Современное устройство денежной системы мира воспринимается как неизменное(...) Но это не так. По историческим меркам, оно начало создаваться совсем недавно — на протяжении последних трех столетий — и с тех пор неоднократно изменялось, а более-менее устойчивую форму приобрело и вовсе в последние пятьдесят лет. Стремительно меняющийся современный мир и эту фундаментальную опору сложившегося статус-кво ставит под сомнение.
(...) Как бы ни менялась конфигурация мировой денежной системы, оставалась проблема сочетания реалий меняющегося мира и стабильности денежного устройства. Это всегда был важнейший вызов, стоящий перед теми, кто вырабатывал мировую денежную политику. Когда реальность и финансовую стабильность не удавалось примирить, возникали серьезные экономические проблемы, а иногда и катастрофы — такие, как Мировая война и Великая депрессия.
В последние годы мир снова оказался перед подобным вызовом. Вызовом уже глобальной, но еще совсем не единой экономики, требующим совершенно новых и нетривиальных решений. (...)
Власти США в 1930 — 1960-х годах приняли на себя огромные социальные обязательства. Связанные с ними государственные расходы многократно выросли. Возможности повышения налогов по внутриполитическим причинам были ограничены. На это наложились расходы, связанные с войной во Вьетнаме. Эти причины привели к ухудшению состояния платежного и бюджетного баланса США, связанному с этим сокращению золотых резервов. Отказ от обмена долларов на золото стал неизбежен. Золотовалютный стандарт перестал существовать. За этим последовало ускорение инфляции в странах — лидерах современного экономического роста. (...)
Оптимистическое представление о том, что Западная Европа и США, договорившись о правилах игры, отныне определяют параметры финансового устройства мира и способны справедливо и надежно управлять мировой денежной системой, обеспечивать денежную стабильность, просуществовало недолго. Оно развеялось в 1971 году, когда США отказались от практики обмена доллара на золото в отношениях между центральными банками.
С тех пор валюта США стала базой устойчивости денежной системы всего мира. Такое бремя нести нелегко. Это увеличивает ответственность денежных и финансовых властей. В 1980-е годы США пришлось внести немалую плату за то, чтобы остановить инфляционную волну и навести финансовый порядок в стране. Основой денежной системы мира с начала 1970-х годов стали валюты, курсы которых не привязаны к золоту. Ведущие мировые экономики имеют открытые счета по капитальным операциям. Соотношение курсов валют прогнозировать трудно. В такой ситуации страны, не обладающие резервными валютами, но интегрированные в систему глобальных финансовых рынков, постоянно сталкиваются с серьезными угрозами. Они не могут справиться с кризисом, просто наращивая денежные предложения, но при этом тесно интегрированы в мировую экономику, зависят от нее, а она — от них. Именно поэтому для таких стран, как Россия, жизненно важны эффективно функционирующие институты мировой финансовой инфраструктуры, способные выполнять функции мирового центрального банка.
Россия в краткосрочной перспективе не имеет проблем с текущим платежным балансом, бюджетом. Но наша страна пережила тяжелые экономические кризисы, связанные с падением цен на важнейшие экспортные товары, и по-прежнему зависит от конъюнктуры рынка нефти, нефтепродуктов, газа и металлов. Именно поэтому она заинтересована в стабильности мировой финансовой инфраструктуры. (...)
Конструкция мировой финансовой инфраструктуры, сложившаяся в 1940-х годах, была приемлема и разумна до тех пор, пока Соединенные Штаты Америки и ведущие страны Западной Европы доминировали в мировой экономике. Но ситуация меняется. Темпы роста ВВП Китая, Индии, России, Бразилии в последние годы намного выше, чем в Европейском Союзе и США. Доля этих стран в мировом ВВП постоянно растет. В связи с этим все чаще раздаются голоса, призывающие привести структуру органов, отвечающих за стабильность денежной системы, в соответствие с реальностями мировой экономики.
В начале XIX века очевидным лидером современного экономического роста была Великобритания. Но эта позиция не была ей гарантирована на века. В XX веке мир дорого заплатил за неспособность британских властей адаптироваться к выросшей роли Германии в мировой экономике. Рост доли Китая и Индии в мировом ВВП — реальность, с которой уже нельзя не считаться. Если ее игнорировать, можно попытаться удержать конструкцию, соответствующую ушедшей в прошлое эпохи. Но это увеличит риски кризиса и даже краха финансовой инфраструктуры мира.
