Что мы потеряли
«AиФ»: – Николай Федотович, что происходит сейчас в медицине труда, как изменилась она в сравнении с советским периодом?
Николай Измеров: – Если раньше охрана труда, здоровье работающих были приоритетным направлением, этим занимались профсоюзы, правительство, проходили всесоюзные совещания по охране и медицине труда, этому были посвящены сессии Академии медицинских наук, то теперь эта тема, к сожалению, ушла в прошлое.
Мы многое потеряли. Прежде у нас была стройная система по сохранению здоровья работающих. Медицинская помощь была как никогда приближена к человеку, к рабочему месту. Системы массовой первичной медико-санитарной помощи лучше, чем в Советском Союзе, не было нигде в мире.
На каждом крупном заводе имелась медсанчасть и такое совершенно уникальное учреждение, как санаторий-профилакторий, где проводились реабилитационные мероприятия для различных групп работников. Теперь их нет. В советские времена было больше тысячи медсанчастей на предприятиях, сейчас остались единицы.
«AиФ»: – Но ведь крупные, успешные предприятия продолжают заботиться о здоровье работников?
Н. И.: – В основном это те предприятия, которые экспортируют продукцию за рубеж. По стандартам Евросоюза, где считают, что больной рабочий не может производить качественного товара, требуется создание хороших условий труда и отдыха.
На большинстве наших предприятий, к сожалению, этого нет. Если говорить о малом и среднем бизнесе, там вообще забыли, что такое здоровье работающих, там главное – прибыль. А на малых предприятиях трудится свыше 10 млн человек. Частота производственного травматизма со смертельным исходом на них в три раза выше, чем на крупных и средних предприятиях.
Когда-то в Министерстве здравоохранения существовал отдел преимущественного обслуживания промышленных и сельскохозяйственных рабочих. Если говорить сегодня о промышленных рабочих, то хоть что-то делается для сохранения их здоровья. А о нынешних фермерах и крестьянах мы напрочь забыли. Отравления ядохимикатами, пестицидами на селе – сплошь и рядом.
Кстати, опыт СССР по охране здоровья работников востребован за рубежом. Например, когда я был в Южной Корее на автомобильном заводе «Хюндай», мне там все показалось очень знакомым: цеховой врач, заводская медсанчасть, санаторий-профилакторий. Я спросил: кто придумал такую систему? Мне показали... переведенный на корейский наш советский Приказ Министерства здравоохранения №555. По мнению корейцев, лучшего документа по охране здоровья работников не было и нет в мире. Не надо забывать свой опыт, добытый дорогой ценой.
Усилия нужно объединить
«AиФ»: – Профпатология, медицина труда, гигиена труда, охрана труда. Министерства, ведомства, профсоюзы. Защитников здоровья работника у нас вроде бы много, но подчас складывается ощущение, что «у семи нянек дитя без глазу». Быть может, кто-то наверху должен стукнуть кулаком по столу и объединить всех?
Н. И.: – Да, усилия нужно объединить. Должен быть создан единый центр медицины и охраны труда. Ведь о чем бы мы ни говорили: о средствах индивидуальной защиты (респираторы, перчатки, каски, спецодежда), средствах коллективной защиты (безопасные технологии), об аттестации рабочих мест, о периодических медицинских осмотрах, о лечение и реабилитации заболевших – все это направлено на сохранение и укрепление здоровья работающих.
«AиФ»: – Много ли в России выявляется профессиональных заболеваний?
Н. И.: – У нас сегодня количество профзаболеваний... снизилось до неприличия. Число рабочих мест с неблагоприятными условиями труда растет, а число профзаболеваний снижается. Мы выявляем в 40 раз меньше профзаболеваний, чем в Дании, в 25 раз меньше, чем в США. Что там у них – в десятки раз хуже условия труда?
Во Франции, если у работника обнаруживается рак легкого профессионального происхождения, работодатель должен выплатить ему 700 тысяч евро на лечение. Если бы наши работодатели платили такие деньги, они бы сделали все, чтобы не допускать развития профессиональных заболеваний.
«AиФ»: – Понятно, что, например, силикоз (болезнь, вызванная длительным вдыханием пыли, содержащей двуокись кремния) у шахтера – заболевание профессиональное, а гипертония, обнаруженная у авиадиспетчера, к таковым не относится, хотя все знают, с какими нервными нагрузками связана эта работа. А во Франции даже гипертония может быть отнесена к профзаболеваниям.
Н. И.: – Это не совсем так. В России, как и в большинстве развитых стран, существуют Списки профессиональных заболеваний. Если заболевание признано профессиональным, это дает право работнику на компенсацию. Гипертоническая болезнь не относится к числу профессиональных болезней. Однако во многих странах Евросоюза и, в частности, во Франции, наряду со Списками на законодательном уровне определен перечень производственно обусловленных заболеваний, подлежащих компенсации.
Наш Институт много лет работает над этой проблемой. Выполнено большое количество научных исследований, в которых доказано, что заболевания, хотя и не относящиеся к профессиональным, у лиц определенных профессий развиваются с большей частотой, то есть являются производственно обусловленными.
В мае этого года в Ростове-на-Дону мы проведем совещание, на котором как раз и будем говорить о производственно обусловленных и профессиональных заболеваниях. Но проблему эту медикам одним не решить. Она требует более широкого обсуждения и совместных решений c работодателями, Фондом социального страхования и профсоюзами.
После сорока
«AиФ»: – Вы принимаете активное участие в подготовке IX Всероссийского конгресса «Профессия и здоровье», который состоится осенью. Тема его – сохранение трудового долголетия. Сейчас, когда большинство работодателей отдают предпочтение сотрудникам до 40 лет, не будет ли конгресс гласом вопиющего в пустыне?
Н. И.: – Работодатели не учитывают, что трудовой опыт приходит как раз после 40 лет. И человек может успешно работать и после 50, а нередко и после 60 лет. Но как сохранить при этом здоровье? Быть может, этой категории работников надо предоставить неполный рабочий день, другой режим работы и условия труда, питание. Работодателям стоит об этом подумать.
В той же Америке на некоторые виды работ не берут претендентов моложе 40 лет. Например, на онкоопасные производства. Когда человек уже в возрасте и успел обзавестись потомством, для него такая работа будет менее вредной, чем для молодого, тем более что у онкозаболеваний скрытый период может составлять 30–40 лет.
«AиФ»: – Николай Федотович, вам 82 года, но вы напряженно работаете. Не всем удается сохранить такую энергичность в «третьем» возрасте. Как вы поддерживаете форму?
Н. И.: – У меня сохранился интерес к жизни, я не знаю, что такое хандра, депрессия, апатия. Иногда бывает по три командировки в неделю, приходится выбирать: туда очень просили приехать, а там нужно защищать интересы института… Если живешь этим, то болеть некогда. Человек должен уметь мобилизовываться. Утром сделать зарядку – хоть пять минут, но размяться, принять душ и на работу.
Выжить я, наверное, мог бы везде, но жить полноценно – только в России. Здесь друзья, здесь волшебное цветение сирени, подмосковные вечера и рассветы… Поскольку в начале семидесятых годов я работал во Всемирной организации здравоохранения и возглавлял отдел окружающей среды, решая вопросы, связанные с экологией, в принципе, мог бы получать большую ооновскую пенсию. Можно было бы с внуками уехать на Кипр и отдыхать там... Но боюсь, от отдыха мне станет тошно.
