Сначала мы инвестировали в них, невзирая на риск их банкротства, теперь, когда компании уже национализировали, вывели деньги обратно. Зачем мы это делали? И не лучше ли было бы дать эти деньги в кредит своим же компаниям?
Нефтяные сверхдоходы, складывавшиеся в бывший Стабфонд (сейчас — Резервный фонд и Фонд национального благосостояния), не просто лежали там «мертвым грузом». Минфин инвестировал их в стабильные инструменты за рубежом. Таковыми были американские казначейские облигации — самые надежные ценные бумаги, в которых, несмотря на нынешний кризис, держит свои средства большинство государств. Но в конце 2007 г. появились сообщения, что часть резервов вложена в американские ипотечные компании Fanny Mae и Freddie Mac, оказавшиеся в эпицентре кризиса на рынке жилья в США. В начале 2008 г. Минфин официально разрешил вкладывать часть госрезервов в рискованные долговые обязательства государственных агентств, среди которых оказались упомянутые компании. По оценкам экспертов, тогда там оказались около 100 млрд долл. из наших госзапасов.
Но когда мировой финансовый кризис коснулся и России, было решено покрывать дефицит бюджета за счет средств Резервного фонда. Чтобы в случае необходимости продать ценные бумаги, в которые вложены средства фонда, быстрее, Минфин сделал обратный ход, отказавшись от рискованных (хотя и гарантированных государствами) иностранных активов в пользу проверенных временем казначейских облигаций. Ведь на них и в кризис покупатели найдутся. Теперь Россия, как и раньше, хранит в «львиную долю» своих резервов именно в них.
— Запрет на инвестиции в американские ипотечные компании несколько запоздал и не имеет особого смысла, — пояснил «АиФ» Евгений Гонтмахер, руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН. — Ведь сейчас эти компании перешли под госконтроль и их бумаги могли бы стать прибыльными. Вместо того, чтобы перекладывать средства Стабфонда из одной корзины в другую, лучше было бы еще до кризиса тратить часть резервов на развитие производства, выдачу кредитов предприятиям. Тогда и кризис мы переживали бы лучше.
Но государство не смогло заставить резервы активнее работать на себя: банковская система у нас неразвита, «длинные» кредиты никто не выдает, прозрачного контроля над расходами нет. Поэтому наша экономика остается сырьевой, а сырье сейчас дешевеет в первую очередь. Почему, к примеру, Норвегия потеряла около трети своих резервов, а чувствует себя лучше нас? Цены на товары у них не растут, а снижаются. Дело в том, что они получают доход не только от торговли газом, но и от рыболовства, туризма, высоких технологий. Это и в кризис востребовано. Мы же потеряли главное — шанс за счет нефтяных сверхдоходов развивать свою экономику. Резервы сохранили, но на 100 лет, как арабским странам, их нам не хватит.
Впрочем, решения о том, куда вложить Стабфонд, принимаются не Минфином во главе с Алексеем Кудриным, и его замами, отвечающими за госрезервы. В управлении ими участвует Банк России, а значит, его председатель Сергей Игнатьев со своим первым заместителем Алексеем Улюкаевым. Но все они могут только советовать — последнее слово остается за первыми лицами государства. Понятно, что они сделали лучшее из того, что было возможно — иначе госзапас просто разворовали бы или потратили впустую. Тогда сейчас мы бы вовсе остались ни с чем.
