В этой заметке мы попробуем представить некоторые общие соображения, не пытаясь оценивать жизнь и смерть конкретных людей. Сама эта тема не нова в религиозных и философских дискуссиях. Еще 50 лет назад эвтаназию обсуждал в своих трудах известный ученый, врач, психолог и философ Виктор Франкл. Прежде чем познакомить читателя с православным взглядом на эвтаназию, приведем навеянные его книгами размышления о врачебной этике, самоубийстве и терпении страданий.
О врачебной этике
Само собой разумеется, что врачи призваны смягчать страдания и предсмертные муки больных. Личные такт и чутье помогают врачам определить, когда же необходимо прибегнуть к этому, и никому в голову не приходит это осуждать. Самая очевидная проблема в том, что умерщвление лекарственным способом применялось и может применяться не только с гуманными намерениями. Более того, время от времени в определенных кругах раздаются голоса в защиту подобного способа, чтобы узаконить убийство людей, чья жизнь якобы более не представляет ценности.
Своими действиями врач должен помогать больному реализовать свое стремление жить и свое право на жизнь. Общество возложило на врача единственную обязанность — помогать всегда, когда он может; уменьшать боль там, где он сочтет нужным; лечить, насколько это в его силах, и ухаживать за неизлечимо больным. Если бы больные и их близкие не были убеждены, что врач серьезно и тщательно подходит к выполнению возложенных на него обязанностей, они никогда больше не доверились бы ему. Ведь в противном случае у больного не было бы уверенности, кем для него сейчас будет врач — помощником или палачом.
Надо полагать, что спасти человека врач обязан, даже если перед ним пациент, который покушался на самоубийство и чья жизнь теперь висит на волоске. В подобной ситуации врачу предстоит решить вопрос, не следует ли ему предоставить такого человека судьбе, которую он сам для себя выбрал, должен ли он мешать самоубийце осуществить намеченное, раз уж это намерение проявилось в действии. Однако, если бы судьба действительно готовила человеку смерть, она всегда нашла бы способ сделать так, чтобы помощь врача пришла слишком поздно. Если же этого не произошло, то врач должен осуществлять свое призвание, и никогда не брать на себя роль судьбы и решать, исходя из собственных философских убеждений, — оставлять пациенту жизнь или нет.
Признание законности эвтаназии привело бы к умалению достоинства и извращению профессионального долга врача, призванного к сохранению, а не к пресечению жизни. «Право на смерть» легко может обернуться угрозой для жизни пациентов, на лечение которых недостает денежных средств.
О праве на самоубийство
Нередко используется понятие «рациональный суицид». Оно описывает способность человека, подведя сознательный итог всей своей жизни, принять решение об отказе от дальнейшего существования. Как правило, в таких случаях отождествляется с положительным активом жизни принцип удовольствия, из чего следует, что итог жизни вполне может оказаться отрицательным. Вопрос, однако, в том, может ли такой итог оказаться настолько отрицательным, что продолжение жизни представится человеку безнадежно обесцененным?
В первую очередь следует усомниться: всякий ли человек способен оценить свою жизнь с достаточной объективностью? Это особенно верно в случае, когда человек приходит к выводу, что его проблемы неразрешимы или что единственно возможным решением является самоубийство. Каким бы сильным ни было это убеждение, оно все же остается субъективным. Никто не может знать заранее, верно ли он оценивает ситуацию и объективен ли он в своих суждениях или же буквально через час события покажут, что он был не прав — а он, быть может, и не доживет до этого часа.
Поэтому мы возьмем на себя смелость сделать обобщение: ни одно самоубийство не может быть нравственно оправдано.
Не может оно представлять собой и искупление. Ибо самоубийство не только лишает человека возможности развиваться и приобретать опыт в том числе в результате собственных страданий, но и лишает возможности искупить страдания, которые он сам причинил другим. Самоубийством никогда не расплатиться за прошлое. Вместо того чтобы покончить с прежними несчастьями или несправедливостью, суицидент просто кончает с собственным «Я».
Самоубийство в принципе не способно решить никаких проблем. Желающие покончить с жизнью похожи на шахматиста, который, столкнувшись с очень трудной шахматной задачей, просто смахивает фигуры с доски. Но ведь таким способом задачи не решить. Равно как не решить жизненных проблем разрушением этой жизни. Как, сбрасывая фигуры с доски, шахматист нарушает правила игры, так нарушает правила жизни и человек, покушающийся на самоубийство. Правилами жизненной игры не предусматривается победа любой ценой, однако эти правила требуют от нас неустанной борьбы.
О преодолении страданий
Если у человека есть основание для жизни, он вынесет почти любые ее условия. Мы возьмем на себя смелость сказать, что ничто так не помогает человеку преодолевать трудности и переносить страдания, как сознание того, что перед ним стоит жизненно важная задача, что живет он ради чего-то или кого-то. Особенно ярко это проявляется в том случае, когда человеку эта задача видится будто специально предназначенной для него лично. Такая задача помогает человеку ощутить свою незаменимость, жизнь его приобретает для него ценность уже потому только, что она неповторима. Если рассматривать жизнь с точки зрения присущих ей жизненных задач, нельзя не прийти к заключению, что жизнь всегда тем более осмысленна, чем труднее она дается.
