О врачах — талантах и ремесленниках
«АиФ»Людмила Евгеньевна, почему герой романа «Казус Кукоцкого» — врач, а не, скажем, юрист? Это принципиально?
Людмила Улицкая: Врачей, биологов и всех тех, кто имеет естественно-научную подготовку, всегда отличает особое отношение к человеку. Человек — объект изучения, наблюдения. В случае врача имеется и еще дополнительная особенность: врач призван облегчать человеку его физические страдания, помогать жить, выживать и умирать. Кроме того, есть профессии, в которых особое значение имеет призвание. Без него врач превращается в ремесленника или чиновника. Большая часть медиков как раз и представляет собой служащих, более или менее успешно справляющихся со своими обязанностями. Но врач, о котором я пишу, принадлежит к иному типу — это человек призвания, человек служения.
— Получается, что профессор Павел Кукоцкий — не типичный врач 1930-1960-х годов, а именно «казус»? Есть ли прототип у героя?
— Доктора Кукоцкого никак нельзя назвать типичным. Гений — не типичное явление. И талант — не типичное явление. Но это тот высший уровень, по которому равняются обыкновенные профессионалы. Разве можно назвать типичным, скажем, доктора Гааза? Он был примером врачебного служения. И христианского, между прочим. В более близкие нам времена такой же удивительной фигурой был Войно-Ясенецкий.
Моя мама была биохимиком, всю жизнь работала в медицинских учреждениях, благодаря этому обстоятельству я с детства познакомилась с несколькими великими врачами нашего времени. У Павла Кукоцкого не один прототип — за его спиной стоят несколько замечательных врачей. Один из них — доктор Павел Алексеевич Гузиков. Как раз его-то я и не знала. Он был отчимом моей подруги, она очень много о нем рассказывала, и некоторые из ее историй были «подарены» моему герою — доктору Кукоцкому. Есть и еще одна биографическая завитушка. Мой дед в юности был очень тяжело болен, и молодой земский врач Спасокукоцкий, никому тогда еще не известный, сделал в 1911 или 1912 году, во всяком случае до Первой мировой войны, чрезвычайно рискованную операцию с трепанацией черепа и спас деду жизнь. Фамилия, которую я выбрала для моего героя, — маленький знак благодарности этому хирургу.
О тяге к медицине
— Вслед за выдающимся доктором и писателем Франсуа Рабле вы, не боясь указующего перста критика, интересно и со знанием дела описываете «истории болезней» своих персонажей. Откуда такая тяга к медицине?
— Медицина — один из возможных путей моей жизни. Но несостоявшийся. Скажем, я никогда не смогла бы стать ни музыкантом, ни строителем. А вот врачом — могла бы. И об этом серьезно думала. Но в те годы, когда я поступала в вуз, еврейской девочке попасть в медицинский институт было еще труднее, чем в университет. К тому же моя мама училась в МГУ и всегда вспоминала о годах учебы как лучших в своей жизни. Она выпуска 1941 года, защищала диплом на кафедре биохимии у академика Северина. И я, будучи студенткой, еще застала Сергея Евгеньевича, других профессоров, у которых мама училась. Но сама я специализировалась на кафедре генетики. Как раз тогда был первый год как закончилась лысенковская эпоха и старые генетики вернулись к преподаванию. У меня были лучшие учителя, какие только имелись тогда в России.
О генах и душе
— Кстати, о генах. Многие, едва узрев неладное в поведении человека, спешат с выводом: «Гены! Ничего не попишешь!» Насколько они правы?
— Да, каждый человек несет в себе комбинации генов своих предков и представляет своего рода пазл. Но, как я думаю, есть все-таки нечто вне-биологическое в человеке. Назовем это «душа», и тогда положение не так безнадежно: мы получили от предков разные качества, иногда и дурные, но душа помогает корректировать себя самого. И потому так важно наше сознание, осознание себя и мира. Только осознав себя, можно что-то поменять в себе.
— В чем спасение личности — в религии, работе, детях или...
— Спасение личности, в самом общем виде, — в отказе от себя самого. Когда человек ставит интересы детей, или своей работы, или того служения, которое он сам себе выбрал, выше собственных, это очень благотворно влияет на него самого. Когда же он замыкается на собственных интересах, даже считая их духовными, высокими, он удаляется от того, что вы называете «спасением».
Сам этот термин представляется мне сегодня очень двусмысленным. Принимая его в рассмотрение, мы автоматически ставим себя в некую религиозную структуру. А развитие личности, ее возрастание, ее плодотворность не всегда соотносится с тем, признает ли человек саму возможность «спасения». Я встречала атеистов, которым идея «спасения» была глубоко чужда, но они вели такую высокую жизнь, самоотверженную, бескорыстную, что в ряду праведников они, несомненно, заняли бы лучшие места «по правую руку».
О литературе и читателях
— Кто ваш первый читатель?
— Мой муж Андрей Красулин. Он художник, но у него исключительное чувство языка и стиля. Он — мой первый читатель и критик.
— Правомерно ли, на ваш взгляд, деление литературы на мужскую и женскую, как это иногда делают?
— Тем, кому приходилось составлять каталоги чего угодно, прекрасно известно, что нужен принцип, по которому сортируются предметы. Это может быть алфавит, год рождения автора, его пол или национальность. Или, например, место жительства. Каждый из этих принципов имеет право на существование. Если кому-то удобно систематизировать литературу по половому признаку — это его право. Мне кажется, что разумнее подходить по жанровому принципу. Но я от прежних лет сохранила большое отвращение к систематизации как таковой и всегда предпочитаю рассматривать произведение искусства и литературы как личную встречу, как переживание. А «М» и «Ж» гораздо более важно в тот момент, когда останавливаешься перед общественной уборной, соображая, в какую дверь тебе следует войти.
О доме
— Сами часто готовите?
— Да, я готовлю каждый день. Мы любим домашнюю еду, и я умею хорошо готовить простые блюда: гречневую кашу, грибной суп, щи, борщ.
— Что значит для вас «здоровый стиль жизни»?
— Меня это вообще не заботит. Стиль создается сам собой, вытекает из наших потребностей и наших ответов на вопросы.
— Вы и дисциплина — понятия совместимые?
— С дисциплиной плохо. Я вообще с трудом подчиняюсь дисциплинарным требованиям, даже если это нужно делать для поддержания здоровья. И только все мечтаю, что буду ходить в бассейн или в тренажерный зал, а на самом деле не хватает пороха даже на то, чтобы регулярно принимать витамины. Забываю. Видимо, здорова и настоящей необходимости заниматься своим здоровьем нет.
— При вашей загруженности остается ли время на другие увлечения?
— У меня нет никаких увлечений. У меня жизнь очень увлекательная.
О родителях и детях
— Если возможно, расскажите немного о семье: кто на вас оказал серьезное влияние, чем интересовались вы, а сегодня — ваши дети?
— Я выросла в интеллигентной московской семье средней руки. Влияние на меня оказывали больше бабушки, дедушки, чем родители. Хотя маму я страшно любила: она была веселый, легкий и добрый человек. Все ее любили. Читала я то же, что все советские дети, плюс «Золотую библиотеку» — в коридоре коммуналки стоял шкаф с книгами. Потом, подросши, — то, что читала молодежь моего круга: от Данте до Оруэлла.
Два моих сына — люди разные. Один работает в промышленности, занимается сталью и весьма увлечен своей работой. Второй — джазовый музыкант, у него свои пристрастия, очень разнообразные: от тибетской музыки до игры с горящими факелами.
— Вы счастливый человек?
— Думаю, да. Или так: пока да.
