А кем считает себя сам Павел Любимцев? Какая из этих ипостасей ему ближе всего? За ответами мы обратились к Павлу Евгеньевичу, чья фамилия очень соответствует чувствам, которые испытывают к нему многочисленные поклонники его творчества.
Литературные путешествия
– Павел Евгеньевич, ваши чтецкие программы стали настоящей легендой у любителей литературы. Сколько их у вас на данный момент?
– Около двадцати. И я продолжаю готовить новые. В будущем сезоне в одном из абонементов состоится премьера концертной программы по новеллам Проспера Мериме. Пока еще учу текст, и сдавать ее худсовету филармонии собираюсь лишь осенью, но концерт уже объявлен.
– Вам столько информации приходится помнить, неужели вы никогда и ничего не забывали?
– Никогда. У меня память хорошая. (На всякий случай, трижды сплевывает и стучит по дереву. – Ред.).
– А уже звучавшие программы не забываете?
– Не забываю. Иногда пробую их на новой аудитории. В этом сезоне несколько программ вошли в абонемент Московского международного дома музыки для учащихся средних классов с родителями. Первая – «Происшествия невероятные» с сочинениями Андерсена, Пушкина и Оскара Уайльда. Вторая – «Мастера острого сюжета», где Эдгар По, Гилберт Честертон и Артур Конан Дойль. И, наконец, третий концерт – «Человек-невидимка» по роману Герберта Уэллса.
– А что читаете из Пушкина?
– «Гробовщика». Меня часто спрашивают, не рано ли детям читать рассказ? Я уверен, что дети понимают юмор Александра Сергеевича живее и быстрее, чем взрослые. Когда я произношу пушкинский текст о вывеске, что находилась над лавкой гробовщика: «Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат и починяются старые», дети хохочут сразу. Взрослым надо сообразить, что значит «гроб напрокат».
У Уайльда я читаю рассказ «Кентервильское привидение», который хорошо воспринимается всеми. Маленькие слушают сказку, взрослые находят в рассказе философскую глубину, поэзию и тонкость. А средние классы, конечно, воспринимают сюжет. Им интересно, чем же эта история закончится. Мне кажется, что искусство обязательно должно содержать в себе сюжет и интригу, и всем должно быть интересно, какой развязкой все закончится.
Компьютерный век – угроза чтению
– Когда-то любовь к чтению пробуждали чтецы. А теперь – телевидение. Почему так происходит?
– Трудно сказать. Всплеск интереса к чтецкому искусству пришелся на 60–70-е годы. Многие имена в нашу литературу тогда возвращались, но возвращались такими гомеопатическими дозами, такими маленькими тиражами издавались книги, что достать их было невозможно. Невозможно было купить Цветаеву, Булгакова, Ахматову, Мандельштама и многих других писателей, которые и до этого были, но их вроде как и не было. Чтецкий концерт собирал битком набитый зал именно по этой причине.
– Но тогда люди читали. И компьютеров не было…
– А сейчас в компьютерный век люди читают мало. Я к этому отношусь плохо. Если он попадает в руки человеку зрелому, то весьма полезен. Но маленькому ребенку он очень вреден. Увлеченный компьютером, ребенок никогда не начнет читать. У нас сейчас общество расслоено не только на бедных и богатых, но и на читающих и не читающих. Можно ли так жить обществу? Оказывается, можно. Америка так живет. Там есть тонкая прослойка интеллектуалов и громадная масса людей, которые являются хорошими специалистами в своих узких сферах, а больше вообще ничего не знают.
– Но ведь в Америке нет такого наследия, как в России?
– Наследие Америки не такое уж и маленькое. Если считать с XVIII века, то это уже 300 лет. Что касается нашего наследия, оно, конечно, существует с пятого века нашей эры, но кто знает Державина, Сумарокова, Ломоносова и тем более древнерусскую литературу? Уже совсем единицы. Тут мы совсем недалеко от Америки ушли.
Маршрут телепутешествий пока неизвестен
– Вы много путешествуете, о чем и рассказываете в своих многочисленных телепередачах. Куда направитесь осенью?
