Смена политических настроений в стране почти всегда сразу отражалась на школьных программах и учебниках по литературе. Но сейчас к этому добавилось новая, более опасная тенденция: упростить списки для обязательного чтения из мнимой заботы о наших детях, которым якобы очень тяжело осилить сложные и длинные тексты типа «Войны и мира» или «Преступления и наказания», а потому они вообще перестают брать в руки любые книги. По той же логике, тогда и в математике можно остановиться на таблице умножения. Ведь вычислять логарифмы — это же сложно. И к чему мы придём? Очевидно, к полной деградации и утрате культуры.
О том, как изменилась литература в школе и почему нельзя допускать упрощения программ, рассуждает Алексей Фёдоров, учитель литературы московской гимназии № 1516, кандидат филологических наук:
Песен о Буревестнике не поют
Юлия Борта, АиФ.ru: Алексей Владимирович, какие произведения за последние 30 лет ушли из школьной программы, а какие в неё добавились?
Алексей Фёдоров: Списки обязательного чтения менялись не только последние 30 лет, но и на протяжении XIX века, когда они только возникли, и в ХХ веке, конечно. Хрестоматийные списки во многом отражали процесс постепенного формирования отечественной классики, школьного литературного канона. Если же рассматривать последние несколько десятилетий («чему, чему свидетели мы были»), можно обозначить две основные тенденции. Первая — идеологическая. После событий, изменивших общественное отношение к советскому наследию, из писателей XVIII-XIX веков пострадали, прежде всего, Радищев и Чернышевский. Сейчас в большинстве школьных программ по литературе Радищев если и представлен, то небольшими фрагментами из «Путешествия из Петербурга в Москву», а Чернышевский с романом «Что делать?» фактически остался только в программах углублённого изучения литературы. А между тем, эти авторы интересны и важны по многим причинам. Их произведения оказали серьёзное воздействие и на умонастроения современников, и на литературное творчество русских классиков. Изучать романы Достоевского и Толстого, конечно, лучше, имея представление о тех теориях, с которыми они полемизировали; знакомиться с жанром антиутопии (от Салтыкова-Щедрина до Замятина), не зная ни единого примера «первичного» жанра — утопии — по меньшей мере странно. К тому же, поделюсь личным учительским убеждением: оба произведения, особенно «Что делать?», трудные при чтении, оказываются, как правило, удивительно интересными при обсуждении в классе.
Смена идеологического вектора коснулась и литературы советского периода. Исчезли из школьной программы роман «Мать» и всё послереволюционное творчество Горького. Дети теперь читают в лучшем случае его ранние романтические рассказы и пьесу «На дне». Песен о Буревестнике и Соколе никто уже не поёт. Маяковский теперь не «поэт Октября», а футурист, экспериментатор в области стиха, создатель ярких необычных образов и т.д. А потому ни поэмы «Хорошо», «Владимир Ильич Ленин», ни стихов о советском паспорте дети не знают. Проходят «Облако в штанах».
Исчезли из обязательной программы «Пётр Первый» А.Н. Толстого, «Как закалялась сталь» Н.А. Островского, «Разгром» и «Молодая гвардия» Фадеева. Изменились акценты в изучении Шолохова. В советское время школьники читали «Поднятую целину», потом её вполне резонно сменил «Тихий Дон». Но и он сейчас под вопросом.
— Чем же «Тихий Дон» не угодил?
— Прежде всего, своим объемом, но не только. По мнению многих либеральных реформаторов образования, не может быть гениального произведения, написанного человеком коммунистических убеждений. Поэтому опять запускается в медиапространство пыльная, давно сданная в архив теория о шолоховском плагиате...
Поэтов стало больше
— А что взамен?
— Свято место пусто не бывает. А потому в 11 классе разрастается почти на полгода «серебряный век». Раньше в программе были три ключевые фигуры этого периода: Блок, Маяковский и Есенин, великие русские поэты XX века, которые собственно «серебряный век» переросли. Сейчас к ним добавились поэты второго ряда, школьники погружаются в различные течения и школы этого сложного и пёстрого периода: акмеизм, эгофутуризм, имажинизм и другие. Кроме того, с той же подробностью (как Блока, Маяковского, Есенина) теперь предлагается изучать и Ахматову, и Цветаеву, и Пастернака, и Мандельштама. Как правило, без оглядки на то, что их поэзия зачастую требует от читателя серьёзной филологической и общекультурной подготовки.
