Своими картинами - «Олигарх», «Остров», «Царь» - Лунгин смог очень точно обозначить болевые точки общества. А лента «Дирижёр» - это история оркестра, который летит на гастроли в Иерусалим. А по сути - история о том, как мы не можем или не хотим услышать тех, кто рядом.
Эра одиночества
- Это фильм о глухоте, в том числе и о нравственной, - говорит Павел Лунгин. - Об одиночестве, о внутренней лжи. Ведь митинги, которые прокатились по стране, - это же ведь протест в том числе и против лжи, которая заедает наше общество. Но самая главная проблема, на мой взгляд, - то, что мы стали обществом глухих одиноких людей. Мы же все по сути - одновременно и брошенные дети, и предавшие своих детей родители.
Юлия Шигарева, «АиФ»: - Павел Семёнович, в «Дирижёре» разлом непонимания проходит по семьям - между мужем и женой, между отцом и сыном. Мы уже однажды переживали это в 1917-м. Но сейчас-то вроде бы только всё устаканилось, каждый норку себе выкопал - и вдруг...
- ...оказалось, что все несчастны! Потому что, видимо, без духовной составляющей жить невозможно. Да, все всегда считали, что главная проблема России - это недостаток материального. А оказалось, что мы сегодня задыхаемся в безвоздушном пространстве - культурном, смысловом. В пространстве без любви. Сегодня на нас вместо идеологической рекламы обрушилась реклама экономическая, когда с малых лет внушают, что главная задача в жизни - покупать, потреблять. И, получив такую обработку, теперь ходят по улицам или ездят на дорогих машинах тридцатилетние дети - растерянные, не готовые принимать серьёзные решения. Вместо того чтобы образовывать новое государство, наполненное страстями, желаниями будущего, свою энергию они выпускают, исследуя полки супермаркетов.
- И куда делся смысл, который интеллигенция сохраняла даже в самые людоедские времена?
- Ну, в те времена всё как раз было ясно: здесь - свои, там - чужие. Мы за правду, они - нет. А то, что происходит с обществом сейчас, - это жестокий период взросления. Видимо, Россия всегда была достаточно детским народом, которому необходима фигура грозного отца - и дающего блага, и карающего. Взрослая же жизнь наступает тогда, когда ты понимаешь, что ты один, ты один родился и один умрёшь, что каждый день ты сталкиваешься с необходимостью делать выбор, что за сделанное ты - именно ты сам, а не власть - должен отвечать. Осознание этого вызывает шок. И сейчас, мне кажется, мы вышли на уровень подростка - конфликтующего, задающего вопросы: «Папа, почему ты мне врёшь? Папа, ты меня уважаешь?» Общество застыло в недоумении перед проблемами взрослой жизни.
- Недоумение? Скорее неприятие. Когда каждое высказывание обрастает в Интернете сотнями злобных комментариев...
- Боюсь, что покажу себя абсолютным ретроградом, но я не люблю Интернет. Мне не нравится цивилизация клика, когда после пятисекундного НЕразмышления ты нажимаешь на заготовленные ответы - «идиот», «не люблю», «убить»... Раньше цивилизация развивалась всё-таки по другому пути.
- Человек, получается, исчерпал себя как вид?
- Нет. Человечество развивается не по нисходящей, а по синусоиде. То его охватывают страшные приступы пассионарности, когда хочется жечь церкви, насиловать поповских дочек и громить усадьбы. А потом, наоборот, сберегать это. Но без кризисов тут не обойтись. Кризисов - и личностных, и общества - не надо бояться. Потому что это путь прогресса. Пусть и путь болезненный. Кризис - это спадание одежд. И, видя себя в наготе, ты понимаешь, что картина эта отвратительна. Но это даёт тебе силы развиваться дальше. А самое популярное сегодня словечко «комфортно», «мне тут комфортно», очень опасно. Этот постоянный неистовый поиск собственного комфорта оборачивается глухотой к боли другого человека. А в результате возникает это ужасное расхождение между поколениями отцов и детей, которое мы видим сегодня. И, похоже, настала пора серьёзно подумать об этом молодом поколении, которое чувствует себя брошенным, преданным родителями.
