Хирургия будущего: эксперт о пластике, пересадке органов и лечении рака

​Об успехах реконструктивной хирургии, о ее проблемах и путях дальнейшего развития рассказывает директор научно-клинического и образовательного Центра пластической хирургии Первого медицинского государственного университета им. И.М. Сеченова Игорь Решетов.

Востребованное направление

Ольга Редичкина, «АиФ. Здоровье. Лекарственное обозрение»: Не так давно вы оставили Онкологический институт им. П. А. Герцена, в котором проработали много лет, и возглавили Центр пластической хирургии Первого медицинского университета. С чем связан такой шаг?

– Многие годы я занимался очень интересным направлением – так называемой реконструктивной медициной, то есть пластической, регенеративной хирургией в онкологии. Институт П. А. Герцена – это моя школа и жизнь, в котором я продолжаю консультировать. Для онкологии это направление очень важно, пациенты часто нуждаются в послеоперационном восстановлении тканей. Реконструктивная хирургия также необходима и в устранении последствий различных травм, ран, исправлении врожденных патологий. Без пластики порой невозможно спасти человека и улучшить качество его жизни.

Эти направления медицины дают богатейший материал для развития регенеративной хирургии. Если же заниматься только онкологией, то потихоньку перерастаешь свою компетенцию. Я был очень польщен, когда ректор ПМГМУ им. Сеченова – членкор РАН П. В. Глыбочко – предложил мне возглавить клинику пластической и реконструктивной хирургии, основателем которой был академик Н. О. Миланов. Наша клиника уже сегодня является ведущей в стране в этой области. 

– Именно про вопросы красоты и возраста люди вспоминают прежде всего, когда речь заходит о пластической хирургии…

– Так называемая хирургия возраста – это очень важное направление. Оно сейчас сильно меняется – становится высокотехнологичным. Мы далеко ушли от известной подтяжки лица. Теперь предлагаем пациентам множество вариантов улучшения внешности – от бесшовной хирургии, при которой без разрезов в кожу трансплантируются специальные элементы, восстанавливающие тургор, до сложных операций на черепе. Проблема ведь может быть связана не только с возрастной потерей тонуса, но и в целом с анатомией, которая к этому предрасполагает.

Однако улучшение внешнего вида – это только небольшая часть пластической хирургии. Думаю, сейчас нет ни одной медицинской специальности, где реконструкция не была бы востребована. Выполнение сложных операций может потребоваться при лечении любых органов и систем органа: это микрохирургические вмешательства, операции, связанные с пересадкой тканей и органов, с биопротезированием, с использованием технологий так называемой регенеративной медицины, в том числе с применением стволовых клеток. Предполагаю, что будущее медицины в целом будет связано именно с регенерацией и пластической хирургией.

Качественный переход

– И каким же окажется это будущее?

– Накопилось достаточно интересных технологий, которые должны привести к новому этапу в развитии медицины. Например, сейчас мы делаем шаги по созданию живой искусственной ткани и живых фрагментов органов. Трансплантация живых органов и тканей от человека к человеку настолько расширила свои рамки, что сейчас мы говорим уже не только о пересадке сердца, почек, легкого – такие вещи давно известны и уже спасли множество жизней. Теперь же речь идет о пересадке кисти, фрагментов лица, головы. Это уникальные структуры, но их трансплантация сейчас активно развивается.

Еще одно направление медицины будущего – это имплантация чипов. Скажем, после травмы плечевого сплетения (от падения с мотоцикла, например) может развиться очень неприятное последствие – рука вроде бы на месте, но произошел надрыв нервных волокон, который просто так не восстанавливается. В результате человек мучается от страшных фантомных болей, потому что концевые невриномы, образующиеся на месте надрыва, посылают постоянные болевые импульсы в мозг. Но сейчас медицинские технологии настолько развиты, что мы можем имплантировать такому пациенту чип, подавляющий активность нервных импульсов, который навязывает собственный, более спокойный ритм волн. И пациенты могут наконец отказаться от обезболивающих, наркотиков, начинают спокойно спать.

– И что же, все эти фантастические технологии – чипы, сложные трансплантации – доступны уже сегодня? 