– Пока сказать не могу. Поскольку сейчас все экономят деньги, и неизвестно куда удастся поехать. Может быть, будет Южная Африка, может быть, Румыния и Словакия. Программа существует уже пятый год, по мне, так ее делать и делать, так как количество тем неисчерпаемо. Но начальство думает иначе и уже объявило мне, что моя программа в существующем виде выходит до Нового года, а потом формат будет изменен. И что это будет, мне пока неизвестно.
– А правда, что вы не любите путешествовать?
– Да. Напутешествовался на всю оставшуюся жизнь. За 10 лет объездил 50 с лишним стран.
– Иногда журналисты называют вас Паганелем. Как к этому относитесь?
– Нормально. За исключением того, что на Паганеля я внешне совсем не похож. Видимо, они давно читали Жюля Верна. Паганель – длинный, худой, рассеянный – ничего общего со мной. У Жюля Верна есть другие смешные натуралисты, например кузен Бенедикт в романе «Пятнадцатилетний капитан», но это уже мало кто читал. А вот когда написали, что я похож на мистера Пиквика, это сходство оказалось более точное.
Студентов не истязаю
– Говорят, в этом году вы набрали актерский курс в Театральном институте имени Бориса Щукина?
– Да, это так. И теперь мне предстоит в огромном напряжении прожить четыре года. Правда, в моей жизни это уже второй курс. И, как говорят худруки, которые в течение своей жизни выпускают несколько курсов, второй вести легче, чем первый. Нет уже такого колоссального напряжения, и к чему-то начинаешь относиться спокойно. Но когда только начинаешь эту работу, от всего обмираешь и сходишь с ума.
– Вы строгий педагог?
– Не знаю. Я – определенный педагог. Понимаю, что хорошо, что плохо. Звероватого поведения некоторых худруков не люблю. Не люблю истязать студентов. Я к ним отношусь не как к коллегам (они еще ничего не знают и не умеют), а скорее как к детям. Но и дети бывают разные.
– А когда вы учились в Щукинском училище (у Павла Любимцева – актерское образование. – Ред.), к вам так же относились?
– Щукинское училище всегда было вузом очень демократичным. В этом смысле мы продолжаем традиции наших педагогов. Правда, Владимир Абрамович Этуш был строг и мог покрикивать на нас и даже иногда мог швырнуть портфель на пол. Но это было замешано только на творчестве, что для меня важнее всего.
Новые роли – впереди
– Вы говорили, что никогда не переедете из вашего дома на проспекте Мира. Но переехали. Давно ли?
– 4 октября 2008 года. Я переехал сюда после смерти мамы. Она знала, что наш дом должны расселять, очень волновалась по этому поводу. Она не могла себе даже представить, как можно куда-то переехать. Мы в нашем полуподвале на проспекте Мира прожили 42 года. И так судьба распорядилась, что ей и не пришлось переезжать. Когда мы ехали с ее гробом на гражданскую панихиду в Гнесинский институт, мне позвонили и предложили эту квартиру. И я это счел знаком судьбы.
– Ваши родители были очень известными музыкантами. И вы свою актерскую работу в кино начали с музыкальных ролей. Это случайность или сознательный выбор?
– Это случайное совпадение. Вообще я снимался немного. И если спросите меня, хочу ли я сниматься в кино, отвечу так: «Хочу, если будет что играть». Потому что иногда предлагают совсем невообразимое, от чего я сразу отказываюсь. Роль может быть и маленькой, главное, чтобы она была моя. Я с возрастом стал очень ценить маленькие роли.
– А есть роль, которую вы мечтаете сыграть?
– Мистера Пиквика. И два года назад Александр Анатольевич Ширвиндт мне предлагал ее сыграть, но несколько лет тянулось дело с инсценировкой, режиссером и так и не началось. А сейчас, когда в Художественном театре уже поставлен «Пиквикский клуб», тема оказалась закрытой. Были и предложения снять кино про Пиквика. Об этом со мной говорил Валерий Фокин. Чем очень меня растрогал. Чем черт не шутит? Все может быть…
