В качестве повода называется как раз освещение ситуации с затоплением Крымска. В частности, когда сотрудники ведомства — в том числе достаточно высокопоставленные — позволяли себе, как сказано в сообщении, официально комментировать слухи о прорыве дамбы как возможной причине наводнения.
Журналистская общественность, как ей и положено, сделала стойку на очередное ограничение свободы слова. В данном случае у нее есть достаточно веский аргумент — закон об охране окружающей среды, в котором черным по белому написано, что население имеет право знать всю информацию, которая касается положения дел в этой сфере. Многим еще памятны разбирательства по Чернобылю, когда именно то, что людей довольно долго держали в неведении по поводу случившегося, стало серьезным обвинением в адрес властей.
Хотя в случае Росприроднадзора, пожалуй, речь идет не более чем о внутренней субординации в части информационной политики. Что бы ни сказал публично любой его функционер, снаружи это воспринимается как официальная позиция ведомства — и вполне логично, что такая информация идет из одного источника и, как минимум, является согласованной и непротиворечивой.
Однако здесь необходимо сделать ряд важных уточнений.
Первое. В качестве одной из основных причин гибели людей многими — в том числе и руководителями страны — было названо именно неадекватное и несвоевременное информирование людей о надвигающейся угрозе. Любой дополнительный фильтр информации — это всегда задержка с ее распространением. Вопрос в том, не окажутся ли эти новые правила той самой «плотиной», которая вызовет подобную задержку в ситуации, когда каждая минута на счету.
Второе. Как в Чернобыле, так и в Крымске основным резоном «секретить» имеющуюся информацию чиновники называют «недопущение паники среди населения». Это вполне разумно и объяснимо в чрезвычайной ситуации, когда важна ясная и четкая информационная политика, от эффективности которой также может зависеть чья-то жизнь и здоровье. Однако чрезвычайные ситуации рано или поздно заканчиваются, и начинается разбор ситуации: что произошло, почему, кто и что сделал и какую кто несет ответственность. И вот здесь уже оправдывать секретность принципом «недопущения паники» — по меньшей мере лукавство. Люди имеют право знать все обстоятельства ситуации — и это в равной степени касается как действия сил стихии, так и действий ответственных лиц. Режим секретности — это мы хорошо знаем еще из советской истории — идеальный механизм для скрытия ошибок и безответственности.
Третье. Необходимо признать, что в целом информационная политика властей в ситуации с Крымском была откровенно провальной. Именно в режиме чрезвычайной ситуации информационная работа в принципе не может сводиться к цензуре: не менее, если не более важным вопросом становится слаженное информирование, т.е. «что говорить», а не «чего не говорить». Более того. В информационном обществе важнейшим аспектом действий власти становится именно коммуникация по поводу этих самых действий — объяснение гражданам их цели и смысла. Если этот контур не отлажен должным образом — действия могут получить результат, прямо противоположный ожидаемому.
Четвертое. В кризисной ситуации всегда включается «человеческий фактор» — и то, как именно он включается, имеет самые разные измерения. В том же Крымске, скажем, спустя несколько дней после наводнения по городу был запущен слух об идущей на город «второй волне» — некоторые из тех, кто ему поверили и покинули свои дома, вернувшись, обнаружили их обворованными. Надо ли объяснять, кто и зачем распускал этот слух? В такой ситуации оперативность и точность информации, идущей от официальных структур, становится особенно значимой — потому что защищать граждан нужно не только от мутной воды, но и от тех, кто ловит в ней свою рыбу; а такие найдутся везде и всегда.
Пятое. Современное государство не может и не должно действовать в одиночку в кризисных ситуациях — иначе его усилий может попросту не хватить. Бок о бок с представителями власти находятся гражданские структуры — в случае с Крымском это были волонтеры, собиравшие и привозившие в город гуманитарную помощь, работавшие на завалах и расчищавшие дома. В отличие от людей «при исполнении», волонтерам нельзя приказывать — но можно и нужно координировать их действия, в первую очередь, с точки зрения обмена информацией. И здесь излюбленная российскими чиновниками позиция «это не ваше дело» становится, как минимум, непродуктивной.
В принципе, можно только приветствовать стремление руководителей Росприроднадзора как-то усовершенствовать и организационно оформить то направление своей деятельности, которое везде в мире называется «информационной политикой». Однако если эти усилия сводятся к принципу «держать и не пущать» (в данном случае — информацию о происходящем в их сфере ответственности), то это — плохая, чтоб не сказать — преступная информационная политика.
