Игорь Кириллов: «По-моему, сегодня у нас слишком много свободы»

1 января 1968 года впервые в эфир вышла программа «Время». О том, как изменилась информационная программа за эти годы, а также о том, что сейчас происходит на телевидении и в обществе, рассказал самый известный диктор «Времени» — Игорь Кириллов.

Эпоха перемен

Владимир Полупанов, «АиФ»: Игорь Леонидович, телевидение часто ругают. Как вам кажется, есть за что?

Игорь Кириллов: Не надо его ругать. Телевидение отражает то, что происходит в нашей жизни. А переживаем мы сейчас то, о чём Конфуций сказал: «Не дай вам Бог жить во времена перемен». Особенно жаль молодёжь, которая начинает свой жизненный путь в эпоху перемен. Больше всего меня беспокоит то, что общество у нас разделилось на два противоположных лагеря — очень богатых и бедных людей. Самое страшное — то, что бедных очень много.

— А разве во времена СССР не так было — узкая прослойка (партноменклатура) жила припеваючи, а всё остальное население было нищим?

— Номенклатура, бесспорно, жила хорошо. Мне приходилось бывать на Украине, в Белоруссии, Казах­стане, Таджикистане, и я не видел там откровенной нищеты. Люди получали бесплатное жильё, причём не только высоко­поставленные чиновники, но и представители рабочего класса. В благополучных совхозах государство давало труженикам великолепные дома — видел это своими глазами на той же Украине. Руководство страны пеклось о простых гражданах. И это была реальная забота о рабочем человеке. Не помню в советские времена такого, как сейчас: едешь по деревне, а её почти нет — разруха и безнадёга. Даже дороги, которые, конечно, в советские времена оставляли желать лучшего, всё равно были качественнее: например, из Вологды в Москву ездил на машине с большим удовольствием.

И когда встречался со зрителями в провинции, то вопросы, которые звучали, были умными, нелицеприятными и жёсткими. Люди достаточно свободно себя ощущали на таких встречах, где не было камер. И самое главное — чувствовалось искреннее единение. Неважно, кто ты — таджик, киргиз, узбек, армянин, грузин, ко всем относились одинаково доброжелательно. В любом, даже самом отдалённом азиатском ауле была своя библиотека, клуб. И благодаря тому, что существовали эти очаги культуры, общий её уровень даже в республиках Средней Азии был очень высоким.

— Нынешнему телевидению достаётся и за то, что оно сильно ретуширует реальность, не всё показывает. В программе «Время» сегодня, как и в советские времена, про власть — либо хорошо, либо никак.

— Но в отличие от советских времён, первых лиц показывают не в начале программы «Время», а ближе к середине. Это уже большой шаг вперёд в сторону демократии и свободы. Я не вижу такого «ретуширования» действительности, какое было в советское время. Тогда мы жили по двойным стандартам: одно говорили на кухнях, другое — на собраниях и с экранов. Поэтому, когда сегодня некоторые оппозиционеры кричат, что у нас нет свободы, что у нас цензура, это просто смешно слышать.

По-моему, у нас сегодня слишком много свободы. Поэтому и деградируют искусство, образование, наука и т.д. Излишняя свобода без ограничений приводит к вседозволенности. А раньше, когда все виды искусства находились под прессом идеологии и цензуры, художники, стараясь вырваться из этих тисков, искали особые формы (использовали эзопов язык, метафоры) и создавали великолепные произведения в театре, литературе, кино.

И о Хрущёве хорошо

— А сегодня вранья и фальши на телевидении, по-вашему, больше, чем в советские времена?

— Не вижу такой уж откровенной фальши или не чувст­вую её. Потому что читаю ещё и газеты и всегда сопоставляю с тем, что вижу по телевизору. Единственное, что мне не нравится на современном телевидении, — это то, что информационные телеведущие не предлагают мне как зрителю свою оценку событий. Всё-таки зритель должен чувствовать сопереживание. И важно не просто выразительно прочитать то, что тебе вывели на суфлёр, а обязательно с подтекстом: «А вы сами как думаете? А вы как считаете?»

Меня очень тяготило бремя так называемого «кремлёвского диктора». И однажды я попросил главу Гостелерадио С. Г. Лапина освободить меня от него. «Перечитайте Салтыкова-Щедрина, — ответил он, — и поймёте, что с давних времён в русском общении важно не то, что вы говорите, а то, что за этим стоит». Я внимательно перечитал Салтыкова-Щедрина и попытался пере­нести междустрочную иронию великого писателя в работу на программе «Время». Но, очевидно, несколько «перебрал». Ибо вскоре получил пару писем от особо внимательных зрителей-художников, которые писали: «Товарищ Кириллов, такого-то числа вы читали постановление ЦК КПСС, а в глазах у вас было нечто иное» (смеётся).

— По-вашему, идеология — это зло или благо для общества?

— Идеология объединяла весь советский народ в одну общ­ность. Мы верили в одни и те же идеалы, может быть, призрачные — «развитой социализм», — но эта вера сплачивала нас.

— Над советскими генсеками сегодня иронизируют. Вы считаете, они того заслуживают?

— Не знаю. Я старался не знакомиться с ними, хотя были возможности. Нас часто приглашали на кремлёвские банкеты, но я всячески избегал этого (у меня эфир, извините, не могу). Ко мне как-то в Белоруссии после встречи со зрителями подошёл человек и спросил: «Почему вы о Горбачёве говорите так же хорошо, как и о Брежневе?» «Вы знаете, я ещё так же хорошо говорил и о Хрущёве», — ответил я. С помощью фантазии я идеализировал их, но в достаточной мере, чтобы не быть подхалимом и чтобы передавать уважение к ним зрителю. Такова наша профессия.

Материал впервые публиковался 25 сентября 2013 года.