С одной стороны, каждая мать мечтает, чтобы её ребёнок был здоров – слова банальные, но лишь на первый взгляд. С другой, в России царит совершенно звериное отношение к больным детям, а также к тем, кто этих детей родил.
Вселенское чувство собственного превосходства от того, что родился без ДЦП, синдромов Дауна, Патау, Эдвардса, или от того, что тебе повезло родить без родовых травм и хромосомных мутаций собственных детей, просто невообразимо.
Меж тем, есть и третья сторона: сегодня всё больше женщин обзаводятся младенцами в «почтенном возрасте». Многие грешат на желание «строить карьеру», на что уходят все молодые годы, но, на мой взгляд, здесь речь идёт больше о том, что сегодня люди охотнее вступают в брак второй, третий и прочие разы, не оставляя желания иметь общих малышей. Ну, и медицина шагнула далеко вперёд: сегодня «вытаскивают» такие беременности, о которых лет 20–30 назад мамы не могли и мечтать.
Однако у этой тенденции, несомненно, льющей воду на мельницу нашей демографии, есть нюанс. У женщин после 35 больше шансов родить ребёнка с «неправильной» 13, 18, 21 – да и другими хромосомами.
Заметьте: именно шансов. Просто шансов. То есть понятия довольно-таки абстрактного.
Поскольку я сама родила ребёнка после 35-ти, то прошла через весь набор «развлечений» для «взрослых беременных». Собственно, сначала всё было прекрасно, и чувствовала я себя в целом даже лучше, чем до того, как оказалась в интересном положении. Но врачи мои бдили и держали свои руки не только на моём пульсе, но и на всём, что казалось им любопытным для исследования.
Сегодня во втором триместре будущим мамам положено дважды проходить тест PRISCA – между 14 и 22 неделей. Это особое УЗИ и анализ крови. Данные (по альфа-фетопротеину, хорионическому гонадотропину человека и концентрации свободного эстриола) прогоняются через компьютерную программу, которая учитывает возраст матери, вес, срок беременности и некоторые другие показатели. На их основании компьютер рассчитывает вероятность риска рождения ребёнка с синдромом Дауна, Эдвардса и с дефектами нервной трубки.
Моя первая PRISCA была прекрасна и безопасна, как автомобиль известной шведской марки, а вот на второй оказался нарисован график, который показывал бОльшую вероятность тех самых синдромов, при упоминании которых холодеет сердце каждой матери. Собственно, я не испугалась – внутренняя уверенность, что у моего малыша всё будет в полном порядке, оказалась сильнее компьютерных программ. Но врачи всполошились и отправили меня к генетику.
Генетиком оказалась очень знающая дама, но, что называется, старой закалки. То есть из породы тех врачей, которых не особо заботит настроение пациента. Она взглянула на мои графики и сразу прочитала мне небольшую лекцию на тему «Жизнь с ребёнком-дауном».
Я помимо воли принялась очень качественно рыдать – так, что меня потом не могла успокоить вся наша клиника. Сквозь сопли я поинтересовалась, насколько всё плохо. Оказалось, плохого ничего нет – просто несколько выше рассчитанная компьютером ВЕРОЯТНОСТЬ. Но меня настолько покоробило, что дама немедленно стала обсуждать со мной возможное избавление от плода, если у него обнаружатся хромосомные мутации, что прийти в себя я не могла ещё долго. Как можно было сразу вываливать это на будущую мать, которая уже много раз видела на УЗИ крохотное сердечко своего малыша. Сердечко, которое так отчаянно бьётся, цепляясь за жизнь! Срок у меня был 20 недель – то есть ровно половина беременности. Ну, как в этот момент можно было даже помыслить о потере моего «головастика»?
В тот день я впервые услышала это слово – амниоцентез. И немедленно отказалась его делать. В добавок к полученному шоку мне сообщили, что надо проколоть живот длинной иголкой и взять околоплодные воды на анализ! «Некоторые говорят, что на фоне амниоцентеза происходит выкидыш, – буквально сообщила мне врач, – но я считаю, это ерунда. Выкидыш может произойти и по другой причине!»