Особенно странно всё это выглядит на фоне недавних громких заявлений о необходимости (или желательности) удаления «Войны и мира» и Достоевского из школьной программы. Вообще, если ориентироваться исключительно на степень сложности, то в школьной программе надо оставить только тексты, созданные специально для детей. Почти вся классика — произведения непростые, написанные для взрослых. До понимания этих произведений можно (и нужно!) расти всю жизнь. И школа — первая ступенька постижения этого богатейшего мира. Образно говоря, если в школе на эту ступеньку не «встать», то потом до следующей ступеньки можно и не «допрыгнуть». Ведь классика — это не то, что прочитал-понял-успокоился-забыл. Это то, что необходимо перечитывать. Это трудное чтение. Но труд души не стоит путать со скукой и бессмысленной тяжестью. Поэтому нужно бороться за обязательное присутствие в школьной программе «Войны и мира» и «Преступления и наказания». Которые (попутно заметим) уж никак не сложнее Библии.
— Какие ещё произведения появились?
— В программу включили писателей-эмигрантов, которых не могло быть в советской школе, начиная от Шмелёва и заканчивая Солженицыным. Здесь же можно назвать «возвращённые» имена: долгое время не издававшиеся произведения Булгакова, Платонова и др.
— Но это же хорошо?
— Безусловно, если это происходит не через принципиальное «выдавливание» всего «советского» в отечественной литературе. Пусть и трагически разорванные, но это неотъемлемые части нашего общего культурного достояния. Нельзя просто механически заменять одно другим.
Упростить и веселить
— На что ещё сместились акценты в школьной литературе?
— Вторая тенденция, помимо идеологической, — «разгрузочная». Неоднократно звучат призывы «облегчить» программу, давать детям произведения поменьше и попроще. Как же бедный школьник, который кроме комиксов в жизни ничего не видел и кроме гаджетов ничего не жаждет, сможет осилить полторы тысячи страниц «Войны и мира»? Логика проста: хватит врать и заниматься имитацией, надо признать очевидный факт, который заключается в том, что дети не читают. Исходя из этого факта, будем читать с детьми (вслух) небольшие рассказы, желательно о них и для них написанные, причём написанные современными авторами, современным языком. Зачем им «Капитанская дочка»?
— А к современным писателям как теперь относятся?
— Сейчас мы видим попытку противопоставить современность «архаичной» классике. Сделать ставку на современную литературу как на единственный способ вернуть интерес к чтению у ребят. Тезис такой: мы скучной устаревшей «обязаловкой» отбиваем охоту к чтению. А вот если бы с ними начать читать что-нибудь такое легко-игриво-весело-увлекательно-злободневно-актуальное, то всё будет иначе... Но это самообман. И ложное противопоставление. От массовой культуры и китча они никогда ни к чему подлинному не придут. После «кока-колы» святую воду пить не станут, прошу прощения за такое сравнение. А чтобы понять серьёзную современную литературу, надо очень хорошо знать классику. Не наоборот.
Неоднократно звучала идея сделать «золотой канон» школьной классики, нашу культурную основу, необязательной для изучения. И предложить учителю самостоятельно выбирать произведения, на которых он будет с учениками отрабатывать какие-либо читательские умения. А кто это будет — Пушкин или Пелевин — якобы не важно. Очень надеюсь, что до этого всё же не дойдёт. Во всяком случае, Общество русской словесности, созданное недавно и возглавленное Патриархом, одной из приоритетных задач своей деятельности объявило как раз защиту классической литературы в школе. Оформляется мощная тенденция противодействия оголтелым «инновациям» в литературном образовании. Без этого мы рискуем окончательно утратить иерархию ценностей, представление о необходимости и свободе, важности и второстепенности. Многие образовательные документы уже «заложили мину» под наш общий культурный фундамент. Существующие списки произведений почти всегда сопровождаются оговоркой об их необязательном статусе, вроде как это снисходительное «подспорье» для некреативных педагогов, привыкших к спискам и указаниям сверху. А смелые раскованные учителя этим перечнем могут пренебречь.
— Мне кажется, наоборот, смелость в том, чтобы суметь донести до ребёнка «Преступление и наказание», открыть в нём что-то актуальное, созвучное детям.
— Конечно! Гораздо проще составить школьную программу из произведений, которые самому учителю, как читателю, ближе, чем бороться с «хрестоматийным глянцем» общеизвестных текстов, открывать их для ребят так, чтобы они «пробивали» до глубины души. Нам пытаются навязать позицию, что высший профессионализм учителя словесности — это способность формировать свой список. А ведь на самом деле высший пилотаж — умение в рамках «золотого канона» (эти рамки не тесны, в них умещается бесконечность) прочитать вместе со школьниками известные произведения как новые, актуальные, необходимые лично для каждого. И прожить эти произведения вместе. Так, чтобы осталась потребность к ним вернуться — потом, после школы, в новой взрослой, постоянно меняющейся жизни. Потому что благодаря классическим произведениям мы лучше понимаем страну, в которой живём, народ, к которому принадлежим. И себя самих, как в чудесном зеркале отражённых в каждой вечной книге.
