Авария
Когда на электростанции в Архангельске случилась авария, внезапно вспыхнули все лампочки, послышался нарастающий шум, машинист крикнул: «Сейчас вырубит!».
Тут же свет погас, в кромешной тьме взревели предохранительные клапаны, искры, дым и пар заполнили помещение. Молодые рабочие бросились вон, и только новоиспеченный начальник смены Николай Амосов блуждал в темноте, пытаясь что-то предпринять до прихода старших мастеров.
Вспоминая это свое первое испытание на прочность, академик-хирург Николай Михайлович Амосов говорил: «Если сравнить с кровотечением во время операции на сердце, такая авария – детская забава».
Путь Николая Амосова в медицину не назовешь прямым. Будущий хирург был сыном акушерки, принимавшей роды в селах вокруг Череповца. Мать воспитывала сына одна, жили буквально за чертой бедности.
Из-за того, что дядя Амосова считался «врагом народа», о медицинском институте нечего было и мечтать. Поэтому Николай после школы пошел в техникум, а после трех лет работы на электростанции все же решил сдавать экзамены в Архангельский медицинский, подстраховавшись на всякий случай поступлением в Заочный индустриальный институт.
Закончил Амосов одновременно оба института. Технические навыки потом пригодились при разработке уникальной медицинской аппаратуры, которая сделала возможными многие прорывы в хирургии.
Возвращение с того света
Амосов не успел ни свыкнуться с ординаторской работой в больнице, ни освоить азов военно-полевой хирургии, как началась война. Он стал ведущим хирургом полевого подвижного госпиталя–2266. Госпиталь перемещался на конной тяге по полям сражений. Через руки пяти его врачей прошло за войну 40 тысяч раненых.
«Мы не дали умереть от кровотечения ни одному», – вспоминал Николай Михайлович. В 1974 году он написал повесть «ППГ–2266, или Записки военного хирурга». «За всю войну мне не довелось быть свидетелем броских, эффектных героических поступков. Но я видел другой, повседневный, ежечасный героизм, видел массовое мужество», – вспоминал он позже о работе своих коллег по госпиталю. А в дни войны каждый умерший на операционном столе казался обвинителем на невидимом судебном процессе. Амосов время от времени хотел бросить медицину и рвался в полк.
А после случая, когда легкораненый погиб от проведенной Амосовым анестезии (у бойца была непереносимость новокаина), Николай Михайлович пришел в полное отчаяние и собирался покончить с собой с помощью нескольких ампул морфия. «На фронте враг стреляет, а тут я убил человека!» – повторял он, когда его нашел и откачал коллега-хирург.
Позже, когда Амосов изобрел новый вид операции на суставах, появилась возможность помогать раньше погибавшим от сепсиса больным. В 1943 году он решил защитить по этой теме диссертацию, но в Москве, в Первом медицинском, работу не приняли по единственной причине: она была написана от руки в конторской книге. Амосов вернулся в действующую армию.
Хирург без скальпеля
Во время войны Николай Михайлович разработал новые методы лечения при ранениях грудной клетки, написал восемь научных статей по разным темам военно-полевой хирургии. Закончил войну на Дальнем Востоке, а затем перевелся на работу в Москву, в Министерство медицинской промышленности, где и пригодились технические таланты хирурга.
Позже Сергей Юдин, главный хирург в НИИ им. Н. В. Склифосовского пригласил Амосова к себе в институт. Правда, пришлось Николаю Михайловичу поработать инженером: разбираться с аппаратурой в операционной, чинить приборы, составлять расписание. Потом Амосов признавался, что «хотя там скальпеля мне не доверяли, кое-что я у юдинцев подсмотрел».
После ареста Сергея Юдина по ложному обвинению в шпионаже в 1948 году Амосов обосновался в Брянской областной больнице. Там он разработал новые подходы к резекции легких – при абсцессах, раке и туберкулезе. Такие операции в Советском Союзе до него никто не делал. Но неудачи продолжали преследовать Николая Михайловича: посланная в Москву статья о новом методе вернулась с пометкой, что для публикации нужно направление от администрации. Разозлившийся Амосов не стал выполнять нелепого требования и сел сразу писать докторскую.
В ноябре 1951 года он делал доклад о своих результатах в Киевском институте туберкулеза и грудной хирургии. Директор института А. С. Мамолат был потрясен его выступлением и сразу же предложил Амосову возглавить клинику грудной хирургии. В 1953 году Николай Михайлович защитил докторскую диссертацию.
Признание
Но настоящее признание пришло к Амосову, когда он стал оперировать на сердце. Первые попытки помочь детям с тяжелыми пороками были сделаны им в 1955 году.
А в 1957 году Николай Михайлович поехал на конгресс хирургов в Мексику и увидел операцию на сердце с аппаратом искусственного кровообращения. Операцию смотрели также академики Вишневский и Петровский, но только профессор Амосов побежал в аптеку покупать на «командировочные» 30 долларов пластиковые трубки, из которых он позже соорудил собственный аппарат.
Первая удачная операция, проведенная с помощью амосовского аппарата искусственного кровообращения, состоялась в 1960 году. А в 1962 году Амосов придумал особые искусственные клапаны для сердца и был избран членом-корреспондентом АМН, получил Ленинскую премию. Увлекся биокибернетикой, создал биокибернетический отдел в институте.
Его карьера была бы еще более головокружительной, если бы не сердце Амосова. Его организм был сильно изношен, он казнил себя за каждую ошибку, за каждый смертельный случай во время операции. После гибели девочки с пороком сердца Николай Михайлович так строго осуждал себя, что вошел в полосу тяжелого кризиса.
Он записал свои переживания – так вышла его первая книга, напечатанная в «Науке и жизни» трехмиллионным тиражом, перепечатанная десятимиллионным «Роман-газетой» и сделавшая его известным на всю страну. Строгость к себе, удивительная искренность, мужество и сострадание к пациентам обратили к нему сердца многих людей. Возможно, поэтому, когда в преклонные годы, после тяжелой операции он бросил вызов старости, придумав свою собственную систему нагрузок и ограничений, за ним, затаив дыхание, следила вся страна. Амосовская система здоровья увлекла тысячи людей, и, хотя в конце жизни академик признавался, что старость все же победила его, он дожил почти до 90 лет.