Сергей Мазаев в интервью АиФ.ru рассказал о том, почему хит Deep Purple «Smoke on the water» не популярен в Англии, а нефть для арабов — зло, для чего надо узаконить коррупцию, почему Инстаграм — это «чукча продакш», а сценический образ Шнурова — люмпен и как «Моральный кодекс», отмечающий 30-летие, чуть не стал «Бриллиантовой рукой».
Владимир Полупанов, АиФ.ru: В декабре тебе стукнуло 60 лет. В этом возрасте тяжело играть рок-н-ролл?
Сергей Мазаев: Конечно, тяжело. С тем же запалом я уже не спою песню I'm Going. Надо серьёзно готовиться. У меня баритональный бас, а в песне теноровый диапазон. Я её всю жизнь орал. А сейчас уже нет сил для этого. Надо быть в очень хорошей форме. Мы вынуждены фигачить с концертами до 70 лет, как будто нам всем по 30, потому что у нас отсутствует закон о защите механических прав. Наши песни крутят радиостанции, получают за это деньги, а мы вынуждены концертами зарабатывать.
У нас авторские общества собирают роялти для авторов песен. Но сочинить/придумать песню — полдела. Пока песня не записана, её не существует, она в голове у автора. Ее надо спеть, сыграть, записать. Вот это и есть «тело» авторского права. В некоторых цивилизованных странах 90% авторских получают исполнители и только 10% — авторы. А так как у нас нет закона, музыканты у нас нищие. Наше государство должно быть заинтересовано в том, чтобы все граждане имели максимально удобные условия для процветания. И тогда можно получать с них налоги. С нищего чего ты можешь получить, кроме перхоти? Надо чтобы люди процветали, тогда у них будет возможность платить налоги.
— Но при этом нельзя сказать, что востребованные певцы и авторы у нас бедствуют.
— Я живу не в соответствии со статусом. К сожалению, у меня квартира, где всего три комнаты и кухонька. При этом я же знаю, как живут владельцы радиостанций, которые крутят наши песни — покупают себе квартиры и дома в Серебряном бору. И это после 3-4 лет работы радиостанции. Ни в одной стране мира владельцы станций не зарабатывают такие деньги. Я много раз говорил, что надо менять закон об авторском праве, вводить в Конституцию это понятие. С ответственными товарищами встречался. Но они, мне кажется, не поняли, о чём я им хотел сказать. Им, наверно, не до этого. Они все себя сейчас неуютно чувствуют.
— Коль уж заговорили про экономику, хочу спросить. Изначально название вашей группы звучало как «Моральный кодекс строителя капитализма». Была идеологическая составляющая в том, что в названии фигурировало слово «капитализм»?
— Конечно. Я долго изучал политэкономию и понял, что капитализм — это производство и торговля. А социализм — распределение. Что ты будешь распределять, если ничего не произвёл? Поэтому социализм — это одна из стадий развития капитализма. Сегодня зачатки социализма мы видим в Норвегии, Швеции, где очень высокий уровень ВВП на душу населения. У них энергоресурсы являются национальной собственностью. А добывают ту же нефть иностранные компании — лучшие в этом деле. У них там всё прозрачно — можно через интернет-портал отслеживать: кто, чего, сколько добыл, какое количество денег поступило в казну. И каждый гражданин страны получает ежемесячно примерно 4 тыс. евро из нефтяных доходов. То же самое происходит в ОАЭ. Но для арабского мира эта халява — скорее, зло, чем добро.
— Почему?
— Как только арабы в конце 50-х нашли нефть и начали богатеть, они обленились. Где выдающиеся учёные, дирижеры, музыканты, спортсмены? Где интеллект арабского мира? Они откатились на другую стадию эволюционного развития.
Учёные всё придумали, а не религиозные деятели. Всё, что мы имеем, создано наукой. А всё остальное — это тормоза. И религия — это тормоза. Если бы не существовало этих тормозов, не было бы цивилизационных откатов. Почему существует религия в ХХI веке? Потому что это невероятно прибыльный бизнес…
Мы живем, как бабуины, по загонам джунглей, потому что у нас лимбическая система мозга. Вроде устроены как люди — самолеты строим, костюмы носим. А по сути, руководствуемся животными инстинктами.
