В 1813 году 28-летний Доменико Жилярди, оставив семейный бизнес штатного архитектора Воспитательного дома у родного дядюшки Джованни, нанялся в Экспедицию кремлёвского строения, где после опустошительного пожара 1812 года его ждало много работы.
Спасибо пожару
Швейцарец, получивший профессиональное образование как в Петербурге, так и в Европе, Дементий Иванович (так стали звать Доменико) добросовестно потрудился над восстановлением колокольни Ивана Великого, давшей трещину после взрыва, учинённого французами. Затем он восстановил ещё много зданий: университет на Моховой, Слободской дворец (ныне корпус МГТУ им. Баумана), Вдовий дом на Кудринской площади.
И только десять лет спустя появились в Москве его лучшие постройки в стиле ампир, такие как здание Опекунского совета на Солянке ➊, усадьба Гагариных на Поварской, 25а ➋, дом Лунина на Никитском бульваре, 12А ➌, усадьба Усачёвых-Найдёновых на Земляном Валу, 53 ➍, конный двор с музыкальным павильоном в усадьбе Голицыных «Кузьминки» ➎.
Доменико Жилярди оказался одним из самых плодовитых зодчих Москвы. Послепожарный облик города сложился во многом благодаря ему.
Но он был далеко не первым швейцарцем, обогатившим наш город. Благодаря Францу Лефорту, столетием раньше перебравшемуся в Россию, Пётр I именно из Швейцарии пригласил первого архитектора новой столицы на берегах Невы.
Им оказался Доменико Трезини, уроженец кантона Тичино.
С тех пор в России заговорили о тичинской школе зодчих, мастера которой участвовали, в том числе, и в строительстве Меншиковой башни ➏. Кстати, её первоначальный вид включал в себя острый и высокий шпиль, уничтоженный грозовым разрядом. Впоследствии Трезини таким же шпилем, характерным для церквей Голландии и Дании, увенчал собор Петропавловской крепости.
Странные загогулины
Тичинцы завели в России новую архитектурную моду - барокко. Слово это переводится как «причудливый, странный» и обозначает стиль, с помощью которого католическая церковь стремилась (и небезуспешно) вытеснить из европейской жизни веяния протестантизма. Россия была далека от спора двух европейских конфессий. Среди православных церквей и деревянных изб экзальтированное барокко утратило смысл мотора католической веры. Русские увидели в нём лишь самое поверхностное - раковины, пучки колонн и прочие «загогулины», каковые до сих пор многие и считают сутью этого архитектурного стиля.
А «самое барочное» сооружение Москвы выросло на Пятницкой. Церковь Климента, папы Римского, ➐ - весьма странная для города - как именем святого, так и всем своим обликом. Кого только не записывали в авторы этого храма - и Растрелли, и Чевакинского, и Жеребцова… Ныне исследователи склоняются к мысли, что проект принадлежал швейцарскому зодчему Пьетро-Антонио Трезини, однофамильцу первого архитектора Петербурга.
До сих пор эталоном «русского барокко» (странное, если вдуматься, словосочетание - всё равно что назвать ветчину «русской корейкой») считают Бартоломео Франческо Растрелли. Его шедевры на берегах Невы принадлежат опять-таки швейцарцу по происхождению, почти всю жизнь прожившему в России.
Однако вопреки расхожим представлениям Растрелли прославился не только своими петербургскими дворцами и храмами. Первые его известные постройки были московскими: театр на Красной площади, тронный зал на Яузе, зимний дворец Анны Иоанновны и ещё один зимний дворец - в Кремле. К сожалению, пожары не пощадили ни одно из этих деревянных сооружений (лишь кремлёвский дворец мог бы дожить до наших дней, если бы на его месте не вздумали выстроить другой - тот, что стоит и поныне).
Последним великим архитектором-швейцарцем из кантона Тичино, которого в России считают итальянцем (такова уж судьба у тичинцев), был Луиджи Руска, как и его предшественники, прославившийся в Петербурге, а в Москве оставивший след перестройкой Никольской башни Кремля ➑. Работал он вместе с учеником Матвея Казакова архитектором Алексеем Бакаревым. Кто из двоих додумался нарядить башню в «готические» одежды, точно неизвестно: Казаков тоже баловался неоготикой, но если для него она была во многом карнавальным стилем, то для европейца Руски - «колыбелью», в которой он вырос.
Почти 200 лет Россия оставалась вне поля зрения швейцарских зодчих. Но недавно проект «Сколково» привлёк внимание двух знаменитых архитекторов из Базеля - Жака Херцога и Пьера де Мёрона. Комплекс зданий института науки и технологий в «Сколкове» эти зодчие представили в виде четырёх соединённых колец, во внутренних дворах которых - озеро и фрагменты леса. Трудно загадывать, насколько успешной может оказаться постройка современных швейцарцев с их склонностью к минимальному арсеналу выразительных средств, но проектом лондонской галереи Тейт-модерн признание в мире они уже завоевали и удостоились Притцкеровской премии (архитектурной «нобелевки»).