Добро вечно!
- В вашем предыдущем фильме «Царь» речь идёт о событиях давних. Но проблемы - как показали выборы - никуда не ушли.
- Мне кажется, что власть сегодня и хочет сбросить этот паралич пятисотлетней традиции, эти нахлобученные на них огромные боярские шапки, которые в каком-то смысле закрывают ей и глаза, и уши. Она, власть, несёт на себе непомерный груз. Ей уже хочется перейти на какой-то новый уровень. Но народ по-прежнему требует от неё силы. Да, авторитарные режимы тяжелы, но в каком-то смысле они облегчают жизнь - потому что тебе как гражданину совсем не надо принимать решения. Хотя сейчас появилось первое поколение, которое уже можно назвать зачатками гражданского общества. Эти люди, которые выходят на митинги не за экономические улучшения жизни, а за другое, нематериальное - за возможность высказываться, за право выбора, за право на правду.
Понимаете, у нас ведь произошёл раскол народа на две части. 120 или 130 из тех 142 с лишним миллионов человек, что насчитала последняя перепись, - они остались ещё в старом времени и готовы жить под властью-Отцом. А меньшая часть общества шагнула в новое время. И самая главная задача власти сегодня - не допустить, чтобы эта льдина раскола и дальше разъезжалась. Этот маленький, продвинутый, народ и большой, молчаливый, обязательно должны соединиться в единое целое, потому что один без другого всё равно прожить не сможет.
Я не знаю, как из этого выйти. У нас, к сожалению, совершенно нет общей платформы моральных и культурных ценностей. В современной России общечеловеческие моральные ценности очень часто подменяет любовь к власти. Если ты любишь власть, то ты уже хороший, свой. И так появляются милиционеры, которые в Казани замучили до смерти задержанных. У них, как, видимо, им казалось, было главное - преданность власти. Но у общества должны быть единые понятия о том, что такое добро и зло, а не вырабатывать каждому для себя пределы допустимой низости.
- А для этого, наверное, надо повернуться к своим детям? Услышать их?
- Конечно! В тоталитарном обществе детей воспитывает государство. А в обществе свободном только родители могут объяснить, что есть добро, а что - зло. И если мы не хотим, чтобы милиционеры и дальше насиловали дубинками задержанных, если мы хотим получить милицию, которая действительно будет нас защищать, то сядь и поговори со своим ребёнком. Чтобы он потом не вырос с ощущением, что его предал весь мир - и прежде всего собственные родители. И что за это предательство ему хочется отомстить. Любой ценой.
- А вера поможет найти базу, на которой сформируются общие понятия о добре и зле?
- Религия всегда пыталась найти эту платформу, оторвать человека от его биологически злого начала. Один замечательный философ сказал: «Душа по определению - христианка». Так вот, мы все, обладающие душой, вне зависимости от того, ходим мы в церковь или нет, всё равно живём в луче этого понимания добра и зла. Да, мир устроен так, что любое доброе дело воспринимается как проявление слабости. Добро не может быть выгодно. Потому что иначе даже злые люди совершали бы добрые дела. Но всё равно каждый раз появляются те, кто снова и снова творит добро, не боясь расплаты за это. И радость от того, что добро всё равно существует, что оно неискоренимо, и есть главная радость бытия.
Александр Сокуров: «Любое кино о войне — ложь» 
Жизнь - не кино. Режиссер Сергей Снежкин о свободе и чистке мозгов 
Мерещилась неприкрытая критика партии. Запрещённые фильмы Элема Климова 
Юрий Поляков: «Так нельзя с народом общаться, как это делается сегодня» 
Станислав Говорухин: едва дали свободу, началась какая-то всеобщая дикость 
