ему рот зажимаю, думаю, сейчас стонать начнет, нас гранатами и забросают. Когда стемнело наконец, доползли до командного пункта, и комбат сказал мне, что в строю остались только 200 человек.
8 мая 1942 года немцы прорвали фронт. Танки вошли в тыл, повредили кабель, связи не было вообще. И пошла массовая паника, бегство в Керчь, к проливу. Наш батальон уходил последним. По дороге мы увидели пушки, чистенькие, снаряды в ящиках, а личного состава никого. Я комбату говорю, давай займем оборону, наш один батальон. Заняли. Идут немцы цепью, спокойно, стреляют, но пули вреда не приносят - далеко. Мы на сопке, а тут справа и слева танки обходят, хотят окружить и стреляют по нам. Пошла паника, 5-10 человек побежали. Я кричу: «Ребята, стой, перед кем бежите?!» Подбегаю к комбату, а он сидит на камне, бледный, глаза дикие, губы пересохли, и не реагирует. Я подошел, взял за грудки, кричу: «Именем советской власти расстреляю, если не примешь меры и не будешь командовать!» А я имел право расстрела. Но не думал этого делать, надо было просто вывести его из шокового состояния.
«Политрук! Расстрелять полковника!»
Подействовало, он стал командовать, бегство прекратилось. До Керчи отходили организованно, а там все смешалось, сотни тысяч солдат и офицеров, никакого управления. Это страшная картина! Немцы поливают снарядами, кровь, тела, идет цепь фашистов, смотрю, кто стреляется, кто петлицы с погон срывает, партбилет выбрасывает. Думаю, как же мне быть? Нет, в плен сдаваться не буду. Выбрал валун, встал за ним, вытащил пистолет, присел на правую ногу, взвел курок. А тут бугорок, на него матрос выскочил, брюки клеш, видимо выпивший и как сейчас помню, закричал: «Братцы, отгоним гадов немцев! За мной вперед! Ураааа!» Никто на него не обратил внимание. Но вдруг откуда-то духовой оркестр заиграл «Интернационал»! Откуда он взялся, до сих пор не понимаю. И тут все, и раненые, и здоровые, и я в том числе, бросились на немца, отогнали на 3-4 км. Застрелиться я, в общем, не успел.
Встретил своего начальника, он говорит, там пирс один, обеспечь переправу через пролив только раненых. А как туда пробиться? Пирс один, толпа в десятки тысяч, все на него прут. А в это время наша зенитка подбила немецкий самолет, и он стал падать прямо на толпу. Люди разбежались, и я на пирс проскочил. Подобрал человек 5 крепких офицеров, мол, будем цепью стоять и пропускать только раненых. Смотрю на воду - страшная картина! Сколько хватает глаз в воде тысячи убитых, утонувших, и стоят все вертикально, потому что набиты как в бочке рыба. Волна идет, и такое впечатление, что они как бы маршируют.
А немец минометами стреляет, все рвутся к катерам. В меня из толпы стреляют, чтобы пропустил, и я в ответ вынужден был применять оружие. А мне раненых надо эвакуировать. Смотрю, 4 грузина несут на носилках раненого, мол, командир дивизии, полковник, ранен в голову. Ранен в голову, а глаза открыты, по сторонам внимательно смотрит. Мне это показалось подозрительным. Дал команду снять бинты, а у него никакого ранения и нет. Толпа кричит: «Политрук, расстрелять полковника! Иначе мы тебя расстреляем!» Я злой, голодный, небритый, столько суток не спал, не ел. Поставил его на край пирса, вытащил пистолет, взял его за грудь. А он на моих глазах поседел! Буквально белый стал. Что-то дрогнуло у меня в сердце, а вокруг стрельба страшная. Говорю, полковник, я буду стрелять, но мимо, а ты падай в воду, как будто убитый, и спасайся, как можешь. Я выстрелил, он упал в воду, что с ним дальше было, не знаю. А тут последняя шхуна к пирсу идет. Мне удалось тех раненых, кто рядом был, на нее посадить и самому запрыгнуть. Немцы вели прицельный огонь, человек 5 убили. Шхуна под креном добралась до косы Чушка. Так я и спасся.
Вот клеветники говорят, что народ тогда в страхе воевал, что его на снаряды и пули заградотряды толкали. Речь идет о приказе 227 Сталина, который появился после сдачи Ростова и Новочеркасска в июле 42 года, о создании заградотрядов, штрафрот и штрафбатов. Если воинская часть не выполняет свою боевую задачу, игнорирует приказы и бежит в тыл – останавливать. Но! После Сталинграда я не помню ни одного случая, чтобы отряд применял оружие. Тогда уже пошла другая война, другой настрой у солдата был. Мы собирали информацию о реакции на 227-й приказ. Реакция была только одобрительная, но говорили, что приказ опоздал, его надо было издать, когда сдали Харьков.
