В свет вышла новая книга публициста, политолога и автора АиФ.ru Александра Щипкова «Религиозное измерение журналистики». Писатель рассуждает о политической и духовной жизни страны в наши дни, опираясь на свой как профессиональный, так и личный опыт. АиФ.ru публикует фрагмент из книги.
***
Так уж получилось, что моя первая «журналистская» работа никогда не была напечатана. Более того, она вообще не сохранилась на бумаге. Но для меня это был настолько важный опыт, что я вам сейчас её перескажу.
Шёл 1978 год. Меня только что отчислили из института, и я пошёл работать грузчиком на Смоленский завод холодильников, возил на электрокаре серную кислоту в стеклянных двадцатилитровых бутылях со складов в гальванический цех. Бутыли перевозились в деревянных коробах, которые постоянно ломались, а ремонтировал их одинокий столяр. Он работал за складами, где короба были сброшены в навал. Всегда на улице, летом в жару, осенью под дождём, зимой работал без рукавиц и без шапки. Гвозди, молоток, рейки, жестяная лента. Руки и лицо — одинаковая сизая корка. Он был старым, слабовидящим человеком с отталкивающими бело-синими потрескавшимися губами. Старик постоянно бормотал что-то себе под нос. Я по несколько раз на дню приезжал на своём электрокаре за коробами, а он всё бормотал и бормотал, не замечая, как я сваливаю на землю худые короба и загружаю починенные. В какой-то момент я догадался, что он молится! Молится постоянно, без остановок, весь рабочий день. Я заинтересовался, сказал ему, что я православный, и попытался его разговорить. Я был единственным из грузчиков, кто не смеялся над ним и не материл, подгоняя в работе, — коробов всегда не хватало. Он не шёл на контакт долгое время, но однажды неожиданно весело посмотрел на меня и спросил:
– А Христос какой?
– В смысле?..
– Какого цвета у Него волосы?
– Ну, на разных иконах изображают по-разному, — забормотал я.
– Рыжий! Христос рыжий, рыжий! — радостно воскликнул столяр и рассказал историю своей жизни.
Он был чекистом. Служил сначала в СМЕРШе, потом в НКВД и был большим бабником. Однажды обиженная жена из ревности донесла, что он ещё с фронта незаконно хранит у себя оружие. Его посадили. Он попал в особый лагерь, где на людях испытывали какие-то препараты. Зэков привязывали к койкам и кололи. Я не буду пересказывать, каким ужасным физическим мучениям его подвергали. Он описывал их механически, бесстрастно, словно это было не с ним. Всё закончилось тем, что он ослеп. И вот, когда моего столяра в очередной раз загнали в спецбарак, он начал молиться, будучи уже не в состоянии переносить муки. И барак зашатался, стены начали ходить ходуном и трястись. Мучители в ужасе вскочили, отступили от него, но потом опять начали делать инъекции. Столяр снова начал молиться, и барак снова зашатался. Так продолжалось до тех пор, покуда все не поняли, что между его молитвой и непонятными явлениями существует прямая связь.
В конце концов, его оставили в покое и в начале шестидесятых выпустили на свободу. Никому не нужный, слепой, больной, без жены и детей, он жил в какой-то лачуге под Смоленском, точнее, не жил, а просто лежал и умирал. И тогда к нему пришёл Христос. Он так и сказал мне: «Ко мне пришёл Христос». Христос возник в воздухе дверного проёма между порогом и притолокой. От Него исходил свет невероятной силы, и Он был рыжим.
После этого видения к моему столяру вернулось зрение. Ровно настолько, чтобы он сумел устроиться на самую простую работу на завод, где волею судьбы оказался и я.
С тех пор мы беседовали ежедневно. Я старался задержаться возле него, не понимая, но чувствуя, что он владеет неким религиозным опытом, который я не в состоянии вместить. Я не знаю, был ли он крещён, но из наших бесед я понял, что он никогда не исповедовался и не причащался. Он никогда не был в церкви, не слышал ни одной проповеди, более того, он не читал Евангелия и даже его не видел. Как-то раз по-детски наивно он сказал: «Ты знаешь, Библия — это очень большая книга, такая большая, что её, наверное, трудно одному и поднять». Я спешил наговориться с ним, у меня оставались считанные дни заводской жизни, меня забирали в армию.
