Этот дом недалеко от Академии Фрунзе (где работал мой отец) стоит и до сих пор. В каждом подъезде была своя компания ребят, чужаков на свою территорию не пускали, но все вместе, не сговариваясь, мы ходили летом на Москву-реку купаться.
Надо было пройти железнодорожный мост и попасть на Воробьевы горы или просто на Воробьевку. С обеих сторон моста - тогда важного стратегического объекта, стояли часовые в длинных шинелях и с ружьями. Мы побаивались этих неулыбчивых стражей и старались всегда быстро промчаться мимо. Сбросив немудреную одежонку, мы с гиканьем прыгали с берегов Воробьевки в реку, а потом все вместе усаживались на траве, разложив принесенные яства: куски хлеба ( когда уже отменили карточки), зеленый лук, воблу и, конечно, куски вкусного жмыха: спрессованная в брикеты шелуха от семечек. Но до прохода по мосту было у нас, малышей, еще одно страшное место: стены Новодевичьего монастыря. Вдоль старых, разбитых каменных стен стояли, сидели и даже лежали нищие, калеки, инвалиды войны, цыгане, изможденные худые женщины неопределенного возраста с младенцами на руках. Вокруг шныряли цыганята, тоже выпрашивая копеечку.
Пока бежишь мимо стен, тебя сопровождает звон от монет, лежащих в оловянных кружках нищих. Часто кружкой для сбора милостыни служила большая золотисто-желтая гильза. Заросший и грязный пруд с другой стороны монастыря вдоль нашего пути к реке, тоже внушал страх, тем более что мы не раз слышали жуткие рассказы про утопленников, всплывающих со дна этого пруда. У каждого подъезда был свой двор и свой газон, на котором ничего, кроме сорной травы и одуванчиков, не росло, но где неизменно торчал столбик с железной табличкой, на которой едва виднелась давно выскребленная надпись : «По газонам не ходить!» Осенью мы сбивали этот столбик и валились на землю, пахнущую высохшей травой, теплым асфальтом и почему-то, как мне казалось, арбузами. А может быть, запах доходил сюда, во двор, от Усачесвского рынка, где в сентябре появлялись эти астраханские ягоды. Дворовых игр было, конечно, меньше, чем сейчас компьютерных, но и до сих пор мне кажется, что они были намного интересней. Перечислю лишь некоторые: «кольцо-мальцо, выйди на крыльцо», «колдунчики», «казаки- разбойники», «чижик», «ножички», «бояре», не говоря уже о прятках и салках.
И, конечно, мы продолжали еще играть «в войну». О ней нам напоминали и похоронные процессии, двигавшиеся от клиник или Академии через всю Пироговку к Новодевичьему кладбищу. Там хоронили генералов и маршалов, отвоевавших, дошедших, кажется и до Берлина, и умерших от фронтовых ран дома. Вся ребятня, едва заслышав скорбные звуки духового оркестра, усаживалась вдоль улицы на бордюр, готовясь считать ордена и медали, разложенные на атласных подушечках. Их несли впереди гроба офицеры в парадных мундирах. Был у нас в дворовой компании переросток Толя - Фикса, который всегда делал ставки на количество орденов и медалей усопшего и часто выигрывал, угадывая даже достоинства. Выиграв, он с удовольствием вбивал звонкий щелбан своими когтистыми пальцами в розовый лоб малыша - недотепы, который не сумел даже разглядеть Звезду Героя. Мы покорно подставляли свои лбы и опускали головы еще и для того, чтобы скрыть заплаканные глаза от душераздирающих звуков трубы уже где-то за каменными стенами монастыря. Потом раздавались звуки прощального салюта умершим героям. У большинства из моих дворовых друзей отцы не вернулись...
Потом наш многоподъездный и многокомнатный «коридорный» дом стали расселять, и мы переехали в Сокольники. Тут были свои компании, свои интересы, своя дворовая жизнь. Во дворе у нас была утоптанная танцплощадка, голубятня, рядом - столик, за которым летом старики (нам они казались такими) непременно играли в домино, шашки и шахматы. А мы бежали в Клуб им. Русакова в разные кружки, куда записывались все, так как это давало право на бесплатный сеанс в кино. Вечером мы фланировали по нашему «Бродвею» - Стромынке, доходя до старинной пожарной каланчи ( она и до сих пор стоит там) и обратно.
Наступало время буги-вуги и рок-н-ролла, юбок «колоколом», причесок «Бабетта идет на войну», туфель «на манке», галстуков «пожар в джунглях» и т.д. И у нас во дворе стал собираться дворовый джаз-бенд и конечно, ставили патефон, где крутили пластинки «на ребрах». Каждой весной в конце учебного года среди школ Сокольнического района проводилась легкоатлетическая эстафета. Старт и финиш находились у входа в парк, напротив метро, этапы шли по всей Стромынке, до улицы Матросская тишина, поворачивали на улицу Короленко до трамвайных путей и оттуда до входа в парк. Вообще, надо сказать, что тогда мы все занимались в спортивных секциях близлежащего стадиона «Буревестник». Оттуда в нашу, да и в другие школы, все время наведывались тренеры, убеждая приходить заниматься спортом.
К концу школы только из нашего класса у половины ребят, не менее, были юношеские и взрослые разряды и по легкой атлетике, и по лыжам, и по фигурному катанию и по настольному теннису. Наши мальчишки, конечно, увлекались в первую очередь хоккеем и футболом. Они часто ходили на Ширяево поле, чтоб посмотреть тренировки «Спартака», а кто постарше, добирались и до стадиона «Торпедо». Там блистал непревзойденный Эдуард Стрельцов. К началу 60-ых у большинства из нашего двора появились велосипеды, и мы двигали всей компанией в парк Сокольники. В выходные дни, а уж летом каждый день, со двора летели в окна домов нашего двора детские голоса: «Люся, выходи»... «Таня, выходи».
Я проезжаю иногда по улице моего детства - Короленко и обязательно чуть приторможу около своего дома...
Безуглая Ирина Петровна, Москва
