«В России построен феодально-бюрократический капитализм», — утверждает Олег Ожерельев, бывший декан экономического факультета ЛГУ (его окончил Алексей Кудрин) и помощник по экономике президента СССР. Что привело известного экономиста к такому выводу?
Почему опоздали реформы?
Алексей Макурин, «АиФ»: Олег Иванович, когда вы поняли, что СССР идёт к катастрофе?
Олег Ожерельев: Это было в декабре 1988 г., когда в группе экспертов я работал над очередным докладом для ЦК КПСС на госдаче в Волынском. У меня были доверительные отношения с редактором журнала «Коммунист» Наилем Биккениным. Мы пошли прогуляться по морозному воздуху и, обсуждая экономические проблемы, пришли к выводу, что при тогдашнем руководстве Советский Союз ждёт тупик.
— Что вас тогда так сильно встревожило?
— Полное забвение решений пленума ЦК КПСС, который в июне 1987 г. сформулировал программу экономических реформ. Ещё во время подготовки к пленуму началась жёсткая борьба между реформаторами во главе с секретарём ЦК КПСС Вадимом Медведевым и Председателем Совмина Николаем Рыжковым. Последний был не согласен с переводом заводов на самоокупаемость и самоуправление, возражал против ускорения реформы ценообразования и в итоге стал саботировать намеченные изменения. У меня были друзья в окружении Рыжкова, и они рассказывали, что после пленума тот заявил: «Что бы там ни решили, мы будем поступать так, как сами считаем нужным».
А Горбачёв, инициировав эти реформы, устранился от контроля за их реализацией. Он отдал все экономические вопросы на откуп Рыжкову, а сам сосредоточился на политической демократизации страны и глобальных международных проблемах. Это было ближе Горбачёву по складу характера. Но, если бы он с такой же энергией занимался экономикой, события могли бы пойти по совсем другому сценарию.
— Что нужно было сделать Горбачёву, чтобы ускорить изменения в экономике?
— Поручить реализацию реформ одному из их разработчиков. Это мог быть Вадим Медведев, академики Леонид Абалкин, Абел Аганбегян или кто-то другой. Но мысли о замене премьера стали появляться у Горбачёва только в 1990 г., когда в результате половинчатости преобразований в стране уже были страшный товарный дефицит, забастовки и митинги. Я считаю: молодец Путин, который сначала создал Центр стратегических разработок во главе с Грефом, а потом поручил тому внедрять собственные предложения в ранге министра экономического развития. В итоге 2000–2005 гг. были очень результативными. А Горбачёву не хватило политической воли и управленческой мудрости.
Цена ошибок «лихих девяностых»
— У Бориса Ельцина воли оказалось в избытке. Было что-то общее в его реформах с теми, что не удалось начать в СССР?
— Ельцин в значительной мере сделал то, что не смогли Горбачёв и Рыжков, но очень резко и грубо. Например, он ввёл свободные цены. Но когда мы говорили о свободном ценообразовании в 1987 г., то не предлагали бросить на произвол судьбы крупные предприятия. Предполагалось, что Госплан и Госснаб будут координировать их работу, а правительство будет помогать им из госбюджета. И приватизацию мы предусматривали другую — с постепенной передачей заводов трудовым коллективам, а не людям, приближённым к власти.
— Какие ошибки прошлых десятилетиий Россия так и не сумела преодолеть?
— Как ни парадоксально, до сих пор нет полноценного института частной собственности. Ни одно более или менее заметное предприятие не может успешно работать без покровительства власти. Мы уже не раз видели, как миллиардеры теряли свои империи, когда ссорились с государством. Ведь собственники многих компаний приобрели их в 1990-е гг. на криминальные деньги или через разные механизмы получили в управление от государства. А если олигархи были фактически назначены одними чиновниками, другие при желании могут их с этой «должности» снять. Почему бизнесмены стремятся регистрировать свои компании на каких-то офшорных островах? Потому что там их собственность в безопасности, там такой правовой режим, который не мешает бизнесу развиваться. А у нас чем больше принимается новых законов, тем труднее становится бизнесу и любому единичному труженику. 
— Верховенство закона — цель правильная. Разве не так?
— Да, но в России мы получили верховенство отдельных людей, которые выступают от имени закона. Я называю сложившуюся модель феодально-бюрократическим капитализмом. От феодализма в этой модели наделение чиновников всех мастей возможностью кормиться от бизнеса. Приходит в регион новый губернатор — меняет управленческую команду и затем перенаправляет в её сторону финансовые потоки. А бизнесмены, которые дружили с прежней властью и никаких судов не боялись, теряют иммунитет, если не подчиняются новому «феодалу». Приводной ремень такого механизма — бюрократия, которая командует, ориентируясь на вышестоящих руководителей. И при этом создан мир кривых зеркал. Рентные доходы добывающих предприятий объявляются достижением их руководства и служат источником его личного обогащения.
А бюрократы кто?
— Вы в советское время занимались обучением и подбором экономических кадров. Как выглядят люди, которые сегодня принимают решения в министерствах и ведомствах?
— Там много технократов, умеющих выполнять чужие решения, но мало людей, которые не боятся предлагать свои идеи и, самое главное, умеют их вырабатывать. Один из моих друзей, выдающийся директор советского завода, не так давно ходил по правительственным кабинетам и ужаснулся отсутствию профессионализма у людей, которых там встретил. «Это хуже, чем коррупция», — заявил он мне. А под профессионализмом тут имеется в виду не хорошее образование, а знание производства, жизни людей. Раньше на руководящие государственные должности выдвигались специалисты, прошедшие в своей отрасли все ступеньки. А теперь всё чаще — знакомые, сокурсники. Подбор кадров идёт по сословному или земляческому принципу. И это, кстати, тоже типичная феодальная черта.