— А в чём проявление лимбической системы?
— Лимбическая система управляет инстинктами. Что хочу, то и ворочу. За это отвечает наш палеокортекс. А лобные доли — это тормоза, чтобы мы оставались людьми. Вообще, у человека преобладают три основных желания — нажраться, размножиться и доминировать. «Нажираются» люди различными способами, в зависимости от аппетита. Большая вилла на Рублевке — это тоже способ удовлетворить аппетит.
— Но вы при этом часто выступаете на Рублевке?
— Постоянно это делаем. Это большая часть нашего дохода.
— Тебе всё равно, для кого выступать?
— Конечно, всё равно. Мы играем и для бедных, и для богатых, и для коммунистов, и для либералов. Мы людей развлекаем. А социальный статус и политические убеждения во время концерта не имеют значения. А так я убежденный сторонник объективизма по Айн Рэнд (главное положение объективизма по Айн Рэнд состоит в том, что целью жизни каждого человека является стремление к собственному счастью. При этом социальная система должна обеспечивать индивидуальные права людей, что достигается соблюдением принципа невмешательства государства в экономику — Ред.).
Я понимаю, что это звучит наивно и по-детски. Но я, как марксист в прошлом, понимаю, что Маркс был неправ. Все люди разные, их невозможно уравнять.
— Но в нашем маркистско-советском прошлом было много хорошего. Согласен?
— Конечно. В нас культивировали всё человеческое. Мы были частью единого созидательного целого. Победили фашизм, полетели в космос, первыми разработали сверхзвуковой пассажирский самолет Ту-144... Сколько себя помню в детстве, мы никогда не делили людей по национальному признаку: еврей, армянин, татарин, русский. Никто не обращал внимания на то, какой ты национальности.
Беда только в том, что в советском руководстве были очень глупые люди. Горбачёв был просто подкаблучником. Откуда у него могли быть знания — экономические, политические? Местечковое сознание. При таком руководителе, конечно, страна была обречена. У него не было знаний, чтобы проводить реформы.
— Сегодня, на твой взгляд, пришло время реформ? Надо вносить поправки в Конституцию?
— Конечно. Я считаю, что вообще надо легализовать коррупцию.
— Как это?!
— Люди должны платить с каждой взятки налог.
— Ты иронизируешь?
- Нет. В Швейцарии нечто похожее существует. Поэтому там нет бытовой коррупции, как у нас. Понимаю, что Путин попал в ситуацию, которую невозможно никак победить. Её можно только регулировать. И таким образом победить. А для этого надо узаконить взятки. Допустим, у полковников ФСБ нашли 12 млрд. рублей. Это же гигантская сумма, экономически значимая. Можно целый регион на эти деньги поднять. Эти деньги куда-то бы рассосались. А так он их саккумулировал в одном месте, и, по факту, они вернулись в казну. Другое дело, что он не сам их сдал. Но все равно, может, не надо давать ему большой срок. Может, оставим ему квартиру и спасибо скажем.
— За что?!
— За то, что большую сумму собрал и не потратил. Это разве плохо?
— Ты издеваешься?
— Ни в коем случае. Если узаконить коррупцию, и казна пополнится, и не придётся никого сажать. Человек, получивший взятку, должен делиться с государством, отдавать большую часть. До пяти тысяч можно рассматривать как чаевые. С этой суммы не надо ничего платить. Свыше 5 тысяч — платишь 10%. Если 100 тысяч — платишь уже 50%. А с миллиарда и выше отдаёшь в казну до 95%. И тебе при этом немало остаётся. А вот за сокрытие надо строго наказывать и сажать. Если ввести такой закон, то коррупционерам скрываться ни от кого не надо будет и государству прибыль. Все люди выдохнут. И мы все станем одной дружной семьёй.
— Это правда, что идея группы «Моральный кодекс» возникала у Павла Жагуна?