Цель врачей и близких должна заключаться в том, чтобы помочь страдающему человеку освоить максимально доступную ему активную жизненную позицию, перевести его, так сказать, из «страдающего» состояния в «активно-действенное».
Страдания сами по себе бесплодны, более того, они способны раздавить человека, опустошить его. Страдания, смысл которых неясен и с которыми человек остается один на один, — разрушительны. Встает честный вопрос: ради чего терпеть, что из этого выйдет? Ситуация с неизлечимо больными похожа на ту, что переживали узники концлагерей. И те и другие не имели возможности избежать страданий. Опыт немецких и советских концлагерей показал, что из тысячи узников пытались покончить с жизнью, бросались на колючую проволоку два-три человека. Значит, в жизни остальных было что-то или кто-то, ради чего они терпели муки, преодолевали их.
Тут все зависит от того, какой смысл в своих страданиях видит человек, ради чего он готов терпеть их. Кто-то может терпеть ради идеи, ради близких, ради творчества, кто-то стремится осмыслить свои страдания религиозно. Есть и те, кто просто терпит.
Но всё же вышесказанное не дает четких ответов. Становится понятно, что в любом случае желание досрочной смерти должно рассматриваться индивидуально и только в том случае, когда оно принято самим пациентом и когда исключены какие-либо манипуляции со стороны близких или врачей. Но, как бы то ни было, вне религии невозможно дать однозначную оценку конкретным случаям и явлению вообще. Эта оценка всегда будет субъективной. Только религия может дать своим последователям те дополнительные и необходимые доводы. Опыт показывает, что общественная дискуссия на эту тему тонет в невозможности сойтись в понимании ключевых вопросов о смерти и цели человеческой жизни.
Православный взгляд на эвтаназию
Среди прочих актуальных тем современности Русская Православная Церковь в 2000 году дала религиозно-нравственную оценку и эвтаназии. Адресатом этого послания являются люди как минимум РПЦ доверяющие и готовые прислушаться к ее оценкам и сделать для себя какие-то практические выводы. Те же, кто не имеет доверия к РПЦ никак не связаны ее взглядом на эвтаназию и вольны относиться к этому явлению как хотят.
В христианском учении смерть — это реальность нашего мира, который отпал от Бога через грех первых людей. На заре человеческой истории Адам и Ева избрали автономное существование, захотев стать богами, теми, кто не нуждается Боге.
Невозможно жить вечно, не будучи приобщенным к вечности. Поэтому, как неизбежный закон автономного существования, в мир вошли страдание и смерть. Если источник вечной жизни остался за скобками бытия, то совершенно очевидно смерть должна в свое время получать все живое в свое достояние.
Итак, для христиан смерть и страдания — неизбежные части жизни. Смерть — определенный этап, который должен пройти каждый человек. Невозможно избежать страданий и смерти. Поэтому Церковь напоминает и родным и врачам, что важно всеми силами обеспечить подлинно человеческое, как говорят, непостыдное завершение жизни человека, согретое милосердием и любовью. Больной, окруженный христианской заботой, даже в последние дни земного бытия способен подготовиться к встрече с Богом, способен благодаря и страданиям тоже пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и с покаянным предстоянием перед вечностью.
Досрочный уход из жизни смертельно больного человека никак не отражается на решении главных религиозных вопросов. Насколько умирающий готов к встрече с Богом? Есть ли воля Божия, чтобы неизлечимо больной умирающий человек окончил свою жизнь именно в тот момент, когда пожелает? Невозможность иметь ясные ответы на эти вопросы определяет церковное отношение к эвтаназии. Оно содержится в церковном документе «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви»: Церковь, оставаясь верной соблюдению заповеди Божией «не убивай», не может признать нравственно приемлемым намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию). Как бы то ни было, но с христианской точки зрения, эвтаназия является формой убийства или самоубийства, в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент.
Выбор из двух зол
Важно понять, что выше представлены общие рассуждения, которыми могут руководствоваться христиане при оценке эвтаназии как явления. Но необходимо осознавать, что при рассмотрении конкретных случаев, в реальной жизни мы гораздо чаще сталкиваемся с выбором между большим и меньшим грехом, нежели между совершением зла и добра. Мы говорили, что болезнь и смерть — это последствие греха, но при этом понятно, что не всякий больной испытывается своей болезнью и духовно возрастает. Конкретная ситуация от многого зависит, в том числе от близких людей, врачей и даже материальных средств родственников. Реальная человеческая скорбь и страдания — это одно, рассуждения о том, что это может послужить больному во благо — это другое. Страдания только тогда могут способствовать совершенствованию человека, когда он идет на него осмысленно, добровольно и с благодарностью принимает помощь врачей и заботу родных. Если же человек вынужден страдать ради умозрительного для него блага, скорее всего, такое страдание его разрушит. Из этого следует только одно. В каждом конкретном случае ситуация должна быть рассмотрена индивидуально, как уникальная и неповторимая. Если умирает христианин, он должен быть знаком с позицией Церкви по этому вопросу и самостоятельно принять решение, за которое ему предстоит отвечать перед Богом.
