Писатель, общественный деятель, сопредседатель партии «Справедливая Россия — За правду», офицер Росгвардии Захар Прилепин в интервью aif.ru рассказал о том, жалеет ли о чем-то в жизни, верит ли в судьбу, своем самочувствии после подрыва автомобиля, что чувствует по отношению к виновнику трагедии, и что думает об убийцах Татарского и Дугиной, как называют украинских националистов на фронте, а также о том, какие мысли посетили его сразу после того, как пришел в сознание после подрыва. Напомним, 6 мая автомобиль Audi Q7, на котором ехал Захар Прилепин, был взорван на трассе в Борском районе под Нижним Новгородом, его друг и служащий батальона «Оплот» Росгвардии Александр Шубин погиб, писатель выжил и находится в больнице.
Владимир Полупанов, aif.ru: — Захар, здравствуйте. Передаю вам привет от журналистского коллектива «АиФ». Мы искренне восхищаемся вашими мужеством, стойкостью, уверенностью, осмысленностью, с которыми вы идете по жизни, и многими другими качествами, прежде всего, качествами писателя, нашего современника, который не только артикулирует время, но его проживает, как никто другой. Мы переживаем, молимся, посылаем вам флюиды добра и желаем скорейшего выздоровления. Мы с вами! Поправляйтесь быстрее.
Захар Прилепин:— Родня! Я тронут. Каждое написанное выше слово — выверено, и я это слышу. Мне так приятно, что я немного станцевал ногами. Насколько это сейчас возможно.
«Каждый день что-то меняется. Всегда через боль»
— 9 переломов на ногах и позвоночнике, перелом грудины, травма головного мозга...
— ...перелом ребра, обширная травма легких и так далее...
Начинаю каждый день с улыбки и с благодарности. Ставлю себе новые цели и к вечеру стараюсь их преодолеть.
— Вам не позавидуешь. Удивительно, что вы остались живы. Вы сказали, что чувствуете себя по-разному в течение дня. С ваших слов, на реабилитацию врачи отвели вам от полугода до восьми месяцев. Вы надеетесь сократить этот срок. Что вы для этого делаете?
— Начинаю каждый день с улыбки и с благодарности. Ставлю себе новые цели и к вечеру стараюсь их преодолеть. Представляю, что Сашка «Злой» лежит на соседней кровати — и соревнуюсь с ним. Хочу, чтоб он гордился своим командиром.
— Есть ли улучшения, какова динамика?
— Каждый день что-то меняется. Всегда через боль. Но это такие удивительные открытия, знаете. Я сначала лежал недвижимо. Потом стал шевелить ногами. А потом, в задумчивости — автоматически — закинул вытянутую ногу на другую, согнутую в колене, как всегда делал раньше, когда читал: эдак по-пушкински. До этой минуты у меня не получалось такое свершить, но мышечная память сама вдруг проделала данный фокус. Хотя в аппарате Илизарова не слишком удобно так лежать, и тем не менее — взял и сделал.
Аппарат Илизарова я называю «Эйфелевой башней». Раньше я раз 50 был в Париже, у меня практически все книги были переведены на французский. Теперь я под всеми основными мировыми санкциями, и в Париж едва ли попаду. Но этот аппарат — если его чуть подсветить — он даже круче Эйфелевой башни. Идеальное сооружение. Иногда я ночью в задумчивости отвинчиваю от него гаечки на память. Врачи, впрочем, не одобряют.
Я приехал (в больницу) без 15 минут трупом и с 90-процентной вероятностью — овощем. И вот мы с вами ведем светскую беседу. Такие врачи прекрасные мне попались.
— Как вы себя чувствуете в данный момент, когда отвечаете на эти вопросы?
— Да никак. Надеюсь, что и этот мой опыт кому-то пригодится. Я приехал без 15 минут трупом и с 90-процентной вероятностью — овощем. И вот мы с вами ведем светскую беседу. Такие врачи прекрасные мне попались.
