Абел Аганбегян, академик РАН, завкафедрой РАНХиГС
– Я думаю, что он научил нас более реалистичному взгляду на наше социально-экономическое развитие с учётом включения России в мировую экономику. В 2008–2009 гг., в период, когда этот кризис достиг своего пика в Америке и в Европе, наши руководители, среди которых особенным красноречием отличался министр финансов того времени А. Кудрин, говорили, что это нас не касается, что «мы будем островком стабильности в бушующем океане кризиса».
Говорили, что кризис, хоть и повлияет на нас, но никакой рецессии, никакого падения производства у нас не будет и так далее. Это было непонимание циклического развития мировой экономики, то есть неизбежности возникновения кризисов время от времени. К чему это привело — результат известен.
Из двадцати ведущих стран мира, представленных на высшем саммите, Россия стала государством, где кризис был самым глубоким. У нас валовый внутренний продукт (ВВП) сократился на 7,9 %. После нас в списке ведущих держав шла Япония, и, несмотря на цунами и атомную катастрофу, сокращение ВВП у неё было 6 %. Затем Англия — 5 %, потом ЕС — 4 %. А у США, где начался кризис, падение ВВП было немногим более 3 %. Что касается развивающихся стран, к которым Россия примыкает по типу своей экономики, падения производства не было. У них только темпы снизились с 6 % до 2 % годовых в период кризиса. В Китае, например, с 13 % до 8 %. В Индии с 9 % до 6 %, в Бразилии с 4 % до 0 %. В Казахстане с 7 % до 1 %, в Белоруссии тоже не было падения производства.
Но мы имели рекордные показатели кризиса среди крупнейших стран мира не только по главному экономическому показателю — ВВП, у нас ещё и больше всех снизились инвестиции — на 17 %. Больше, чем в других странах, сократилась капитализация крупных российских компаний, представленных на фондовом рынке: в 4,5–5 раз, а в среднем в других странах — 2–2,5 раза. Больше всех у нас снизился объём внешнеторговой деятельности — на 40 %, в среднем он снизился на 20 %.
Мы понесли по отношению к ВВП и больше всех финансовых потерь, если взять снижение выручки, отток капитала — рекорд среди всех стран у России. Мы больше всех сократили доходы бюджета от налогов и таможенных сборов. Поэтому кризис у нас был очень глубокий и тяжёлый, всесторонний. Это не только финансово-экономический, но и социальный кризис, ведь тогда на 2 млн увеличилось число безработных. Мы были одной из трёх стран мира (ещё две — Белоруссия и Украина), которые вошли в кризис с 13 % инфляцией за 2008 г., а в 2009 г. годовая инфляция была 11,7 %. Это удивительно!
Когда не было спроса, когда производство упало, у нас вдруг цены продолжали идти вверх. Поэтому у нас был не просто кризис, а стагфляция: сочетание рецессии и стагнации в кризис с высокой инфляцией, что усугубило кризис и затруднило выход из него. Но сейчас все из нас понимают, что кризис был, и кризисы будут, и к ним нужно быть готовыми.
Ещё мы поняли в кризис то, что мы способны облегчить бремя кризиса для населения и спасти банковскую систему, способны на эффективные антикризисные показатели. Вспомним: в кризис 1998 г. наше правительство и Центральный банк показали свою недееспособность: ведь кризис 1998 г. был в два раза менее глубоким по сравнению с кризисом 2008–2009 гг., если взять падение ВВП, промышленности и инвестиций. Но в тот кризис все ведущие коммерческие банки, кроме Альфа-банка, обанкротились. Кто теперь вспоминает «Инкомбанк», банк «Империал», «Мосбанк», «Мосбизнесбанк», «Онэксимбанк», «Менатеп», «Автобанк»? Тогда был системный банковский кризис. Кроме того, тогда взлетели цены: в 1998 г. — на 82 %, в 1999 г. — ещё на 37 %. Цены взлетели, а реальные доходы за два года сократились на 27 %, без работы оказались 13 млн человек. А в кризис 2008–2009 гг., который был глубже, этого не было. В этот кризис наше правительство и Центральный банк были очень собранными: они с первых дней кризиса стали проводить активную антикризисную политику.
Конечно, задним умом мы сильны, и сейчас мы видим, что эта антикризисная политика была не слишком эффективной. Она потребовала баснословных финансовых ресурсов: мы заимствовали огромные средства из накопленных за 10 лет золотовалютных резервов, которые сократились в кризис на 211 млрд долларов. Мы истратили значительную часть ВВП, и многие субсидии давали не на жёстких основаниях, а, наоборот, слишком щедро. Но при всех недостатках, которых немало, в целом, мы предотвратили худшие последствия.
Мы не избежали паники населения, которая началась в октябре – ноябре 2008 г., но нам удалось её погасить. Нам удалось в кризис избежать падения реальных доходов. Потребление упало на 4 %, но реальные доходы нет. Я бы ограничился вот этими двумя моментами относительно того, чему научил нас кризис. В то же время многому кризис нас не научил, вернее — мы не извлекли уроки из кризиса.