Золото нацистов
В Берлин мы вошли 23 апреля 45 года. 2 мая капитулировал Берлинский гарнизон. Я был приглашен командованием на капитуляцию. До сих пор помню это воодушевление: я, простой парень из деревни Чернавки Тамбовской области, стою в центре Берлина и принимаю участие в капитуляции фашистов!
Но было еще много работы. Наша основная задача заключалась в поиске помещений, где находились разведорганы Абвера, гестапо и других, надо было проникнуть туда, найти и сохранить документы, архивы, картотеки агентуры, чтобы их не растащили, обеспечить охрану. Солдаты дивизии под командованием Антонова нашли подземный склад СС неподалеку от вокзала. Туда нас отправилось человек 5-6. Вход в склад был замаскирован, массивные чугунные двери. Вошли в подземелье - там длинные коридоры, наподобие катакомб в Одессе, крысы бегают, скверный запах. С правой стороны стояли ящики. В одних лежали золотые часы, в других золотые челюсти, которые выдергивали у убитых, в третьих - золотые слитки. Были еще ящики с какими-то египетскими монетами. Тоже золотыми. Запомнилась их необычная треугольная форма. Найденное подземелье оказалось центральным эсэсовским складом, поэтому золота там хранилось очень много. Контрразведка вместе с военными выставила охрану, чтобы сокровища не растащили, создали целую группу по учету найденных вещей, которая потом целый месяц занималась этим хранилищем. Потом все ценности отправили в Москву.
Были организованы оперативные группы по поиску Гитлера и других нацистов. Я был старшим руководителем групп. Как только наши войска захватили Рейхсканцелярию, туда отправили оперативную группу под командованием майора Зыбина. Другие мои сотрудники работали в здании гестапо. Я в это время был в Карлсхорсте, и подчиненные приезжали ко мне, докладывали, как идут поиски, что удалось обнаружить. И вот Зыбин присылает мне записку: «Леня, пришли грузовую машину. Нашел труп Геббельса». А у Зыбина был легковой автомобиль «опель» - машина маленькая, и майор не рискнул затолкать в нее тело. К тому же он боялся везти его по разбитым бомбами и снарядами улицам Берлина. Дескать, в дороге тело так растрясет, что его никто не узнает и скажут: «Ну и чего ты нам какого-то дохлого фрица привез?» Я послал Зыбину полуторку и солдата. Но у нас было соревнование - отдел контрразведки 3-й Ударной армии выполнял ту же задачу. Начальник этого отдела полковник Мирошниченко с группой сам приехал в Рейхсканцелярию, увидел майора Зыбина и спрашивает, указывая на тело: «Это что такое?» «Товарищ полковник, Геббельса нашел!» - радостно отрапортовал мой подчиненный. Мирошниченко тут же распорядился забрать труп в свою армию. Зыбин был небольшого роста, он встал перед полковником, выпятил грудь вперед и заявил: «Мой трофей, не отдам!» Тот развернулся и как ударит того наотмашь. Так труп Геббельса достался «Смерш» 3-й армии.
Наша группа нашла и труп Гитлера. В этом нет никакого сомнения, были свидетели, опрошенные. У него была кила, в отличие от нормальных мужчин, с одним яйцом, это же признак. Я читал документ Абакумова Сталину о том, что найден труп Гитлера. В другом документе было указано, что труп похоронен под Ротеново. Потом он был перезахоронен на территории контрразведки 3-й ударной армии. Я когда в 58 году был в командировке, посетил это место. В конце 80-х годов Андропов дал команду извлечь тело и сжечь его, а пепел развеять по ветру.
Для обеспечения безопасности подписания Акта о капитуляции была создана специальная группа контрразведки «Смерш», в которую попал и я. Мы провели маршрут, по которому союзники от аэродрома Темпельгоф двигались в Карлсхорст. Союзников встречал генерал Соколовский, для них исполнялись их гимны, прошла рота почетного караула. Мы с командованием заранее определили, как везти делегации, ведь война еще не окончена, дороги разбиты, а по пути машины могли и обстрелять, убить кого-нибудь из высокопоставленных гостей. Самой главной задачей было сохранить жизнь Кейтелю, ведь если его убьют, то капитуляцию подписывать будет просто некому. Жукова, кстати, в Темпельгофе не было. К трем часам дня все были уже в Карлсхорсте.