«Если мы всё время будем говорить о мести — мы с ума сойдем»
— Ваш друг, служащий батальона «Оплот» Росгвардии Александр Шубин погиб. Предполагаю, что у вас возникали мысли о возмездии. Как?
— Нет, таких мыслей нет. И раньше, когда у нас погибали товарищи — никогда не было мыслей о возмездии. Мы не так давно похоронили Родиона Графа-Сафонова — нашего ближайшего друга, с которым вместе служили и жили под одной крышей несколько лет. На поминках мы обсуждали, где ему памятник поставим...
Если вы читали мою книгу «Некоторые не попадут в ад» — то там 100% персонажей к этому дню либо погибли, либо ранены, причем некоторые — никогда уже не встанут в строй. Если мы всё время будем говорить о мести — мы с ума сойдем.
Мы стояли своим батальоном Росгвардии, и, как люди бывалые, расселились по 3-5 человек. А на полигон, который в 4 км от нас, где мы занимались, завезли мобилизованных, и положили там спать на одну ночь. Тоже не толпой, но больше, чем 5 человек. Тут же «Хаймарс» и прилетел. Приехали мы туда — там каша из людей. Что мы должны? О мести взывать? У всех оставшихся в живых есть работа — дойти до Киева. Месть — отвлекает только.
— И все-таки какие чувства сегодня бушуют внутри вас — злость, гнев, отчаяние...?
— Жалость меня мучит, что у Саши не осталось детей. Но он прожил очень светлую и смелую жизнь. И он попадет в рай.
За нами стоит вся русская история и все русские святые.
— После случившегося пожалели ли вы хоть на секунду о том, что делаете, говорите, пишете?
— Нет. Я давно сделал свой выбор. Как вы себе это представляете? Я оглянусь на Моторолу, на Воху, на Захарченко, на Графа, на Сашу «Злого» и вдруг скажу: знаете что, мужики... это было ошибкой! Покойтесь с миром. А я теперь согласен с Борисом Гребенщиковым и Земфирой.
За нами стоит вся русская история и все русские святые. Мой дед штурмовал Днепр и едва не утонул — снаряд ровно в плот попал, и погиб весь его пулеметный расчет. Что я должен переоценить, помня это?
— Что вы думаете про людей, которые заказали вас? И отдельно про человека, который заложил мину, заработав 10 тысяч рублей?
— Вы можете мне не верить, но за месяц я ни разу не вспоминал ни его имя, ни его лицо. Его просто нет в моем мире. Всех их нет. Хотя мне сообщают, что их список расширяется и искали они меня очень давно. Мне это даже льстит. Такая толпа народа с 2017 года конкретно хочет меня убить. Сильные же у меня ангелы! Спасибо им. И за молитвы всем добрым людям спасибо.
Если б вы знали, какие я письма получил, когда собирался вот в эту последнюю командировку. Невероятной душевной убедительности! Люди упрашивали меня не ехать, ссылаясь на пророческие сны и едва ли не видения. Тем более, у меня отец умер в 47, и мне 47.
«Ну, вот и посмотрим — подумал я, — что в мире сильнее — страшные предчувствия или судьба?»
...однозначного ответа, скажете, нет?
Есть. Ответ всегда есть. Потому что Бог есть.
«Пока мы тут с вами разговариваем — они готовят сразу несколько новых убийств»
— Вовк, убившую Дарью Дугину, вы назвали «профессиональной заукраинской тварью», Трепову, на чьих руках кровь Владлена Татарского, «просто дурой», подорвавшего вашу машину, вы назвали «мальчиком». В чем разница между ними? И есть ли что-то общее?
— Ну, он по возрасту мальчик — а так: ублюдок и урод, убивший моего друга. Мы так никогда не делали. Мы приходили в определенные места с оружием, где нас ждали люди с оружием. Я был на 4 войнах, и всегда было так. А тут... Завербовали, заслали... Я не хочу о нем думать. Это как думать про то, как спаривается клубок змей в сыром овраге.
