Борис Минаев, автор повестей «Детство Левы», «Гений дзюдо», романа «Психолог, или Ошибка доктора Левина»:
В детстве я не очень любил ледяные горки. А их в то время в Москве было много. Горки были везде: во дворах, в парках, на холмах Пресни, на холмах Коломенского и Царицыно, вдоль Москвы-реки, на склонах оврагов, которых тоже было предостаточно. Москва была холмистым таким городом, везде были неровности, покатости, возвышения, и, если только была возможность, такую горку при первых морозах тут же поливали водой. Это было гораздо легче сделать, чем залить каток или проложить лыжню – взял ведро, вышел из дома, и готово! Вся Москва при первых же морозах превращалась в некий ледяной аттракцион – катались все как умели, кто-то просто стоя на ногах (паровозиком, держась друг за друга), кто-то на железных санках с деревянными разноцветными дощечками, кто-то на специальных таких дощечках, кто-то просто на разорванных картонных ящиках, а кто-то просто на попе.
Вот я принадлежал всегда как раз к последним. Мне вечно не хватало картонок и дощечек, тщетно я пытался их искать по окрестностям – как только ударял мороз, они становились дефицитом. У меня от этих горок вечно продирались штаны, я довольно больно подпрыгивал на ухабах, терял варежки и перчатки, кроме того, в меня бесконечно кто-то врезался, норовя кривой ногой поддать прямо в нос.
Словом, я не очень любил эти самые горки. Это бесконечное разнузданное веселье действовало на меня как-то угнетающе. Я никак не мог взять в толк, почему все эти заснеженные и одуревшие люди так страшно визжат, почему они такие малиново-красные, почему в них так много веселья и почему меня это веселье как-то совсем не захватывает.
А вот когда я стал взрослым, мне вдруг быстро стал понятен смысл горок. И смысл санок мне тоже стал понятен. И смысл лыж.
Я все неожиданно понял! Что-то изменилось у меня в голове. Будучи уже довольно взрослым мужчиной, я вдруг стал кататься с горок, получая от этого невероятное удовольствие. Смысл огромного мира, летящего по косой линии вокруг тебя, смысл этих нескольких снежных секунд, когда исчезает буквально все и остается только белое, холодное, но при этом удивительно горячее вещество жизни, стал мне окончательно и бесповоротно ясен.
То, что было нужно понять в детстве, я понял гораздо позже. Но не страшно. Лучше поздно, чем никогда. Жаль только, горки куда-то исчезли. И зима стала теплой.