Я подробно записал эту историю в двухкопеечной школьной тетрадке в клеточку, озаглавив: «Как стать христианином». Это был мой первый журналистский опыт. Этот текст не сохранился, его сожгла моя жена Люба. А случилось это при следующих обстоятельствах.
***
В конце 1980 года мне дали двухдневное свидание с мамой, которая находилась в исправительно-трудовом учреждении № 267 в Уссурийском крае, на самой границе с Китаем. Я затарился копчёной колбасой, маслом, шоколадом, наивно полагая, что за два дня откормлю её. Мама ничего не ела, наоборот, сама старалась накормить меня дефицитными продуктами, которые мы с Любой с трудом и втридорога добывали в Смоленске у спекулянтов. Я сумел перехитрить «дубачек» и пронести в зону фотоаппарат и книжечку Татьяны Горичевой о православном подполье, которую она издала в Германии после своей эмиграции. Просто чтобы подбодрить мою бедную маму, завёрнутую в ватник и обутую в грубые кирзовые сапоги 33 размера. В голову не могло прийти, что наша промышленность такое выпускает.
Очевидно, нас слушали все два дня, потому что на выходе меня арестовали и отвезли в КПЗ в соседнее село, где я провёл несколько дней. Фотоаппарат и «антисоветская» литература на территории зоны по тем временам сулили мало хорошего. Камера находилась через стенку от кабинета, где работали местные сельские оперативники, и теперь уже я подслушивал их громкие переговоры «с Москвой» по плохой телефонной связи. Они всё время советовались с кем-то невидимым, что со мной делать. По контексту я понял, что они самостоятельно начали проявлять мою плёнку и загубили её. Серьёзный прокол. В конце концов, меня отпустили и даже вернули мой «Зенит» (до сих пор висит на стене как память эпохи).
Возвращался я через Ленинград в сильном волнении и в ожидании неприятностей. К этому времени из нашего круга сидело уже шесть человек. Из Пулкова прямо поехал к друзьям в кочегарку, чтобы срочно позвонить домой, в Смоленск. В любой кочегарке всегда есть телефон на случай нештатной ситуации. А в этой была даже включена «восьмёрка». То была кочегарка при Комплексной школе высшего спортивного мастерства на Каменном острове, где в это самое время занимался боевыми искусствами капитан КГБ Владимир Путин. Длинное, вытянутое вдоль Невки здание бывшей конюшни. Со стороны Кировского проспекта — парадный вход в спортивные залы, со стороны онкологической больницы — в кочегарку. Тут работали покойный поэт Олег Охапкин, художник Митя Шагин, протоиерей Николай Епишев (тогда просто Коля) и другие мои друзья, сплошь замечательные люди. Это была исключительно православная кочегарка, в ней всегда висела маленькая иконка. В тот мой приезд дежурил Всеволод Корсаков — православный патриот, монархист, человек фантастической доброты и обаяния, который и сегодня там работает. Мы до сих пор именно здесь с ним и встречаемся во время моих редких поездок в Питер. Но тогда передо мной стояла одна задача — уничтожить всё, что могло бы «подвести под монастырь» моих друзей и мою семью. Обыск был вполне вероятен. Я набрал 3‑05‑10 — номер телефона своей смоленской квартиры — и по-французски произнёс лишь одну фразу: «Il faut brûler tous». Нужно всё сжечь. Думал протянуть лишние полчаса, которые уйдут на перевод. Люба, которая неделю ничего не знала, где я и что со мной, несказанно обрадовалась, что я жив и на воле. С её к тому времени огромным опытом жизни «на вулкане» она прекрасно понимала, как быстро и какие бумаги придётся уничтожить.
С обыском так и не пришли. Брать было уже нечего. Много чего сгорело безвозвратно. Сгорела и тетрадка в клеточку с моей первой журналисткой работой. Так что историю про чекиста, встретившего Рыжего Христа, я рассказываю впервые. Мой чекист, скорее всего, давно уже умер. Я позабыл его имя, но иногда мне кажется, что он помнит моё и молится за меня.
Отрывок из книги Александра Щипкова «Религиозное измерение журналистики»