— В недавнем интервью вы назвали ряд фамилий людей, за которыми может охотиться киевский режим. Как это можно остановить? Захват Киева и пленение Буданова (глава ГУР Украины — прим. ред.) — единственный выход? А Зеленский ни при чем?
— И Зеленский само собой при чем. Но если он организует «центральную раду» в канадском изгнании — это всё стремительно станет комичным. Дело не в нем конкретно. Дело в системе. Мы должны ее убить. Потому что пока мы тут с вами разговариваем — они готовят сразу несколько новых убийств. И все эти имена мы знаем — кого они хотят убить. Я бы хотел, чтобы люди во власти это помнили ежеминутно, чего бы они не комментировали.
— Это правда, какое-то чудо, что: 1) вы выжили; 2) за 3 минуты до взрыва высадили дочь из машины; 3) за день до трагедии, гуляя по лесу, видели убийцу. Это же готовый роман. Захотите ли вы когда-нибудь это описать?
— Не думаю. Не очень хочу. Но любой пережитый и не убивший тебя опыт — он потом как-то прорастает всё равно.
Я очнулся нормальным и поприветствовал всех. Спросил, где мои дети.
— Опишите свои первые чувства и мысли после того, как вы вышли из комы, в момент, когда вернулось сознание?
— С веселым интересом осмотрел врачей. Я был обколот морфином, и мне было небольно. Я увидел, что я жив. Только потом понял, что они ждут, когда я заговорю, чтоб понять оправдался ли первый диагноз «отёк мозга». Он не оправдался. Оказалось: ушиб мозга. Я очнулся нормальным и поприветствовал всех. Спросил, где мои дети.
— Недавно поймал себя на мысли, что часто повторяю первую строчку Лермонтова «Родина»: «Люблю Отчизну я, но странною любовью!» Чьи стихи, чьи мысли, фразы чаще всего вертятся в вашей голове?
— Стихи фронтовика Павла Шубина — однофамильца моего Саши. Павел Шубин родился в 1914 году, участвовал в нескольких войнах — он с верхнедонской земли, как я, и как Сашка «Злой».
«Над рассветной твоей рекой / Завтра станет цветком огня / Мальчик бронзовый, вот такой, / Как задумала ты меня. / И за то, что последним днём / не умели мы дорожить, / Разбуди меня завтра в нём — / Я его научу, как жить».
— Боевики, националисты, террористы, служащие ВСУ — у нас по-разному называют воюющих против нас украинцев. Как, по-вашему, правильнее их называть?
— На фронте их иронически называют «немцы». «Чё там немцы? Есть движуха?» Я не люблю пафосных определений. Еще называют «хохол» в единственном числе. «Где хохол стоит? Чё там у хохла?»
Мысленно же я называю их всех «бесноватые». Из них надо изгнать демонов. И будет мир.
Первый в России спектакль о Донбассе
— В своём Телеграм-канале вы написали, что самая популярная книга мая в «Библио-Глобусе» ваша «Координата Z».
— Это не я написал. Это на сайте магазина сообщили.
— «А когда началось — узнал столько, что сам порой пугаюсь этого знания. Мне есть, что рассказать», — сообщили вы в посте. Что это за знания?
— Я ж не буду всю книжку вам пересказывать.
— Вы сообщили, что несколько региональных российских театров ставят ваш «Ополченский романс». А что в Москве и Питере? Вообще, вырос ли интерес к такого рода произведениям?
— Не несколько театров, а один, в Норильске, и вот-вот премьера, на которую не захотело ехать ни одно федеральное СМИ. А это — первый в России спектакль о Донбассе.
Что до Москвы и Питера — 99 худруков из ста ждут, когда весь этот ад закончится. Но если их спрашивают, они, наполнив глаза туманом, отвечают: «Не пришло еще время осмысления». Такие мыслители, просто ох. Осмысляют.
— Часть людей (Галкин, Земфира, Слепаков), признанных в России «иноагентами», подала в суд, чтобы с них сняли этот статус. Как, на ваш взгляд, нам надо с ними поступать? — «кошмарить» в судах, вводить новые законы, чтобы жизнь медом на чужбине не казалась или...?