– Вполне доступны. Но, разумеется, не везде. Оказывать высокотехнологичную помощь в России могут только крупные университетские клиники, например, такие как наша. У нас есть опыт, научная база, квалифицированные специалисты, технологии. Поэтому мы занимаемся даже очень сложными проблемами и больными, которыми никто не любит заниматься. Например, тема, которую замалчивают, обсуждают только в узких кругах, – транссексуализм: заболевание, требующее смены фенотипа, или, чтобы было понятнее, смена пола. Большая часть общества думает, что тут речь идет о любителях переодеваться в одежду противоположного пола, трансвеститах, – то есть о проблемах, которые вообще лежат вне хирургии. Мы же имеем в виду совсем другое – серьезное редкое заболевание, когда человек рождается с несовпадением внешнего и внутреннего пола. Если такому человеку не оказать профессионально-медицинскую и государственно-правовую поддержку, он чаще всего заканчивает суицидом. А если оказать – такие люди полностью реабилитируются, создают стойкие семейные союзы, делают успешную карьеру. Но прежде истинный транссексуал должен пройти 5–6 очень сложных операций. На нашем счету уже более тысячи таких пациентов.

Но истинных транссексуалов не так много. Пациентов с последствиями обширных травм значительно больше. Ожоги, потеря покровов – это очень серьезная проблема, потому что в обычной больнице в рамках ОМС могут оказать только минимальную необходимую помощь. Потом начинаются мучения – рука или нога не работает, рана не заживает, требуются постоянные перевязки, и человек просто не знает, куда ему деваться, к кому идти, не подозревает, что существуют методики, способные ему помочь.

То же самое касается и онкологических больных. После перенесенной моральной и физической травмы они часто становятся инвалидами в прямом и переносном смысле: социальными – из-за потери какой-то функции, моральными – в силу стремления к самоизоляции. Между тем пациентки, например, с последствиями операций на лице или на молочной железе, – это тот контингент, который возможно полностью реабилитировать. Но такие операции возможны только в крупной университетской клинике, где их проводит целая команда разных хирургов, каждый из которых прилагает свои знания и технологии, – и в итоге получается максимальный общий результат.

Реальная и доступная помощь

– Вы все время упоминаете именно университетские клиники…

– Первый московский государственный медицинский университет – это мощнейшая организация с несколькими тысячами федеральных коек. Помимо практической, это еще и учебная база, это школа. Качественного специалиста можно получить лишь там, где есть большой поток самых разных пациентов, где студенты могут увидеть серьезную медицину и овладеть навыками, которые позволят потом на практике чувствовать себя уверенно. А пластическая хирургия – это вообще междисциплинарная специальность, которой нужно долго учиться, осваивая множество технологий. Поэтому лучшие специалисты обычно работают именно в университетских клиниках.

Сейчас нашу медицину активно подталкивают в сторону бизнеса. Такая модель может быть интересна для владельцев крупных корпораций с точки зрения получения прибыли, но для пациентов она не очень эффективна. Клиники, работающие по какому-то бизнес-проекту, часто оказывают не те услуги, которые необходимы пациентам, а те, которые им выгодны.

– Ваша клиника тоже оказывает платные услуги? 

– У нас есть определенные платные операции, и это правильно. Но в основном финансирование регенеративной медицинской помощи складывается из нескольких вариантов. 

Самый минимальный – это ОМС, потом идет высокотехнологическая помощь в рамках ОМС, квоты на сложные операции и так называемая специализированная помощь. И только потом уже платные услуги. Мы стараемся находить баланс между этими статьями финансирования. Но пациенты не всегда знают о существовании квот и о том, что существует место, где им окажут реальную и доступную помощь.

– Еще один распространенный среди пациентов миф гласит, что в России лечиться вообще нельзя, поскольку нет ни специалистов, ни технологий, поэтому за высококвалифицированной помощью нужно ехать за границу. 

– Это огромнейшее заблуждение. Зарубежные компании прекрасно понимают, насколько интересен российский рынок, поэтому они с удовольствием привозят сюда все свои новинки, продают и внедряют технологии в работу клиник. Никакой разницы в уровне оказания высокотехнологической помощи у нас и на Западе не существует. Единственная наша проблема – это дисбаланс процента врачей и младшего медицинского персонала. В западной медицине на одного хирурга приходится пять и более медсестер или помощников, которые играют большую роль в выхаживании, реабилитации пациента.

В России же соотношение один к одному или даже хуже. И тут мы, возможно, действительно проигрываем Западу. Но только в этом моменте – в вопросе выхаживания. Опять же, повторю, это касается только крупных клиник – столичных и областных.

– То есть можно посоветовать пациентам идти в университетскую клинику и не бояться никаких проблем…

– Нерешаемых проблем не бывает. Там, где заканчиваются возможности обычных хирургических специальностей, начинается зона действия реконструктивной хирургии.