Я отвечал за внешнюю охрану инженерного училища, в котором было подписание капитуляции. Улучив момент, я вошел в зал. Жуков уже сидел за столом, рядом с ним были американцы, англичане, французы. И в этот момент вошла немецкая делегация. Кейтель поднял свой жезл, и все немцы недоуменно переглянулись. Дело в том, что ковер, который постелили в зале, был взят из кабинета Гитлера. Они на приеме у Гитлера бывали, поэтому сразу узнали его.
Капитуляцию подписали около полуночи, и тут же стали решать вопрос, когда объявлять День Победы. По европейскому времени было еще 8 мая, по нашему - 9-е. В конце концов решили объявить Днем Победы 9 мая.
«Гордец» Жуков
Когда я был начальником 1 отдела 3-го главного управления контрразведки, у меня было дело на Жукова, называлось оно «Гордец». Там содержались протоколы допросов поваров, охранников, генералов, наблюдения, результаты обыска. Когда маршала отправили в Одесский округ, там процветал бандитизм, офицеры были без квартир. Он бандитизм ликвидировал, офицеров квартирами обеспечил. Местным властям это не понравилось. Письма пошли в ЦК, вот, мол, Жуков приехал, себя восхваляет, культ личности создал, не хотим его. Все это в деле было, я читал. Его отправили в Свердловск. Там тоже местная власть стала писать, что, когда он в театр приходит, его встречает гром аплодисментов, все встают, а он раскланивается, и не прекращает чествования самого себя. Такая вот мелочность.
Потом сделали у него негласный обыск в квартире. На трех листах перечень вещей описали: посуда, шкурки зверей, шубы, золото, картины. Все что угодно могли написать, потому что знали - никто не будет проверять. И в конце Абакумов написал: «Судя по описанию вещей, создается ощущение, что особняк находится не под Москвой, а где-то в предместьях Берлина». Были приложены снимки вещей. И по ним видно, что справка не соответствует тому, что на снимках было. В деле были результаты прослушки его телефонов. Но про Сталина он ничего плохого не говорил. Вообще, вел себя нормально, выезжал на охоту. Когда Сталин умер, его вернули в замминистры, потом он министром стал. А дело-то у меня находилось, он ведь был членом Политбюро, и я не имел права держать у себя дело. Обратился к Серову, главе КГБ, тот тянул с решением. Потом все-таки дело уничтожили, я сам лично уничтожил.
Вы спрашиваете, как я отношусь к идее Ю. Лужкова развесить плакаты со Сталиным?
Одобряю. Сейчас болтают, что в войне победил народ. Но народом надо руководить! Вспомните 1905 год, была война с Японией. Народ был? Почему же Россия не победила, а позорно проиграла войну? Потому что там сидел бездарный командующий Куропаткин. А на Кавказе сейчас что творится? Практически война. Народ есть? Есть. А что же не побеждает? Потому что кроме народа, в Великой Отечественной войне был достойный главнокомандующий Сталин. Не было бы Сталина, не было бы победы. Да, цена этой победы слишком дорогая. Но война есть война, и без смертей тут не обойдешься.
Если говорить о военной контрразведке «Смерш», она внесла большой вклад в нашу победу. Не будь активной разносторонней деятельности «Смерш», война могла бы окончиться не в 1945 году, а позже, и с гораздо большими потерями с нашей стороны. По окончании войны И. Сталин высоко оценил деятельность «Смерш» и объявил благодарность всему личному составу. В. Абакумов был назначен с повышением министром госбезопасности СССР, а заместителями у него стали некоторые командиры управлений «Смерш» фронтов. За всю Великую Отечественную войну погибли по неточным данным 7000 офицеров «Смерш», 4000 были ранены, 3000 пропали без вести. Это небольшие цифры, но и штаты «Смерш» были скромными: отдел контрразведки дивизии состоял из 21 человека.
Досье «АиФ»
Леонид Георгиевич Иванов родился в 1918 г. в Тамбовской области. В 1940 году окончил московскую школу НКВД СССР. В период Великой Отечественной войны - сотрудник армейской контрразведки Приморской армии Южного, Сталинградского, Северо-Кавказского, 3-го Украинского, 1-го Белорусского фронтов. Участник обороны городов-героев Одессы, Керчи и Сталинграда. Войну закончил в Берлине в должности начальника отделения отдела контрразведки «Смерш» 5-й ударной армии. Имеет 9 боевых орденов и более 40 медалей. После войны служил в органах военной контрразведки, был начальником отдела 3 ГУ КГБ СССР и начальником особых отделов Прибалтийского, Киевского и Московского округов и ЮГВ. Генерал-майор в отставке. Почетный сотрудник госбезопасности СССР и Болгарии.
