Пережив блокаду Ленинграда, Лариса Лужина до сих пор чувствует страх, когда дома нет продуктов. А Вера Васильева по сей день ненавидит резкие и протяжные звуки, они напоминают воздушную тревогу. Легенды театра и кино рассказали «АиФ», какими были их детские годы, которые выпали на Великую Отечественную.
Лариса Лужина, актриса:
— Я пережила блокаду Ленинграда. Но самое главное моё детское воспоминание — это даже не голод, а страх. Страх бомбежки. Когда она начиналась, первое, что мама говорила: «Надо в бомбоубежище бежать». А мы с Люсей, сестренкой моей, никуда не бежали, потому что боялись выскочить на улицу, прятались под кровать. До сих пор помню то ощущение ужаса: лежишь под кроватью и боишься. Ведь снаряд может и в квартиру попасть. Особенно странно было, когда начинался вой сирены. Вспыхивали прожектора, которые ночью освещали небо. Это тревожное состояние осталось у меня внутри, на генетическом уровне уже присутствует...
Ну а про то, что мы голодали, даже говорить не буду: тогда все так жили. И сегодня меня охватывает страх, когда в холодильнике заканчиваются продукты: как же так, ничего нет... Хотя умом вроде понимаешь: ты же одна сейчас живешь, много ли тебе надо, с голоду-то не помрешь. Но всё равно это ощущение страха от отсутствия еды остается… Пережив блокаду, я, как и моя мама покойная, ничего и никогда не выбрасывала из продуктов. В крайнем случае я должна пойти скормить косточки, остатки кошкам, собакам или птичкам.
Я очень часто вспоминаю женщин эпохи войны: жен, матерей, невест и дочерей, которые окружали меня в детстве. Именно поэтому мне так дорога военная драма Станислава Ростоцкого «На семи ветрах», в ней я играю девушку по имени Светлана, хозяйку дома на семи ветрах, который был и госпиталем, и редакцией фронтовой газеты. Я понимала её чувства как свои. Когда в неделях, месяцах и летах царила неизвестность на земле, когда еще не знали, что будет Май, Берлин и праздничный салют, и слёзы радости, и слёзы горя. Знаете, в канун Дня Победы я часто думаю о своей героине: это не мёртвый образ на плёнке и не роль в кино, это рассказ о девушке живой, идущей мне навстречу и хорошо знакомой. Она сражалась, и в её руках было оружие под названием «вера», на ней доспехи, недоступные для смерти, я их зову простым словом «надежда». А главное — любовь ведет ее сквозь военные годы. Картина «На семи ветрах» — о верности, о святой любви, о том, чем жили миллионы наших советских женщин.
Михаил Жванецкий, писатель:
— Отец мой был врачом-хирургом, он говорил мне: «Если кто-то очень болен, Миша, и ты переживаешь, не стесняйся, не стой в стороне, поговори с ним. Сядь рядом у его постели, он облегчит душу свою, и ты этим поможешь ему». Помню, в начале войны мы жили в больнице, это было что-то типа нашей квартиры. Я вырос среди кровавых бинтов, инструментов, среди больных, с которыми я разговаривал... Вот так я рос, это были мои игрушки, видимо.
Потом отца отправили как хирурга на фронт. А мы с мамой поехали в эвакуацию в эшелоне. Когда начинался вражеский налёт, мы спрыгивали на землю и мама, желая спасти меня от пуль истребителей, прятала меня под лопухами…
Когда наши освободили Одессу, военным самолётом мы прилетели в Москву, где у тёти большая коммунальная квартира была. Я оттуда видел Парад Победы...
И ещё мне запомнился одесский танковый парад. Жуков, как вы знаете, был сослан в ссылку к нам в Одессу. Едут танки, мне 11 лет, я стою, рот раскрыв. И командир одного танка мне говорит: «Пацан, 3 рубля есть?» Я: «Есть». Он дал руку, втянул меня наверх, и мы с ним вдвоем стояли, когда проехали мимо Жукова. Жуков увидел, что стоит офицер на танке, а рядом с ним — ребёнок, но промолчал. Тем более что он был очень далеко на трибуне. К тому же тогда мало кому из вернувшихся с фронта вообще делали замечания. Потому что все были вооружены, чувствовали себя свободно, и очень сложно что-то было сделать с этими людьми.
«Никогда не преувеличивайте глупость врагов и верность друзей». Михаил Жванецкий в детстве с родителями. 1930-е. pic.twitter.com/0wT2SX2jts
— Писатели и Философы (@PisateliFilosof) April 16, 2020
Вера Васильева, актриса:
— Я очень хорошо запомнила начало Великой Отечественной, т. к. была уже взрослой, мне было почти 16 лет. Сразу скажу, что поначалу никто войны не испугался: из газет и радио всё время шла информация, что Красная армия непобедима и на войну уйдет пара дней. Помню, мои одноклассники расстраивались, что не успеют надавать фашистам, так как всё скоро закончится. Поэтому, когда Москву начали бомбить, никто не был к этому морально готов, всех объял ужас. Причем не только от бомб, но и из-за того, что ещё недавно в газетах писали, что враг до столицы никогда не дойдет.
Тогда же, в 1941 году, я пошла работать на завод фрезеровщицей: по рабочим карточкам давали хлеб. Параллельно оканчивала вечернюю школу. А в 1943 году я поступила в Московское городское театральное училище на курс известного артиста Владимира Готовцева. Я верила и верю до сих пор, что театр может помочь человеку хоть ненадолго отвлечься от ужаса, который его окружает… А ещё я очень верила, как и все, в скорую победу. Мне думалось, что искусство поможет залечить народу раны.
Василий Ливанов, актер:
— Я ребёнок войны. Мне было 7 лет, когда мы с другими детьми плыли на пароходике по Волге и чёрные самолёты фашистов сбрасывали на нас бомбы. Это и многое другое я рассказал в моей книге «Путь из детства. Эхо одного тире». Дети того времени знают не понаслышке, что война — это беда, трагедия. Поэтому нас трудно запугать: выжив в войну, многое из того, что пугает современное человечество, моё поколение воспринимает как мелочи жизни.
Василий Ливанов с родителями pic.twitter.com/9BNuQtM5Z5
— Истор и я (@history__ru) July 19, 2017
Юрий Соломин, актер, режиссёр:
— Когда война закончилась, мне было 10 лет. А лет в 7-8 я ходил с перевязанной рукой. Намотал себе бинт какой-то, чтобы все смотрели и думали: маленький такой, а уже воевал. Мы все мечтали о победе. В 1943 году я пошёл в школу. И после первого урока нас подкармливали пирожками с ливером. Я их никогда не забуду, эти пирожки... Наша учительница топила печку (школа деревянная была), ставила на неё на первом уроке чайник, он, пока урок идёт, закипал. А на втором уроке она проходила по рядам, разливала нам всем кипяток в кружки, доставала из сумочки четвертинку с разведённым сахарином, каждому наливала по пол-ложечки, продолжая рассказывать нам тему урока, этого сахарина. В Чите резко континентальный климат: зимой -40 °С, холода дикие. Поэтому пирожков с чаем мы всегда ждали. Когда на противне их заносили в класс, это была радость. Когда вижу ливерную колбасу, всегда вспоминаются те самые пирожки в Чите.
Советские актеры и режиссеры, прошедшие войну
Советские актеры и режиссеры, прошедшие войну
