Видно было, как он угасал. Худел, реже улыбался, тише говорил.Он был человеком долга и до последних дней куда-то ходил, просил, требовал, писал письма. И никогда не просил за себя. Всегда за других. Он был из той, почти исчезнувшей породы людей, о которых можно было бы сказать - печальник земли русской.
Безусловно, он следовал традициям милосердия. Но не только традиция сделала из него, наверное, самого известного за последние десятилетия просителя и ходока за униженных, оскорблённых. Он рано познал, что такое безотцовщина, рано похоронил мать и, как миллионы русских послевоенных сирот, сполна изведал горькую участь беспризорника, холод чужих углов. Именно поэтому страницы его повестей и романов так остро ранят душу. Когда он дал мне почитать рукопись своей последней повести «Вагончик мой дальний», я почти испугался, подозревая: он снова написал о том, о чём никак не мог выговориться до конца, - о трагедии русской души ХХ века, о мытарствах, выпавших на долю человека. При разговоре (и даже за рюмочкой водки) он нередко вспоминал русского философа Льва Шестова. Похоже, его влекла мысль философа, изложенная в знаменитом труде «На весах Иова. Странствования по душам»: несмотря на хаос, воцарившийся в душах людей после революции, можно и нужно жить. Тема жизни в условиях, когда жить почти невозможно, была центральной в творчестве Анатолия Приставкина.
На фоне безудержного хохота, упоения «радостью жизни» и окаменелого чиновничьего безразличия его слова звучали подобно молитве странника. Когда, будучи председателем Комиссии по помилованию, а затем советником президента, он писал «наверх» свои бесчисленные просьбы о помиловании - от него отмахивались. А он не понимал почему и продолжал, и продолжал в двух шагах от Кремля звонить в свой маленький честный колокольчик.
Ликвидация Комиссии по помилованию больно ранила его. Он был растерян и никак не мог понять, почему покаяние и милосердие, бывшее веками частью русской традиции и культуры, вдруг стало ненадобным в нашей стране.
Последний раз я видел Анатолия Игнатьевича совсем недавно, на 30-летии «Аргументов и фактов». Он, похоже, уже чувствовал, что дни его сочтены, и всё-таки пришёл. Он был другом газеты, никогда не отказывал журналистам в интервью. И главное - не терял надежды, что на власть можно воздействовать словом. Теперь его слово замолкло...
«Я верю...»
Мы предлагаем выдержки из интервью писателя, данные им «Аргументам и фактам» в разные годы.
Всё-таки семья, пусть в каком-то странном, порой искривлённом виде, по-прежнему существует. И там, где семейные отношения нормальные, могут вырасти нормальные дети. Но ведь сегодня невероятное количество брошенных женщин воспитывает в одиночку детей. Но мужское товарищество между отцом и сыном - оно другое. У матери с ребёнком биологическое единство, а с отцом - воспитательное. Я очень много взял от отца, просто наблюдая, как тот сапожничал, забор чинил или набивал табаком папиросы. Я даже телевизор или компьютер могу сам починить. Хотя сейчас другие времена - технику нужно не чинить, а выбрасывать и вместо неё новую покупать. Но если папа в семье по любому случаю вызывает сантехника, то и сын никогда в жизни не научится сам ничего делать. В нём просто не сформируется это мужское деятельное начало.
Я твёрдо убеждён: ни техника, ни компьютеры не улучшают нравственного состояния общества. От пусть даже самого дорогого мобильника я не становлюсь добрее. Нравственный климат в стране создаётся не техникой, а великим культурным наследием и общими усилиями нации.
Знаете, мелочи жизни могут истерзать, опустошить душу. И в пределах этих мелочей ты должен выкручиваться, справляться сам. Но я верю: где-то есть путеводная нить, которая не тобой создана, именно она должна вести тебя.
Надо чуть-чуть любить и уважать себя, чтобы проникнуться уважением к тем, кто сейчас пока не имеет ни голоса, ни прав, а завтра будет решать судьбы страны. А мы живём без уважения к себе. Нам не стыдно, когда ребёнок попрошайничает. Когда за девочками-проститутками приезжают к Казанскому вокзалу, отбирают 2-3, отмывают их, а потом ими пользуются разные депутаты. И им не стыдно! Но ребята всё запомнят. Они во взрослую жизнь выйдут, как я, - волками. И отомстят когда-нибудь своим обидчикам. Как я всю жизнь мщу детдомовскому воспитателю, который издевался надо мной. Вы будете говорить: «Как странно! Ни с того ни с сего взял и убил человека». Так вы же его сами выращивали для этого убийства.
Болезни власти - это продолжение болезней народа. Сегодня и народ и власть - из одной тарелки. Откуда у нас брались хрущёвы, брежневы, черненки с их примитивными представлениями о государстве, власти, прогрессе? Из народа… У нас и интеллигенция «опростилась» до уровня предместья, базара, пивного ларька.
В роковые для страны минуты русский человек легко поднимается до подвига. Пожалуй, легче, чем другие народы.
Жестокость нравов у народа - в исторической крови. Но большевики вытащили это из дремучего народного нутра и поставили на поток. В России цена человеческой жизни всегда была - полушка. Что при Петре, что при Иване Грозном, что при Сталине. А уж унизить человека, растоптать его достоинство - это вообще ничто. Если уж у нас одного из спасителей России, князя Пожарского, за долги запрягали в оглобли, то что же говорить о простом человеке.
