«Не хочу, чтобы дети когда-нибудь сказали мне: «Папа, а ты жизнь-то свою проср…л», - говорит актёр Михаил Пореченков.
…На площадке звучит фраза: «Стоп! Снято! Выпускайте его из камеры». И из камеры-одиночки - нары, отхожее место, убогий стол - выходит Михаил Пореченков. Сюда, в одну из самых страшных тюрем - застенки Лубянки, попадает его герой - разведчик, майор Денис Ребров, главный персонаж нового многосерийного телефильма «Нюрнберг. Контригра».
«А дальше-то что?»
«АиФ»: - Зрители только-только привыкли к вам в образе доктора Тырсы, а вы уже раз - и обернулись олигархом в сериале «Семейный дом». На подходе - телефильм «Белая гвардия», где вы, как и в МХТ им. Чехова, играете Мышлаевского. А теперь скакнули в Великую Отечественную. Оптимист назвал бы это разносторонним дарованием. Скептик сказал бы, что разбрасываетесь. Вы, Михаил, что ответите?
| Досье | |
|---|---|
| Михаил Пореченков родился в 1969 г. в Ленинграде в семье моряка. Окончив в 1996 г. ЛГИТМиК, служил в питерском Театре им. Ленсовета, в 2003 г. приглашён в МХТ им. Чехова, где работает до сих пор. Снялся в десятках фильмов. Женат. 5 детей. | |
М.П.: - Скептикам?.. (Задумывается, вдруг резко подаётся вперёд и хрипло): «А ты мою семью кормить будешь, голодранец?» Так, кажется, это звучало в фильме «Место встречи изменить нельзя»? (Смеётся.) А если серьёзно… У меня так много свободного времени появляется, когда заканчиваются съёмки очередного проекта. А я не могу простаивать! 10 минут - это уже много. Когда уезжаем отдыхать, первые три дня не знаю, куда себя деть. Потом нахожу подводную охоту, дайвинг, ещё что-нибудь… Мужчина должен всегда работать! И неважно, чем конкретно он занимается: снимает кино, строит дом для своей семьи. Он должен ходить на работу. Тогда и дети будут на него по-другому смотреть: папа работает! Это хорошо. А если папа не работает, что это за папа? Значит, что-то неправильно в этом мужчине.
Поэтому я работаю. У меня, слава богу, пока много сил, и роли, которые предлагают, одна на другую не похожи.
«АиФ»: - Сегодня снималась сцена, когда ваш герой выходит из лубянских застенков. Этот ужас не у одного поколения россиян на подкорку записался. А вам, который несётся по жизни на мотоцикле, чувство страха знакомо?
М.П.: - Нет, не несётся - просто едет. И на поворотах мы иногда скорость сбрасываем. Всё делаем нормально. А страх… Это у бультерьера страха нет. Поэтому погибает быстро. А мы всегда боимся. Когда с парашютом первый раз прыгал - реально страшно! Я как-то во время съёмок подговорил всю компанию - Аню Михалкову, Игоря Петренко, супругу мою, ещё несколько человек присоединились. И вот пять часов утра, мы в самолёте. Страшно! Ой как страшно! Сердечко-то выпрыгивает! Потому что дверцу открываешь, а там далеко-далеко внизу - синее море (мы в воду прыгали). Или на охоте - на кабана с подхода (когда идёшь по чистому полю) - тоже страшно!
«АиФ»: - И зачем так себя пугать?
М.П.: - Понимаете, есть мужские забавы, которые впрыскивают в кровь адреналин. Потому что без адреналина тяжело. У меня есть приятели - достаточно богатые люди. И я у них иногда спрашиваю: «А что вы упираетесь? Дело-то безнадёжное - поднимать этот на боку лежащий завод. Вы же туда столько денег вбухаете! Взяли бы, обанкротили, потом продали». А они в ответ: «А дальше-то что? Пить? Нет! Мы хотим побороться. Мужики мы или нет?!» Вот и я считаю: должны быть какие-то вещи, которые позволяют почувствовать себя мужиком. Да, мы альфа-самцы, вожаки! А что, разве это плохо - быть вожаком? Ну давайте глянец листать (перелистывает лежащий перед ним журнал), изнеженных метросексуалов будем растить. Я не против - пусть и они тоже будут. Но не надо через краешек хлебать! Иначе мужики исчезнут как вид.
Странствия души
«АиФ»: - Согласна! Гораздо полезнее растить тех, кто способен на поступок. Только как? В нашем с вами детстве было достаточно идеологической шелухи, но были и книги правильные, и фильмы. А нынешнее молодое поколение - оно на каких дрожжах всходит?
М.П.: - Я не хочу мериться - лучше они нас, хуже… Я смотрю на своих детей: да, у них совсем другие игрушки: компьютеры, игровые приставки, пятое, десятое… Но к ним у меня претензий нет - у меня много вопросов к государству: все эти реформы школы, системы образования да и в целом отношение к молодому поколению... Я не в силах её оценивать - всю молодёжь. Могу оценить лишь мою семью. Какими я выпущу в эту жизнь своих детей? Хочу, чтобы они верили в дружбу. Чтобы заступались за друзей своих. Чтоб любили по-настоящему. Понимаю, что тем самым обрекаю их в этом мире, в котором сейчас живу, на страшные мучения. Но иначе поступить не могу. Хочу, чтобы верили. И опять на муки обрекаю. А что делать? Да, так они и будут жить - мучиться. Но ведь вся жизнь человеческая такая - рождаться в муках, страдать, становясь старше и мудрее. Но в мир иной уходить счастливыми, со спокойной совестью. Надеюсь, что они будут готовы и на смелые поступки.
Ведь подвиг-то любому нормальному человеку совершить хочется. Хочется, чтобы тебя замечали, чтобы серьёзно разбирали твои роли, а не кривили губы: «О, опять военный! Да надоел! Тьфу!» Хочется детям показать свою работу, чтобы они сказали: «А у нас папа-то - о-го-го!!!» А не услышать от них: «А ты, папа, жизнь-то свою проср…л». Всё теперь для них делается. Я сегодня часто вспоминаю, как мама мне говорила: «Придёт время - и ты всё будешь ради детей делать». Это действительно так. Для себя мы уже всё сделали - и с самолёта прыгнули, и водки попили, и любили, и нас любили. Всё было. А теперь хочется, чтобы и у них всё это было. А для этого надо работать.
А примеры для воспитания... В МХТ им. Чехова сейчас начинается работа над «Мастером и Маргаритой». И мне бы хотелось, чтобы молодёжь наш спектакль посмотрела. Ведь это такая история… Непростая… (Задумывается.) Про странствия души человеческой. Про то, как в нас соединяется чёрное и белое, как ангел и дьявол существуют рядышком. Как дьявол ходит по соседним улицам, как здоровается с нами, подбрасывает всякие каверзы. И как мы пытаемся с ним бороться. Ведь в конце концов победить должен кто-то один. Вы вспомните, как Воланд со своей свитой идёт по Москве. Как они то в один переулок сворачивают, то в другой. Почему у них путь такой сложный? Потому что в конце каждого переулка церковь стоит! Тогда, в начале ХХ века, в Москве много церквей было. Потом стало меньше. Так пусть их опять много будет! И нам, у кого в душе чёрное с белым борется, некуда сворачивать будет - вокруг одни церкви. И мы остановимся, прислушаемся - а что у нас в душе творится? Может, уже не надо больше никуда сворачивать? Может, надо просто в храм, который у тебя на пути встал, зайти?