Этими вопросами сейчас активно занимаются дипломаты на разных уровнях. Не будем здесь вдаваться в детали переговоров. Суть позиции России, как и многих других стран мира, проста. И МВФ, и Всемирный банк, и многие другие влиятельные организации — такие, как, например, ФАО, — не должны восприниматься как неизменяемые институты, позволяющие манипулировать денежной системой, мировой продовольственной политикой в интересах группы стран (точнее — США и ЕС). В противном случае легитимность и универсальность мировых институтов оказываются под угрозой. А это уже сулит опасность для всего мира.
(...) В меняющемся мире XXI века технические выдумки не позволят долго удерживать ситуацию, при которой Западная Европа и США доминируют в системе управления денежной политикой. Для нас не столь принципиально, какой будет квота России в МВФ после завершения очередного раздела переговоров о реформе этой организации. Важнее иное: воспринимается ли система управления мировыми финансами как справедливая, отвечающая общим интересам. Если ответ отрицательный, то в условиях финансового кризиса она окажется недееспособной.
Именно поэтому Россия была в числе стран, инициировавших дискуссию о реформе финансовой инфраструктуры. Суть российских предложений проста: надо договориться о прозрачных правилах принятия решений в денежной политике мира. Пока добиться серьезного прогресса в урегулировании этого вопроса не удалось. И многие страны начали искать выход из тупика.
Это стало причиной, почему Китай, Япония, Южная Корея и еще 10 азиатских государств в мае 2008 года договорились о создании резервного банка, альтернативного МВФ, выполняющего сходные функции. Руководителям МВФ, американского казначейства возражать против создания такого азиатского банка трудно. В мире немало проблем, связанных с нестабильностью финансовых рынков. И если кто-то хочет разделить бремя ответственности за их решение, трудно просто объявить, что это плохо. Однако надо понимать, что до последнего времени относительная стабильность финансовой системы была связана с ее моноцентризмом, доминированием доллара в системе мировых резервных валют, наличием единого центра управления мировой финансовой инфраструктурой.
Введение евро как альтернативной доллару мировой резервной валюты изменило ситуацию. Вероятное введение конвертируемости юаня по капитальным операциям станет еще одним шагом к изменению той денежной системы, которая сложилась после 1971 года. Все это ставит страны, не входящие в американо-европейский альянс (контролирующий МВФ и Всемирный банк) и не приглашенные в азиатский банк, перед выбором:
— не делать ничего;
— выступать в роли младших партнеров в новом азиатском финансовом центре;
— создать альтернативный центр, позволяющий в случае кризисного развития событий на финансовых рынках обеспечить стабильность национальных валют.
Вот почему слова Президента РФ Д. Медведева о необходимости превратить Россию в страну, обладающую одной из резервных валют, а Москву сделать одним из мировых финансовых центров, прозвучали так актуально и показали, что Россия находится в поисках реального ответа на этот вызов.
Будем, однако, реалистами. Рубль в обозримой перспективе не станет ведущей мировой валютой — такой, как доллар и евро. Однако при ответственной денежной и финансовой политике сделать его резервной валютой второго плана — такой, как фунт стерлингов или шведская крона (если мы обсуждаем временной диапазон до 2020 года), — возможно. Это непростая, но разрешимая задача. В то же время сама ее постановка заставляет задуматься о позиции России в вопросе об отношении к происходящим изменениям в мировой денежной системе.
Не будем называть страны, которые могут стать участницами создания третьего, альтернативного финансового центра — если такой проект будет принят. Их перечень очевиден. Такое развитие событий не только в наших национальных интересах, но и в интересах мирового сообщества. Если уж не удалось путем переговоров добиться реорганизации единой финансовой инфраструктуры, сформированной в 1940-х годах, то лучше иметь не два, а три альтернативных центра. Может быть, тогда станет легче договариваться, как скоординировать денежную политику.
Конечно, можно, как это делали в 1920-х годах, цепляться за наследие финансовой системы, утратившей связь с изменившимися реалиями. Но за такие ошибки приходится слишком дорого платить, — и не тем, кто их совершает.
Россия заинтересована в стабильности мировой денежной системы. Нам, как и другим странам, нужно, чтобы существовали авторитетные, пользующиеся доверием международные органы, способные надежно регулировать ситуацию в условиях финансовой паники или кризиса ликвидности, готовые к конструктивному диалогу по вопросу о том, как сформировать финансовую инфраструктуру, которой мир доверяет.