К тому же полные результаты исследования сообщают через 2–3 недели после анализа, а значит, мне предстояло ещё на много дней находиться в аду незнания!
С такой чудной подачей моего ближайшего будущего и направлением на ужасающий меня тест я и ушла домой. К счастью, моя гинеколог и будущий отец провели со мной собственные беседы и как-то успокоили и убедили, что у меня всё хорошо, а потому и бояться не надо, а надо просто сделать этот клятый амниоцентез всем назло и радоваться жизни.
Так через пару дней мы поехали в Перинатальный Медицинский Центр на Севастопольском проспекте в Москве – в панике я оставила сумку с телефоном будущему папе, и он три часа даже не мог узнать, как у меня дела…
Но это нормально – волнуются действительно все. А когда обнаруживаешь дюжину других беременных с той же проблемой, что и у тебя, становится уже не так страшно…
Нас вчетвером отвели в палату, где мы принялись ждать своей участи. Все, кроме меня, были приезжими, двое из нас вообще очень плохо представляли, зачем делать эту процедуру, но боялись гораздо больше меня (от этого я сразу как-то… успокоилась и начала успокаивать их). Третья, приятная кавказская женщина, рассказала, что у неё уже есть три дочери, и муж отправил её на амниоцентез, чтобы узнать, будет ли его четвёртый ребёнок мальчиком – только в этом случае он готов был снова стать отцом. В этот момент я поняла, что ужас – это не то, что у меня, а то, что у неё, и мне просто грех на что-либо жаловаться.
Первая женщина так перенервничала, когда её вызвали в операционную, что у неё случился тонус матки, который не смогли снять даже уколом, и в результате её отправили домой. Таким образом, я оказалась первой, чему была даже рада: томительнее всего было ожидание. Сразу скажу, пугал только антураж: настоящая операционная, долго мазали живот антисептиком-гелем, долго делали УЗИ (на 20 неделях бэбик уже довольно крупный и подвижный) и примеривались, куда уколоть. Но самого укола я даже не почувствовала и удивилась, когда мне сказали, что тест прошёл отлично и я могу возвращаться в палату.
В палате я провела ещё час – единственный раз за всю беременность я ощутила, как это бывает, «когда тонус», – а потом сама пришлёпала к врачам: «Отпустите меня уже!»
И меня отпустили. Я поехала на работу – и работала до вечера. Больше ничего примечательного со мной в тот день не произошло.
Я предпочла сделать платный анализ, чтобы через три дня узнать результат по пяти самым страшным синдромам, в том числе и синдрому Дауна. Номер медсестры я набирала трясущейся рукой, но та весело сообщила мне, что всё хорошо, а через три недели можно забрать полные результаты. Но пусть я не волнуюсь – оставшиеся заболевания настолько редки, что не стоит даже думать о них. Так я и поступила.
Так всё и оказалось.
Думаю, если бы мне по-другому рассказали о том, как и почему мне нужен амниоцентез, я бы отнеслась к этому по-другому, не боялась с самого начала. В конце концов, я ведь была уверена, что у моей малышки всё будет в полном порядке.
Не знаю, как бы я поступила, будь порядок не полным. Это очень личный вопрос для каждого и гипотетически ответить на него невозможно. Другое дело, что сегодня я уверена в несомненной пользе того анализа.
Я нисколько не сомневаюсь в том, что родители изначально любят своего ребёнка любым – болен он или здоров. Но я не верю, что кто-либо из родителей ИЗНАЧАЛЬНО ХОЧЕТ, чтобы у его ребёнка был синдром Дауна или какой-либо другой. И разница между этими состояниями, этими знаниями – колоссальная.
Результаты анализа помогают людям принять решение, имея полную информацию, дают временной люфт понять, решить, подготовиться к тому, как жить дальше. Надеяться на лучшее, быть оптимистами – это прекрасно. Отдавать себе отчёт и знать – это ответственно.
Журналист еженедельника «Аргументы и Факты» |
