В ходе проведения специальной военной операции на Украине бойцы ВСУ всё чаще сдаются в плен. Как правило, связывают эту тенденцию с ухудшением морально-психологического состояния личного состава.
Но не только. Так, 21 июня заместитель главы военно-гражданской администрации Херсонской области Кирилл Стремоусов заявил, что некоторые солдаты ВСУ не стремятся вернуться домой, а желают остаться в России. Более того — просят предоставить им российское гражданство, поскольку боятся возвращаться на родину, а в нашем паспорте видят гарантию безопасности и надежду на новую, лучшую судьбу.
Такой поворот может показаться неожиданным, но только на первый взгляд. Ничего принципиально нового в этой ситуации нет. Подобные сюжеты повторялись в отечественной истории регулярно.
«Взяты к Москве»
Так, в ходе Смуты начала XVII в. на Руси бесчинствовало, убивая пленных и мирных жителей, огромное количество поляков, венгров и шведов. Встречались среди наёмников также французы, англичане, испанцы и шотландцы... И ещё шайки тех, кого тогда называли «украинными казаками». Один из таких атаманов, Михаил Баловень, развлекался тем, что «засыпал полоняникам пороху и в рот, и в уши и поджигал». Атамана Баловня поймали, судили и казнили, повесив за ребро — мера, в отношении военного преступника по тем временам вполне адекватная. А вот с наёмниками было иначе. В Европе их, как тогда говорили, ожидала «короткая жизнь и долгая смерть». За людей их не считали, в плен не брали, а уж если такое случалось, то могли потихоньку и прикончить — просто за то, что они наёмники. Но в России всё не как у людей — со сдавшимися в плен наёмниками обращались неплохо, дотошно разбирали их послужной список и всегда давали второй шанс. Многие этим шансом воспользовались. В их числе были «Бельские немцы» — капитулировавший в 1614 г. гарнизон крепости Белая, состоявший из «людей шкотских и ирлянских», то есть шотландцев и ирландцев. Среди первых был поручик Джордж Лермонт. Тот самый, что принял православие под именем Юрий и положил начало роду, подарившему России поэта Михаила Лермонтова.
По-настоящему массовым это явление стало во время Русско-польской войны 1654-1667 гг. Общий расклад обращения с пленными был стандартным. Как относились к русским, может показать эпизод, имевший место в июле 1659 г., после несчастливой для нашего войска Конотопской битвы: «Пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали как баранов: так уговорились между собою союзники — хан крымский и гетман Войска Запорожского».
Что же делали с пленными в России? Тут надо порадоваться, что отечественный бюрократический аппарат изначально был заточен на скрупулёзный учёт. Есть многочисленные «Росписи польским и литовским людем, кто где взят в языцех и сколько из них крещены и сколько к Москве посланы». Документы невыносимо нудные. Захваченные в боевых действиях военнопленные в них перечисляются по месяцам и даже по дням, да ещё и с подробной «сопроводиловкой» — где конкретно пленён, взят с оружием в руках или капитулировал, шляхетских кровей или простолюдин, православный или католик... Но зато из этого скучнейшего чтения можно сделать вывод — от русской службы и от новой родины тогда отказывалось чрезвычайно редко. Подавляющее большинство пленных — в разные годы их удельный вес колебался от 90 до 85% — предпочла остаться в сытом и богатом Русском царстве. С теми же, кто отказался «менять судьбу», не произошло ничего худого. Да, их посадили под замок, но не мучили и голодом не морили: «А кормити их велено из государевых из хлебных запасов». Между прочим, среди тех шляхтичей, кто в 1654 г. сдался и присягнул на верность русскому царю, есть некто Станислав Менжик — у его имени стоит приписка: «Взят к Москве». Считается, что он был предком знаменитого Алексашки Меншикова, который как раз и возводил свой род к «шляхте литовской».
Карты, деньги и пароль
Следующий раунд русско-европейского противостояния, Северная война 1700-1721 гг., также не добавил ничего принципиально нового. Так, в сражении у Фрауштадта в 1706 г. шведы одержали верх над союзным русско-саксонским войском. Вот что произошло далее: «Пленных саксонских солдат велено было накормить и предложить им выбирать, расходиться ли по домам или записаться в шведскую армию, но русским не приходилось ждать никакой милости. Около 500 варваров тут же без всякой пощады были застрелены и заколоты. Они падали друг на друга, как овцы на бойне, так что трупы лежали в три слоя. Всего же было убито более 4 тыс. русских». Вместе с русскими бился шотландский капитан Томас Аргайль, который попытался воззвать к шведскому фельдмаршалу Рёншильду, напомнив о Господе и обычаях войны. Тщетно: «Снизойдя до ответа, сей рыцарь снегов объяснил мне, что ни человечность, ни законы войны не распространяются на животных, каковыми были, есть и останутся русские».
