Каждый ее концерт поистине можно назвать долгожданным, даже для искушенной московской публики Эдита Пьеха гостья, которой всегда рады.
В середине марта состоится выступление легендарной певицы в Государственном Кремлевском дворце. Свою программу Эдита Станиславовна назвала просто - «Здравствуйте». В ней собраны жемчужины репертуара артистки - любимые слушателями, но давно не исполнявшиеся песни 1950-1990-х годов, а также абсолютно новые произведения, которые наверняка найдут отклик у зрителей.
«АиФ»: - Вы продолжательница великих традиций наших артистов. Видите ли вы достойных преемников Шульженко и Бернеса на нашей современной эстраде?
Эдита Пьеха: - Моим кумиром всю жизнь была Клавдия Ивановна Шульженко. Я понимала, что так можно, а так нельзя. Поэтому считаю, что надо что-то пережить, чтобы жизнь тебе сказала: ты знаешь, что это больно – жить, что это серьезно, ответственно. Знаешь, что надо пережить что-то, чтобы говорить о жизни? Так на сцену выходила Шульженко, пережив блокаду, зная, что такое война. Она понимала: надо молодому поколению, которое себя посвятить песне, прожить и пережить что-то, тогда они, наделенные мудростью, смогут хоть чуть-чуть к ней приблизиться. А Утесов – особая статья, талант, личность, повторения которой я не вижу. Вообще, в искусстве повторений не бывает. Клише и штампов не может быть. Только в кордебалете бывают одинаковые балерины с одинаково длинными ногами, а на сцене должны быть личности, а личности не повторяются. Эстрада наша больше ориентируется на развлекательность, а я против этого, считаю, что духовность не должна умирать на эстраде, духовность – это глубина песни.
«АиФ»: - Вы в интервью рассказывали, что счастливейшими днями Вашей жизни был День Победы во второй мировой войне, 13 августа 1981 года - рождение Вашего внука Станислава. А какие еще были самые счастливые или памятные события в Вашей творческой и вообще жизни?
Э.П.: - Рождение дочки еще. Я об этом так громко не говорю, потому что она не любит, когда я о ней говорю. Потеряла я папу Станислава Пьеху в 41-м году во Франции, в войне. Ему было 37, мне - 4. В крошечном сердечке человечка прозвучал мысль: у тебя будет сын, ты назовешь его в честь отца. Но родилась дочь. Она моя крупинка, была назвала бабушкой Илоной. А мне она подарила внука, по договоренности мы назвали его Станислав, а чуть позже он взял фамилию Пьеха. Он еще родился 13-го, это число мое. Это было потрясение. Он продолжение рода и исполнение моего детского заветного желания.
Еще счастливым моментом было получение звания народной артистки СССР, потому что выстраданным. Мне дважды отказывали партийные органы Ленинграда. Когда к 50 отказали, я уже смирилась, это было 87-й год. Потом были гастроли, я все забыла. Венгрия, 13 октября, 88-й год. Жуткий грохот в двери номера, а мы в этот день уже уезжали домой, я просыпаюсь в ужасе, мои музыканты стоят с невероятно важными лицами: большой день сегодня, очень серьезный. Заходят в номер, на стол ставят фужеры, вино, говорят: по радио объявили, что вам присвоили звание народной артистки СССР. Это назло всем тем функционерам, чьим росчерком пера лишались судьбы. И мне отказывали. И люди откликнулись письмами, и они заставили пересмотреть тот первоначальный отказ. Это был выдающийся день в моей жизни. По сей день получаю от почитателей цветы в этот день.
«АиФ»: - Эдита Станиславовна, вам в творчестве помогает любовь? И что это значит для Вас?
Э.П.: - Любовь людей, любовь слушателей, любовь маленьких детишек, которые на улице мне улыбаются. Оттуда такое тепло, этот чистый человечек излучает. Я греюсь около этих людей. Любовь такая вот большая, в творческом плане. Я была недолюбленная в жизни, потеряв папу в 4 годика. Папа прижал меня к сердцу и попрощался. Я отказалась носить фамилию отчима, мама уже не могла меня приласкать и долюбить вместо папы. Для меня слово «любовь» только звучащее со сцены. Любовь к Александру Броневицкому была любовь к человеку одаренному, сверхчеловеку. Потому что я маленький человечек, а он за руку взял, согрел, научил ходить по сцене. Это была любовь другая, не любовь женщины к мужчине, а все выражалось в творчестве. К творчеству, к публике, к человеку, который научил меня творить. Любовь эта длится уже много времени.
«АиФ»: - А была ли у вас неразделенная любовь и что делать в этом случае?
Э.П.: - Слово «любовь» для меня как на Олимпе, туда слишком тяжело карабкаться, как Сизифу, потом падать и опять карабкаться. Это не мое. Была какая-то детская влюбленность в лицее. Но я чувствовала, что я не нравлюсь, я была гадкий утенок. Не было ничего того, чтобы меня украшало. Позже разглядела, что есть что-то, что можно подчеркнуть. А тогда мне нравился один парень, еще другой тоже, но они не обращали на меня внимания, и я подумала: ну и ладно, ну и пусть, я гордая. А потом на меня серьезное внимание обратил Броневицкий. Я предполагала, потому что у меня голос такой громкий, что я пою так задорно, не за счет красоты или моих человеческих качеств. А мне он нравился, что он был такой – как никто до сих пор. Моя психология такая, когда я приехала в Польшу, маму познакомила с Сан Санычем, тогда уже мужем, мама сказала: а, хороший человек, он даже на пианино играет. А для меня – его слушался весь ансамбль, он писал музыку, рисовал шаржы, сверхчеловек, неземная, нечеловеческая, артистическая любовь.