Родилась Додо, как её звали родные, в доме дяди Николая Сушкова, известного поэта и драматурга, в Старопименовском переулке, 11/6 . Рано потеряв мать, девочка воспитывалась у деда и бабушки Пашковых - тех, в чьём владении находился самый роскошный дом Белокаменной, - на Ваганьковском холме, ныне старое здание Российской государственной библиотеки.
Одинокая и грустная, она постигала жизнь в тиши дедовой библиотеки, к юности владела пятью европейскими языками и была не по-женски начитанна. Семья к моменту её превращения в завидную невесту обитала на Чистых прудах, в Потаповском переулке, 7 , среди стройных лип и задумчивой сирени усадьбы Пашковых, в то время почти на краю Москвы. Этот полутораэтажный дом можно и сегодня увидеть в глубине участка дома 12 по Чистопрудному бульвару.
Муза двух столиц
В 16 лет девушку вывели в свет - на зимних балах блистала романтической красотой изящная и остроумная собеседница, непритворная и приветливая, общества которой искали самые видные столичные кавалеры. В их числе юный Мишель Лермонтов, до конца жизни друживший с обаятельной Додо; дальний родственник Николай Огарёв, безнадёжно в неё влюблённый и отомстивший неприступной красавице много лет спустя язвительной рецензией на её книги. Как-то на санном катании юной поэтессе уделил внимание Пушкин, неизвестно чем сильнее увлечённый - её свежими стихами или ею самой. Как бы то ни было, у них завязалась дружба и продолжилась через много лет в Петербурге: Александр Сергеевич стал завсегдатаем на «литературных обедах» в салоне графини Евдокии Ростопчиной (эту фамилию она стала носить после замужества). Накануне роковой дуэли на Чёрной речке Пушкин пришёл именно к ней, всё понимавшей, чуткой и восхищавшейся его талантом.
Додо не знала отбоя от поклонников. Сама была влюблена в князя Александра Голицына, но не смела о нём даже мечтать. «Не пара он тебе», - заявили всесильные тётушки, решавшие её судьбу. А если уж не за любимого, то за богатого! Так Евдокия стала женой графа Андрея Ростопчина - человека вздорного, увлекавшегося лишь картами, лошадьми и женщинами. На своём личном счастье она поставила крест.
Андрей был сыном отставного генерал-губернатора Москвы Фёдора Ростопчина, руководившего городом в дни французской оккупации 1812 г. и, по легенде, отдавшего приказ поджечь Москву. Молодожёны поселились в графской усадьбе на Большой Лубянке, 14 , описанной Львом Толстым в «Войне и мире». Двумя столетиями ранее здесь жил князь Дмитрий Пожарский и был ранен поляками в бою на своём подворье. В конце XVIII в. тут хозяйничало семейство Нарышкиных, оформив дом в стиле нарышкинского барокко. А через столетие после Ростопчиных в усадьбе разместилось руководство НКВД: здесь решались судьбы миллионов жертв сталинского режима. Здание с голубым декором и пышной лепниной и сегодня одно из самых эффектных на Лубянке.
Лишённая любви мужа, графиня Ростопчина целиком отдалась поэзии и светской жизни. Её салон посещали все без исключения выдающиеся литераторы, музыканты, художники Пушкинской эпохи. У неё был самый модный и хлебосольный дом Москвы. Евдокия Ростопчина стала первой дамой столицы.
В 1847 г. Андрей Ростопчин купил усадьбу на Земляном Валу. Дом 15 по Садовой-Кудринской , чудом не сгоревший в пожаре 1812 г., и сегодня - ампирная изюминка на фоне бетонной стены детской больницы им. Филатова.
Изгнанница
Её стихи, ценимые Пушкиным, Вяземским, Жуковским, Лермонтовым, иногда взрывали светское общество. Так, в стихотворении «Насильный брак», где жестокий барон угнетает свою жену, одни услышали отголосок неудачного супружества автора, другие же, и в их числе император Николай I, - едкую сатиру на подавление Россией Польши. Графиню выдворили из Петербурга, куда супруги на тот момент перебрались. Так вслед за Пушкиным и Лермонтовым она стала третьим поэтом, гонимым имперской властью. Младший сын Карамзина Андрей, от которого Евдокия родила двух внебрачных дочерей, дважды разбил её сердце - когда женился на богатейшей Авроре Демидовой и когда погиб на Крымской войне. Ростопчин же оставался рядом с нелюбимой женой до самой её смерти.
К сорока годам графиня растеряла поклонников - как светских, так и литературных. Белинский, Чернышевский, Добролюбов подвергли её поэзию уничижительной критике, называя романсовой и салонной. В юности крамольными стихами она поддерживала сосланных декабристов. А в зрелые годы скорее отождествляла себя с одиноким Чацким. Демократы-разночинцы не простили ей «отступничества». Ростопчина написала пьесу «Возврат Чацкого в Москву» - продолжение «Горя от ума». Её не приняли ни западники, ни славянофилы. «Я одна, а против меня - партии», - сокрушалась она.
Последние годы жизни поэтесса провела между Белокаменной и подмосковной усадьбой Вороново , где, по легенде, её свекор в ожидании прихода французов закопал в подземных коридорах несметные сокровища (неугомонные краеведы с биорамками в руках ищут их до сих пор). В Москве она обитала на Новой Басманной, 16 , - сейчас в этом здании военная комендатура. Поблизости, на Старой Басманной, доживал свой век близкий ей по духу Пётр Чаадаев, тоже не понятый современниками и объявленный сумасшедшим.
Перед самой смертью графиню посетил Александр Дюма и до конца жизни вспоминал однодневную дружбу с умирающей, но по-прежнему прекрасной и интеллектуальной женщиной. Близкий друг Пушкина Плетнёв, неравнодушный к Ростопчиной, называл её «русской Сафо» и уверял, что после гибели Пушкина и Лермонтова именно она оказалась первым поэтом страны.
Отпевали умершую в 46 лет от рака Додо в церкви Петра и Павла. Нарисованный рукой Петра I храм и сегодня располагается невдалеке от площади Красных Ворот. На этом московском пятачке родился Лермонтов и ушла в вечность Ростопчина - два прекрасных поэта, ценивших друг друга с самого детства.