— Изначально у него была другая идея. Паша собирался делать группу на экспорт. В качестве англоязычного вокалиста рассматривался канадец украинского происхождения Иван Ивасивко, который сочинял к тому же неплохие тексты. Он жил в Канаде, а группа базировалась в Москве. В этот же период я ушёл из «Автографа». Мы встретились с Пашей Жагуном в кафе на Покровке, и я предложил: «Давай, может, замутим какой-нибудь рок-н-ролльный проект?» Он говорит: «А у меня уже есть проект Red Barone&Heroes». Музыку в той группе писал Сергей Желобецкий — друг и компаньон Паши. Кстати, сейчас Желобецкий монашествует на Афоне вместе с нашим барабанщиком Игорем Ромашовым, который теперь иеромонах Илия (он на хорошем счету у братии, занимается производством мёда).
Вокалист Иван трижды приезжал из Канады в Москву, было записано 6 песен, очень хороших, на мой взгляд, и снято два клипа. Может, мы когда-нибудь воплотим эту музыку, которая так никуда и не пошла. Потом у канадского солиста возникли сложности с приездом в Россию. И пока его не было, я предложил ребятам попробовать сделать что-то на русском языке. И влился как третий «акционер» в коллектив.
Как группа мы собрались в 1989 году, но название «Моральный кодекс» появилось осенью 90-го. Первый выход в эфир у нас был 12 июля 1990 года под названием «Бриллиантовая рука». Но фильм Гайдая был слишком популярным, и мы от этого названия отказались. Первые клипы, первые записи были сделаны в 90-м. Так что окончательно группа сформировалась в 1990 году.
— Вы изначально задумывали играть бескомпромиссную музыку, которую играете сегодня?
— Мы искали компромисс и нашли. Не стали уходить в традиционную еврейско-славянскую эстраду с двойными доминантами, которую играет большинство наших групп. Этакий кантри-рок. Яркий пример — группа «Чайф». Это супергруппа, но стилистика у них — русский кантри-рок. А у нас был рок-н-ролльный налёт. Мы воспитывались на западной рок-музыке, не зная языка. Любили их за музыку, эмоции, истерику. Потому что у нас этого не было. А когда начали понимать тексты, было страшное разочарование. Песня Deep Purple «Smoke on the Water» — это бытовая история о том, как музыканты приехали в Монтрё для записи альбома в передвижной студии, которая располагалась в казино. Во время концерта Фрэнка Заппы в игорном заведении начался пожар, и оно сгорело. Этот пожар музыканты Deep Purple наблюдали из окна отеля на другом берегу Женевского озера и потом описали его в песне. А мне изначально казалось, что в песне есть призыв к борьбе за справедливость, за мир во всем мире. По эмоциональному накалу музыка не соответствует словам текста. В Англии, кстати, эта песня не особенно популярна. Потому что текст ни о чём.
— Во многих мировых хитах нет того смысла, который мы изначально в них вкладывали. Сам Роберт Плант говорил, что песня Led Zeppelin «Stairway to Heaven» — это «циничные наблюдения за женщиной, которая постоянно добивается всего, чего хочет, не отдавая ничего взамен».
— Ну, в этой песне всё-таки есть какая-то философия. В общем, я был под большим впечатлением от своей поездки с «Автографом» в Америку. Накупил там много компакт-дисков: Bryan Ferry, INXS, Дэвид Боуи&Tin Machine, ZZ Top, Deep Purple, The Rolling Stones. В нашей музыке всё это есть.
Вся наша эстрада довольно простая. Чем проще, тем лучше (напевает песню Laid Back — Ред.): «Give me, give me just a little smile». Или (напевает песню Ace of Base — Ред.): «All that she wants...» А нам хотелось выделиться. Это главная задача любого товара — выделиться из основной массы, чтобы тебя захотели купить.
— Чтобы тебя захотели купить, надо сильно прогибаться. Ты на это способен?
— Нет, конечно. Владельцы радиостанций разговаривают с нами через губу и смотрят на нас сверху вниз. А еще и деньги берут с музыкантов, чтобы «помочь» попасть в эфир. Я, конечно, не хожу на поклон. Поэтому нас и нет в ротации на радио.