— Большой концерт в Донецке и земной поклон Земфиры — «Простите, люди, я не знала», — меня бы вполне устроил.
А Галкин и Слепаков обрели родину. Чего их мучить Россией.
Понимаете, Сталин хотел вернуть Бунина, Рахманинова, Вертинского. Последнего вернул... А мы с вами что обсуждаем вообще?
Отъезд этих людей — хоть какой-то шанс прекратить этот вечный шабаш на нашем телевидении. Пускай они Израиль смешат. Может, им там без них не было смешно.
А, может, они за них денег предложат, чтоб мы их забрали обратно? Надо подождать. Поторгуемся. Потом, может, и заберем, если Галкин выучит поэму «Шахтерская дочь» Анны Ревякиной.
Поселим Галкина и Слепакова в красивых исторических местах, где памятник Козину (памятник певцу и композитору Вадиму Козину открыли в марте 2013 г. в Магадане — прим. ред.) стоит. Верней, сидит. В валенках, прекрасный памятник.
«Война — дело всех, а не только призванных и ждущих их дома»
— На Первом канале идет программа «Куклы наследника Тутти», где очень подробно высвечивают личности западных политиков. Такое ощущение, что приличных людей в этой самой политике на Западе не осталось, пробу негде ставить на этих людях. Или это неверное представление?
— Это давно отлаженная отрицательная селекция. Я десятки раз был во всех основных странах мира, общался как с элитой, так и с оппозицией — с левыми, с правыми. Там всё живое умерло давно. Или заметено под коврик. Там надо не с «элитными политическими клубами» отношения поддерживать, а строить с нуля новую комплиментарную элиту, на которую мы поставим. Причем строить из маргиналов. Как большевики делали в свое время. Перебрать всех вменяемых правых, анархистов, социалистов, коммунистов, контр-культурщиков — и тихо начать с ними работу. Даже знаю как. Я даже предлагал ее начать в 2013-м году. Недавно опять предлагал сделать заход, но уже с другой стороны, через культуру, которую я там тоже знаю, которая там тоже страдает и которая ждет иных иерархий, без педерастов и жовтоблакитного террора. И для них предпочтительнее, если б иные иерархии пришли из России. Нас там ждут, повторяю! Не только в Латинской Америке, Индии, Африке, но даже в Европе. Мы много это обсуждали с моим товарищем Стивеном Сигалом. Ну и что? Влиятельные наши чиновники кивают головами, говорят: «А ведь это интересно». Потом берут у меня бумагу с контекстом проекта и... пропадают.
— Как вы балансируете между войной и миром? Из окопов в мирную жизнь возвращаться трудно?
— Я в первую командировку — тогда я работал в ОМОНе — уехал в марте 1996 года, 27 лет назад. Всего я более 10 лет, хоть и с перерывами, прослужил в силовых структурах, из них — более трех лет в горячих точках. Так что я просто на работу уезжаю. Любые пышные расставания с таким бэкграундом уже комично смотрятся.
Ну, собаку в нос поцелую. Любимую пластинку послушаю — пару песен. А на улице Саша «Злой» уже машину прогрел... Мы с ним с 2016 года десятки раз так уезжали.
Сели и поехали. Так было.
Война — дело всех, а не только призванных и ждущих их дома. Дело не только вдов и сирот. Но я не уверен, что это слышно произносится. Для этого какие-то другие носители нужны, а не мой частный голос.
— Что вы думаете о той части страны, которая живет привычной мирной жизнью, не особо задумываясь, что там происходит на новых и будущих территориях России, бывших украинскими?
— Ничего давно не думаю. Я иногда говорю, что война — дело всех, а не только призванных и ждущих их дома. Дело не только вдов и сирот. Но я не уверен, что это слышно произносится. Для этого какие-то другие носители нужны, а не мой частный голос. Поэтому я предпочитал последнее время как-то молча всё делать. Собрался — уехал. Получилось — вернулся.
