Весь отпуск в деревне мы играли в кошки-мышки. Нет, это не цитата из сочинения «Как я провел лето». Это правда. Мы с мужем провели в деревне почти два месяца – неожиданные детские каникулы посреди неспокойной взрослой жизни. Кошка была бездомная, тощая, некрасивая. Отбегала от вынесенной ей миски, угрюмо дожидалась, когда мы, наконец, уйдем. Хапала воровато кусок. И отбегала еще дальше. Отбегать она перестала примерно через месяц – ела при нас, жадно, торопливо, то и дело оглядываясь. Но дотронуться до себя все равно не позволяла – не доверяла. Просто не умела. Как не умела мурлыкать и даже мяукать. Выходя утром на крыльцо, мы видели тощую мордочку и беззвучно разинутую пасть. Кошка требовала кормежки.
Мышь завелась сама – на кухне. Домовито шуршала за стенкой, шмыгала, обустраивалась. Родители по телефону хором строили планы геноцида, им вторило сельпо, на выбор предлагая мышеловки, жуткие клейкие коврики, отраву всех мастей. Мышь, словно почуяв недоброе, показалась вечером – маленькая, серая, очень серьезная. Грустная. Семейный совет запищал от умиления и тотчас единогласно постановил: мыши – жить. Но кормить специально не будем, пусть сама устраивается.
Еще недели через две, выйдя утром из дома, мы обнаружили у крыльца крысу. Довольно крупную. Горло у крысы было аккуратно, щегольски перегрызено. Кошка, приятно округлившаяся во всех важных и нужных местах, сидела неподалеку, довольно жмурясь. Отблагодарила нас за заботу. Душа-человек. Мышь ничего такого не делала, просто старалась не шуметь ночами. Деликатничала. Я заранее убивалась, как они будут жить без нас, не помрут ли с голоду, не слопают ли друг друга, муж хранил свой фирменный оптимизм. Думаю, он бы сумел найти что-нибудь хорошее даже в эпицентре ядерного взрыва.
Перед самым отъездом я наварила кошке печенки. Кошка, до того момента предполагавшая, что перепробовала все деликатесы на свете, подошла к миске, сама ткнулась мне в руку и утробно заурчала. «Вот видишь, – сказал муж. – А ты говорила, никогда нам не поверит». Я чесала кошке спинку и за ушами и уговаривала не есть нашу мышь, не попадать под машину и вообще – ждать. Следующим летом мы непременно приедем снова. Кошка, не переставая лопать, соглашалась. Машину нашу она проводила до угла – и вернулась к крыльцу. Ждать. Как и обещала. Мышь провожать не вышла.
Но я надеюсь, что, когда мы вернемся, они обе будут на месте.
Ведь, если тебя никто не ждет, нет смысла и возвращаться.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