Этот самый фельдмаршал Карл Густав Рёншильд спустя три года сам угодил под Полтавой в русский плен. Но поспел не на расправу, а на пир, где Пётр Великий, подняв знаменитый тост «За шведов, учителей наших в военном деле», пообещал достойное обращение с пленными. Тут разразился скандал. Людвиг Николай фон Алларт, саксонец на русской службе, набросился на шведов чуть ли не с кулаками. Он после «Нарвской конфузии» провёл в шведском плену пять лет и теперь был вне себя — сыпал проклятьями и обвинял шведов в невероятных изуверствах над русскими пленными. По его словам, тех русских, которых всё-таки пощадили после боя и вывезли в Швецию, «принуждали к тягчайшей работе, от коей помирали спустя месяц, а в лучшем случае — полгода, морили голодом, ради развлечения травили собаками и били палками». Взбешённого саксонского генерала успокаивал сам царь.
Судьба шведских пленных в России была совсем иной. Скажем, из 23 тыс. человек, попавших в плен после крупных сражений под Полтавой и Переволочной, домой вернулось около 4 тыс. Что же остальные? Были убиты? Замучены каторжными работами? Нет. Просто остались в России. Кто-то перешёл на русскую военную службу. Кто-то просто обзавёлся семьёй, что было в порядке вещей. Очень многие шведы сразу перешли в категорию «пленные на пароле» — их отпускали под честное слово, разрешали жить своим трудом и жениться на русских девушках даже без перехода в православие. Оказалось, что среди солдат и офицеров, наводивших ужас на всю Европу, есть люди вполне мирных профессий, которые нашли своё призвание в России. Солдаты занимались мелким кустарничеством — русские ценили произведённую ими обувь, игральные карты и детские игрушки. Офицеры заводили более солидный бизнес. Ротмистр Георг Маллиен занялся ювелирным делом и живописью. Корнет Бартольд Эннес организовал фирму, производящую обои. Капитан Курт фон Врех открыл в Тобольске школу. А маркитант Петер Вилькин, взятый в плен в битве при Лесной, остался верен своему делу и создал в Москве и Петербурге целую сеть «вольных домов» — заведений для «культурного отдыха» с чаркой вина, трубочкой и картами.
Французское казачество
Ровно то же самое можно было наблюдать и в ходе наполеоновских войн, которые, как считают многие историки и публицисты, ещё «сохраняли остатки рыцарственного отношения к противнику». Так-то оно может и так, но только не в отношении русских. О чём может свидетельствовать генерал Филипп де Сегюр, оставивший такое воспоминание: «Наша войсковая колонна, где находился сам император, приблизившись к Гжатску, была удивлена, встретив на дороге тела явно недавно убитых русских. Почти у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова, и окровавленный мозг был разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами тут шло 2 тыс. русских пленных, которых сопровождали испанцы, португальцы и поляки...»
Чем же отвечают русские? «Пленным унтер-офицерам, рядовым и нестроевым, помимо солдатского пайка, равного русскому, положить содержание по 5 коп. в день. Обер-офицерам — 50 коп. Майорам — 1 руб. Полковникам и подполковникам — 1,5 руб. Генералам — 3 руб.».
Так дела обстояли в страшном 1812 году — когда горела Москва и многим казалось, что Россия на краю гибели. В 1813 г. французским военнопленным разрешили принимать российское подданство. А в 1814 г. была дарована свобода «военнопленным всех наций, присягнувшим на подданство России, возвратиться, буде они пожелают, в их отечество». Тут вскрылась забавная статистика. Всего в России насчитывалось примерно 180 тыс. пленных «Великой Армии». И где-то около трети — 60 тыс. чел. — пожелали остаться у нас. Что, в общем, объяснимо. Им даровались серьёзные льготы, например освобождение от всех налогов и податей на 10 лет — «для обзаведения домом и хозяйством». Самое интересное, что в гувернёры и парикмахеры пошли не то чтобы многие. Гораздо больше пленных предпочло стать мастерами и технологами на казённых и частных фабриках либо открыть своё торговое дело, либо даже записаться в казаки.
Фраза «история повторяется дважды — один раз в виде трагедии, другой раз в виде фарса» давно стала лютой банальностью. Да она и в принципе неверна. Во всяком случае, если брать сюжет русского плена. Тут история просто повторяется. Русский плен как минимум на протяжении последних четырёх сотен лет означал не просто альтернативу гибели на поле боя. Он был парадоксальным, но довольно надёжным средством начать новую жизнь и обрести новую Родину. И нет никаких оснований думать, что расклад изменился.