После кризиса прошло уже 5 лет, и если сейчас спросить — устранена ли хоть одна причина, которая усугубила этот кризис и сделала его особенно глубоким в России, можно сказать, что ни одна не устранена! Что усугубило наш кризис? Первое — высокая инфляция: сегодня инфляция в России составляет 7,5 %, а не 1,5–2 %, как в развитых странах. Второе — мы вступили в кризис с большим корпоративным внешнеэкономическим долгом (540 млрд долларов).
И в кризис, когда не хватало ликвидности, нашим предприятиям и организациям нужно было 100 млрд долларов ежегодно отдавать зарубежным партнёрам. Казалось бы, извлеки урок и после кризиса не бери больше взаймы у иностранных инвесторов! Это же вообще легко сделать, тем более что в кризис этот долг сократился до 430 млрд (отдали, а новые нам давали меньше). А сейчас (на 01.01.2014 г.) долг России достиг 724 млрд долларов, главная его часть — это корпоративный долг предприятий и организаций. После кризиса наши предприятия заняли 270 млрд! Это только долги иностранным инвесторам, без внутреннего долга.
Также важно обратить внимание на то, что после кризиса много говорили о том, что самое страшное, что было в кризисе, — это падение цен на нефть и сокращение вдвое доходов бюджета. Напомню, в 2008 г. доходы федерального бюджета были 9,3 трлн руб., а в 2009 г. — 5,4 трлн от налогов и сборов. 5,4 трлн руб. — это деньги, которых не хватило бы ни на выплату пенсий, ни на зарплаты бюджетникам по ставкам даже без премий. Почему никто столько бюджета не потерял?
Потому что мы сидели на нефтегазовой игле. И наши руководители говорили: нельзя терпеть, что мы сидим на нефтегазовой игле, давайте примем меры. Но уроки за это время не извлекли. Кризис всех научил, насколько ценными являются государственные деньги, ведь кризис может смягчить только государство. А главный рычаг у государства — это бюджет, и надо этот бюджет давать крайне экономно, под очень жёсткие условия. Вы знаете, как американцы давали бюджет своим компаниям? А вот так: если я даю тебе бюджетные деньги, ты продай свой личный самолёт — раз, ты установи себе оклад не выше оклада президента — два. Отмени дивиденды — три, отмени вознаграждения членов совета директоров — четыре, сократи 20 % персонала — пять, продай непрофильные активы — шесть. И только тогда приходи, а мы ещё посмотрим, надо ли тебе давать деньги. Вот на таких жёстких условиях конгресс давал деньги, например, General Motors, которая объявила о банкротстве.
Когда такие условия предъявили Ford, он отказался. Сказал, что на таких условиях сам готов дать деньги и ушёл ни с чем. А Chrysler взял, но и Chrysler, и General Motors эти деньги отдали досрочно, потому что при таких жёстких условиях очень трудно хозяйствовать частной фирме. А мы как давали? Мы дали фирме Р. Абрамовича 2,2 млрд долларов, у которого целая эскадрилья самолётов и который получает доход в 100 раз больше, чем Президент РФ. Но никто его ни о чём не просил. После того как ему дали деньги, как сообщала пресса, он купил более чем за 300 млн долларов самую большую — притом вторую — яхту в мире, затем он купил имение на карибском острове за 60 млн долларов Дарье Жуковой, которая родила ему сына. Мы дали под 8 % годовых до 2020 г. триллион рублей Сбербанку, которому деньги не были нужны. Эти деньги, как говорил В. Путин, наши государственные банки положили на счета в США.
Доллар вырос, они обогатились и потом долг решили вернуть государству. Вернуть хотели не под 8 %, под которые получали, а под 4 %. Потом вернули под 6 %. Это ведь деньги налогоплательщиков. Ну как можно чужими деньгами так распоряжаться? Мы не извлекли уроки из этого и даже не понимаем, что делаем. Обидно смотреть на государственное расточительство!
Кризис нас не научил тому, что это лучшее время, когда можно было резко сократить инфляцию. Во всех крупных странах, даже в Китае, была девальвация, то есть снижение цен. У нас тоже девальвация была, но только на промышленные товары. Понизилась цена на нефть, на металлы, и поэтому в целом эти оптовые цены, если брать месячную динамику, снизились на 15 %. Снизились издержки и зарплата, а розничные цены, наоборот, значительно повысились. И кто инициатор повышения цен? Наше государство! Оно в самый пик кризиса, в январе 2009 г., на небывалую величину повысило коммунальные платежи для населения, которое и так бедствовало от кризиса, потому что увеличилась безработица. Ну а раз подняло цены государство, почему не поднять тарифы железной дороге? У Аэрофлота на 30 % сократился пассажиропоток, но он повысил цены на билеты. «АвтоВАЗ», у которого втрое сократились продажи автомобилей, тоже повысил цены. Во всех странах снизили цены на автомобили, а «АвтоВАЗ» повысил. И нас это ничему не научило.
Слово «кризис» в китайском языке обозначается двумя иероглифами: один означает понятие «беда», а другой — «шанс». Мы не использовали кризис для того, чтобы заложить прогрессивный фундамент развития страны. Вот американцы в кризис резко увеличили выделение средств на инновации. Они именно в кризис заложили основы альтернативной энергетики, освободили её от налогов. Европа сократила НДС в период кризиса. Многие страны использовали кризис для того, чтобы улучшить структуру своей экономики. Мы же не использовали кризис как шанс для будущего.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