— У вас всегда были проблемы с радио? В 90-е вас тоже не особо крутили?
— Да. Нас как будто не существует. В 2014 году вышел наш очередной альбом «Зима». Кроме тебя и Бори Барабанова (журналист «Коммерсанта» — Ред.), никто его не заметил. Вас двое, которые ещё как-то о музыке людей нашего поколения упоминает. Именно о музыке, а не о том, у кого какое бельё и чем оно пахнет.
Почему на Западе артисты такие богатые? Почему люди там гордятся своими музыкальными премиями? Потому что там законы защищают музыкантов. А на наших музыкальных премиях богатые аферисты, ставшие миллиардерами, раздают цацки тем, кто ходит к ним на поклон. Среди моих коллег, к сожалению, много холуёв. Но я не могу их судить за это. Им тоже хочется жить как звезды. Но не врать самому себе и не прогибаться гораздо ценнее.
— Что будет на вашем юбилейном концерте 22 февраля в «Главклубе»?
— Сыграем всё, что можно сыграть из старого и нового. Два часа чистой музыки.
— А когда ждать новый альбом?
— Он пока подвис. Павел Жагун тащит нас как бы в будущее. Предложил 3 песни в совершенно другом ключе. Мы такую музыку никогда не исполняли. Больше похоже на Depeche Mode, нежели на «Моральный кодекс» — много электроники, мало гитар. А мы уже старые ленивые ритм-блюзовики. Кильдею (гитарист и автор песен «Морального кодекса» Николай Девлет-Кильдеев — Ред.) в этих песнях нечего играть. Ну, совсем школьная музыка, на мой взгляд. Но мы сыграем пару новых песен, хотя они немного кривоватые и совсем нехитовые. Будет и редкая музыка, которую обычно на концертах не исполняем.
— Одна из последних новых песен — «Фотоны». Идея песни в том, что все люди уткнулись в гаджеты?
— Как раз это и есть одна из новых песен Павла Жагуна, которая не пошла. Нет в ней энергии. Да и эта тема не очень подходит мне. «Твои подруги в Инстаграме от тебя без ума». Получается, что я какой-то старик-педофил, которого терзает несчастная любовь к школьнице? Почему я это пою вообще? Я, 60-летний, женатый и счастливый в браке мужчина. У Паши всегда получалось делать очень точные тексты. Но в этот раз он меня переоценил, как мне кажется.
— Ну, ты же её спел. И даже Валерия Гай Германика сняла вам клип на эту песню.
— Да, мы её воплотили, чтобы не было разговоров, что мы совсем забронзовели.
— А почему у тебя нет странички в Инстаграме?
— Я в основном в «Фэйсбуке», там много научного, что меня интересует. А в Инстаграме вообще ничего нет. Что вижу, о том пою. Чукча продашн. Мне при этом все советуют: давай, заводи себе Инстаграм. Люди там на рекламе зарабатывают. Не смогу я этим заниматься. Я уже слишком старый для этого. Мои поклонники не смотрят Инстаграм. Там другие люди, другое поколение. Тот же Шнуров смог это монетизировать. Но он на 14 лет меня моложе. Талантливый парень, очень харизматичный. И бизнесмен хороший оказался.
— Согласен, парень харизматичный, умный. Но музыка его совсем не трогает. Неинтересно.
— А при чем тут мы с тобой? Он пишет музыку не для музыкантов и журналистов. То, что сейчас он поёт, менее интересно. Это уже чистый бизнес. Но его первые альбомы были со смыслом: «Мне бы, мне бы, в небо». Он усовершенствовал эстетику Mаdness, Бригады С, но сделал её более отвязной. Так что это всё далеко не новое. Даже мы пытались петь такое — у нас были смешные песни, типа «Берегите х...». Шнур на сцене точно создал образ того самого человека, который в 1917 году взял власть в нашей стране, этакого люмпена с девизом: «Раздайся грязь, дерьмо плывет».
