4 сентября Алексею Герману-младшему исполнится 40 лет.
История по кругу
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Алексей, говоря о съёмках фильма о Довлатове, вы заметили: «Семидесятые годы — это ушедшая эстетика, какой когда-то были 30-е или 40-е. Сегодня это время переходит в категорию мифов и легенд». На ваш взгляд, какие из этих легенд ложные?
Алексей Герман-младший: Трудно сказать, ведь мифы постоянно меняются. Сегодня я часто слышу, например, что давление, которому в СССР подвергались многие талантливые люди, преувеличено: мол, на самом деле их работы не запрещали и давали свободно творить, хотя было некоторое количество «отщепенцев», которые выпячивали все свои неприятности. Но это не так. Я отлично помню, как гнобили на корню даже тех, кто не собирался заниматься политикой или бороться с советской властью, а просто хотел быть собой и делать своё дело — рисовать картины, писать стихи и книги, ставить спектакли, петь песни… Об этом свидетельствуют документы. Но про них сегодня предпочитают не вспоминать.
А, скажем, самый главный миф 90-х — о невероятной справедливости, которая будто бы существует в Европе и Америке. В итоге ощущение, будто где-то за рубежом есть место, где всё по правде и справедливо, тоже оказалось в значительной степени ложным.
— Вы недавно сказали: «Сейчас в России время агрессивной консолидации и ощущения близости войны. Мы незаметно въехали в эпоху, когда страну ожидают резкие заморозки, после которых неизбежно последует потепление…» А что, совсем без заморозков в обществе нельзя? Или они неизбежны, как колебания климата?
— В России, увы, да. Время у нас движется не по прямой, как везде в мире, а как-то циклически, по кругу. В этой повторяющейся смене эпох неизбежно наступает всеобщая мобилизация общества, которая через 10 или 20 лет доходит до своего логического завершения. Потому что невозможно постоянно поддерживать страну отмобилизованной. Вот и теперь мы вступили в очередной цикл переоценки ценностей и поиска врагов. И он, к сожалению, надолго.
Все ищут врагов
— И в каком же году из прошедших эпох мы сейчас находимся, если проводить исторические параллели? Не в 37-м, можно надеяться?
— История не повторяется в точности. Мне кажется, мы, по аналогии, где-то в начале 1930-х. Поскольку очевидно, что напряжение между нами и англо-саксонской моделью мира никуда не делось, оно не рассосётся и будет только нарастать. И потом за этим последует какая-то разрядка.
Мы живём в плену предвоенных мифов. Например, Запад почему-то убеждён, что нам надо обязательно захватить Прибалтику или Польшу. Вы знаете хоть одного человека, который хотел бы захватить эти страны? Я, например, не встречал никого, даже из числа сумасшедших. Однако нам твердят: «Нет, вы намерены это сделать». Мы возражаем, но нас никто не собирается слушать. При этом сами Польша и Прибалтика вовсю готовятся к войне…
Эти мифы из прошлого управляют нами и обретают непреодолимую силу. На Западе в ходу малосодержательная истерическая мифология, будто кто-то станет их непременно оккупировать и порабощать, а у нас — миф о том, что в стране опять расплодилось много врагов, и на каждого, кто начнёт критиковать ЖЭК, можно написать донос. Такое представление крепнет, и в итоге многие люди начинают бояться «повторения 37-го».
— Ещё вы заметили, что мир остаётся чрезвычайно идеологизированным, и не только в России: «Нью-Йорк Таймс» стала напоминать газету «Правда», а CNN — то же самое, что и программа «Время», только сделано поизящнее… Чья пропаганда кажется вам более жёсткой?
— Я сейчас страшную вещь скажу. Мне кажется, что наша пропаганда сегодня далеко не самая агрессивная. Я с невероятной печалью смотрю на то, как мир западных СМИ становится всё более однобоким и упрощённым. Телерадиокомпания «Немецкая волна», к примеру, стала ровно тем же пропагандистским ресурсом, каким были советские газеты. И когда я сегодня читаю материалы представителей немецкой прессы, то понимаю, что в них до сих пор немножко живёт внутренний Геббельс — как часть их сознания. И это отсутствие даже малейшей попытки взглянуть на ситуацию с другой стороны на самом деле страшно.
