Потом это назовут первым актом «культурного терроризма» в истории СССР.
Ровно 10 лет назад, в октябре 1997-го, после многолетней реставрации, под бронированным стеклом картина снова заняла своё место на стенах дворца. Словно заново родилась.
Будто вечная, Даная… Она, пожалуй, помнит и то, что было даже до её рождения.
…Летний день, Амстердам, начало июня. В ратуше на площади Дам в книге записи бракосочетаний два свежих росчерка пера: Рембрандт ван Рейн, художник, и Саския ван Эйленбюрх, девица. На томе значится год: 1634. Через два года после свадьбы он напишет с жены «Данаю».
Икона из квартала красных фонарей
До Аудекерк, старой церкви в центре Амстердама, на извилине канала, идти через квартал красных фонарей. Ночная подсветка готических шпилей отражается в витринах, забранных бордовым плюшем, в которых пританцовывают девушки в ожидании клиентов. В этот храм июньским днём 1642 г. шесть носильщиков медленно внесли гроб. «Похороны Саскии, госпожи ван Рембрандт ван Рейн, с Бреестраат: 8 флоринов», — запишут в церковной книге. «Посетите могилу жены великого художника», — рекомендует сегодня каждый путеводитель по Голландии. Вход — 8 евро.
Земная жизнь Данаи закончилась здесь. Вечная ещё не начиналась. Ей — 21, ему — 27. Она — дочь бургомистра города Леувардена, сирота, он — сын мукомола из Лейдена, модный портретист. Каштановые волосы, маленький круглый нос, подбородок с ямочкой… Почти четыре века прошло — а мы и про ямочку знаем. Росчерк пера в ратуше на площади Дам впустил Саскию не только в спальню, кухню, кладовку мужнего дома — молодая жена не задерживаясь прошла в мастерскую, а оттуда шагнула в деревянные рамы его картин. Девять лет они прожили вместе: роды, крестины, обеды, походы со служанкой на рынок, — плетёная корзинка перекинута через руку, высокий чепец на голове… Девять тех же самых лет — от июня до июня — хозяйка и жена вела жизнь одной из самых знаменитых моделей в мире: в своей мастерской, куда не долетали запахи кухни с огромной голландской печью, художник писал дневник своей жизни с Саскией ван Рейн. Мазок за мазком. Даная, снующая по лестницам дома… Вот её широкая талия, когда муж обнимает, держа другой рукой кубок с вином; высокий живот, когда она беременной позирует для «Флоры»; пухлые пальцы, сжавшие стебелёк тюльпана; перелив перламутра, когда на ней жемчуг — в ушах и на шее; рыжеватый локон, развившийся у щеки… От первого рисунка серебряным карандашом — «Это портрет моей жены Саскии в возрасте 21 года, сделанный на третий день после нашей свадьбы» — до последних картин, незадолго до смерти. Девять лет счастья.
— …Видите большой орг.ан? За ним возьмите немного левее — ищите номер 18. Смотрите под ноги, — машет рукой вглубь тяжёлых сводов кассир на входе в Аудекерк. Пол церкви затёрт тысячью ног, сотнями лет. Под ним — амстердамцы, простые и не очень. Могила жены Рембрандта — главная достопримечательность церкви. По воскресеньям в ней проходят службы, а в рабочие дни — выставки. Современного, и слишком даже, искусства. И номер 18, когда я наконец нахожу его среди сотни одинаковых серых плит, тоже кажется сначала какой-то инсталляцией: лаконичная конторская лампа на металлической ножке, освещающая тугим конусом камень с единственным словом: «Саския». Ни фамилии, ничего.
Здесь её имя знакомо каждому.
Завтрак с Саскией
А тогда, в XVII веке, никто не знал, что происходит за дверями дома Рембрандта, модного портретиста. Летели из сундука шляпы и перья, плащи и тяжёлые ткани, а за окнами дома шумел обычный день торгового города. Сегодня художник опять напишет жену в новом образе. Она наденет мужнин колпак — или, наоборот, снимет с себя всё, оставив только простыню в ногах, — муж разотрёт краски…
Любовь, сотворённая в мастерской художника, пережила их самих.
Так родилась и Даная.
Одно из самых знаменитых полотен на свете. Женщина, пробудившаяся ото сна — к любви, облитая струящимся светом: так золотым дождём пролился на Данаю, царскую дочь из древнего мифа, Зевс-громовержец.
На её безымянном пальце — обручальное кольцо…
Саскии ван Рейн было 30 лет, когда она умерла от чахотки.
— Мы долго не знали, где она похоронена, потому что через много лет после её смерти Рембрандт продал Аудекерк эту могилу, — качает головой служитель на кассе. — У него не было денег, чтобы похоронить женщину, с которой он жил после смерти жены. И под эту плиту потом легло ещё много простых амстердамцев…
Но как ни была велика нужда, свой шедевр Рембрандт никогда не продавал: картина провисела на стенах дома художника до того момента, пока кредиторы — много лет спустя после смерти Саскии — не пришли описывать имущество банкрота. Из кладовой, где стоял и сундук с плащами и перьями, её вынесли при описи и поместили в реестр под номером 347. «Большая картина «Даная», — прошептал её имя нищий Рембрандт. Усы его поседели.
Когда летом 1985-го серная кислота размыла верхний красочный слой на теле царской дочери, под исчезнувшей простынёй проступили голые ноги Саскии. Реставраторы Эрмитажа, восстанавливавшие картину целых 12 лет, не стали ничего дорисовывать.
Бронюс Майгис с каунасского завода радиотехники был признан невменяемым и долгое время провёл в стенах клиники, пока не оказался в литовском пансионате в тихом местечке, где на досуге чинит радиоприёмники, а по выходным играет на аккордеоне на рыночной площади.
А каждой весной, в начале марта, ранним утром, на заре, в Аудекерк начинается праздник. Тихий, утренний, только, пожалуй, для своих. «Завтрак с Саскией» — называется этот день. Ровно в восемь каждый желающий может войти под тёмные своды церкви, съесть булочку и выпить чашечку кофе за накрытым столом. В глубине играет орган. А в восемь тридцать с востока восходит солнце — и его луч (единственный раз в году!) обливает светом большие буквы, выбитые под ногами собравшихся на серой каменной плите пола: «Саския». Ни фамилии, ничего… Так в Амстердам приходит весна.
Жизнь Данаи продолжается.
Московский, общедоступный.110 лет назад открылся МХАТ 
«Госпожа Метелица». Сказка братьев Гримм 
Художник русских Советов. Васнецову предрекали, что его картины умрут 
Михаил Кокшенов: «Дураков играть сложнее, чем умных!» 