Журналисты стали солдатами и у нас, и у них — в той же Германии и Америке. И ведут себя, в точности как солдаты.
— Не рассуждая и исполняя приказ?
— Я даже не уверен, что они исполняют приказ. Они просто чувствуют себя на передовой и поступают соответственно. Трагедия в том, что агрессивная мобилизация происходит не только у нас, а по всему миру.
Повсюду идёт накачка ненавистью. Пример — омерзительная история с отстранением наших паралимпийцев, подонская и нечеловеческая. Лично у меня от неё ощущение невероятного скотства! Это же настоящее уродство — возвращение к худшим временам мракобесия. Вдруг все забыли о презумпции невиновности, справедливом суде, об адвокатах и доказательствах. О гуманности наконец… Это всё очень похоже на советские процессы над инакомыслящими из тех же 30-х годов.
Хочется сказать: «Немцы, остановитесь! Что вы делаете?..» Война прошла. У всех на войне кто-то погиб. Но в итоге это же вы к нам пришли, а не мы к вам. Это же вы сжигали и убивали… Мне кажется, их сегодняшняя агрессия — подсознательная обида за то, что они проиграли ту войну. И возвращение к будущей войне — как к внутренней попытке реванша.
Куда идём?
— Получается, что если в «них» живёт внутренний Геббельс, то в нас — внутренний Суслов?
— К сожалению, да. Это никуда не девается. И мы, и они — имперские нации. Советский Союз исчез, но начал прорастать в них, так же как и в нас. И тут есть одна очень неприятная вещь, о которой я сейчас много думаю. В этой ситуации несправедливого внешнего давления заключён соблазн — сославшись на агрессивное окружение вдоль наших границ, начать уничтожать всё живое внутри страны. Снова душить тех людей, которые думают как-то иначе, не так, как ты.
— Сегодня в России нашлось немало тех, кто говорит: «Поделом этим паралимпийцам, они все замазаны в допинге». Как вы к этому относитесь?
— Я не считаю, что это достойная позиция. Мне кажется, есть некая грань порядочности — по отношению к земле, на которой ты родился и вырос, её людям. Можно критиковать что угодно — налоги, милицию, все ветви власти, но так огульно топить и унижать своих же соотечественников, тем более, инвалидов и незнакомых тебе людей, кричать: «Они сами во всём виноваты! Введите против них санкции!» — не дожидаясь нормального расследования и заключения независимого суда, — это подло.
Я внутренне содрогаюсь, когда читаю комментарии типа: «Правильно, что всех их отстранили!». И очень удивляет, почему наши правые политики, которые, в общем-то, говорят вполне разумные вещи — что в стране нехорошо с социальными лифтами, экономикой, рейдерство невероятное и т. д. — так дружно отмалчиваются по поводу российских паралимпийцев. Любой здравый человек понимает, что всё это — уже за гранью добра и зла.
— Ваша фраза: «Мира, который был ещё в 2006-м и даже в 2010-м, больше не существует. Рождается другой мир — с новыми смыслами, с новыми трагедиями». А какой? «Параноидальный твиттер-мир», по вашему же выражению?
— Именно такой. Мы уже в иной реальности, где скорость обмена информацией сказочно возросла. Эти изменения фундаментальны. Сейчас мы просто не понимаем, насколько глубоко мгновенный доступ к информации меняет общество, сознание людей и даже границы государств.
Всё стало другим. Мы движемся в сторону хаоса, из которого будут подниматься государства и халифаты. Индивидуальный террор где-нибудь в провинции, отражённый в тысячах выпусков новостей, становится не поступком одиночки с ножом или топором, который, выкрикивая «Аллах акбар!», набрасывается на людей в поезде, а мощнейшим информационным вбросом. Гиперинформационное общество навязывает людям не только идеологию, но и реакции.
Раньше был бы невозможен мир, где все, в том числе и политики, настолько не успевают подумать, где цифровая реальность зачастую значимее реальной жизни. А сегодня мы в нём уже живём. И это явление, которое всё перекроит.
