Известному писателю 26 февраля исполнилось 85 лет. Незадолго до своего юбилея он призвал коллег по цеху «спуститься в окоп и написать поэмы и повести среди посвистов реактивных снарядов, как это делали Шолохов и Симонов». Об «окопной правде», «святом оружии» и других духоподъемных образах Александр Проханов рассказал aif.ru.
Войны и книги
Виталий Цепояев, aif.ru: Александр Андреевич, вы посоветовали нынешним писателям и художникам отправиться понюхать пороху на передовой. А сами вы через сколько горячих точек прошли?
Александр Проханов: Думаю, их было семнадцать или восемнадцать: остров Даманский, Камбоджа, Ангола, Афганистан, Никарагуа... Войны, в которых так или иначе участвовала моя страна, были развитием всего того, что меня интересовало в жизни этой страны. Они были продолжением её культуры, её песен, её великих строек. Вместе со страной я пережил взлет советской техносферы — как гражданской, так и военной. Я наблюдал строительство огромного количества заводов и городов, освоение целины, создание атомной триады. Я видел, как эта военная техносфера засверкала огнями по всему миру. И мне открылся смысл геополитики, смысл великого соперничества между моей страной и Западом. Я понял, что должен быть летописцем событий, которые нельзя забывать. Ведь огромное количество войн в мире исчезло бесследно, потому что не нашлось таких художников и писателей, которые бы их описали — как Гомер описал Троянскую войну в своей «Илиаде». Я двигался от войны к войне, стараясь не дать пропасть этому трагическому, драгоценному опыту. И все эти войны превратились в мои книги.
Писатель должен видеть всю картину, погружаться во всю эту драматическую, стремительно меняющуюся русскую ситуацию, когда на наших глазах нарождается новое государство... Появляются новые герои и новые предатели, рождаются новые откровения. И художнику важно оказаться в центре этого процесса.
И какую окопную правду вы лично для себя вынесли из этого опыта? Какие истории больше всего впечатлили?
— Истории видел разные, иногда жуткие. Видел разъятые пулеметами тела, из которых выпадали кишки, и по ним потом ползали огромные зеленые мухи... Но словосочетание «окопная правда» — это формула из какой-то прежней литературы. Окопов таких уже нет. Сегодня речь идёт не об окопах, а о фронте, который проходит и на линии огня, и в культуре, и в экономике, и в коридорах власти. Каждый шаг на одном участке этого фронта отзывается на других. Это противостояние особого типа. Его нельзя описать, только находясь на батарее, ведущей артиллерийский огонь. Для этого нужно находиться одновременно в двадцати точках. Писатель должен видеть всю картину, погружаться во всю эту драматическую, стремительно меняющуюся русскую ситуацию, когда на наших глазах нарождается новое государство, возникает огромное количество невиданных ранее явлений и персонажей. Появляются новые герои и новые предатели, рождаются новые откровения. И художнику важно оказаться в центре этого процесса и поставить там свой мольберт.
Молекула святости
— В своих статьях вы часто рассуждаете о «святом русском оружии». Но как оружие может быть святым? Ведь оно же убивает.
— Оружие святое, потому что Иисус сказал: «Не мир пришёл Я принести, но меч». Какой меч принёс Иисус на землю? Он принес святой меч. И для человека, который понимает сущность происходящей сегодня брани, этот меч может быть и обычным стальным, обоюдоострым, и заряженным разделяющимися боеголовками, и словесным, молитвенным. Этим мечом когда-то сражались святые князья Александр Невский и Дмитрий Донской, этот меч освящал преподобный Сергий Радонежский. И молекула святости передается из того меча нашим гаубицам, которые сейчас грохочут на Донецком фронте. Это святое оружие, потому что оно защищает не интересы олигархов, не интересы тщеславных политиков. Оно защищает само существование святой Руси. Идея русского оружия направлена на вселенскую мистическую Победу. Победу света над тьмой, добра над злом.
Мы стали пылью исторической, но смогли из этой пыли восстать и стали выстраиваться в новую страну, в новую империю. Эта таинственная русская синусоида, которая движется от высот к низинам и наоборот, и составляет сущность русской истории.
— Недавно прочёл у вас фразу: «Журналисты фиксируют реальность, а осмыслить её, дать духоподъёмные образы, призваны писатели». И какой же образ для вас сегодня самый духоподъемный?
— Это образ самой России, которая пережила катастрофу ниспадения в пропасть 1991 года. Когда рухнуло наше большое государство, когда народ наш перестал быть народом и стал населением, а то, что от государства осталось, оказалось под внешним управлением. Мы стали пылью исторической, но смогли из этой пыли восстать и стали выстраиваться в новую страну, в новую империю. Эта таинственная русская синусоида, которая движется от высот к низинам и наоборот, и составляет сущность русской истории, пасхальную по своей природе. Иисус ведь тоже входил в град, который встречал его цветами, коврами и рукоплесканиями, а потом провожал на Голгофу и вбивал в него гвозди. Но затем окровавленный мертвый Иисус воскресал и восставал из гроба.
Марс подождёт
— Про любимого вами Сталина не могу не спросить. Его посмертная судьба тоже складывается по синусоиде: от всенародного плача по умершему вождю, через развенчание культа личности и выбрасывание из Мавзолея — к новым памятникам и славословиям. Вы давно предлагаете вернуть Волгограду имя Сталина. Но вот недавно «АиФ» писал о том, что многие волгоградцы столкнулись с резким ростом тарифов ЖКХ, при том, что батареи в морозы были чуть теплыми. Думаете, если волгоградцы станут сталинградцами, их жизнь от этого станет легче, батареи будут горячее?
— Спросите еще, понизятся ли в Сталинграде цены на колбасу. Или исчезнут ли клопы в старых общежитиях, где живут мигранты... На эти вопросы у меня нет ответов. Конечно, очень важно, чтобы батареи у человека были теплыми, а в платежке значились посильные цифры. Но также очень важно, чтобы этот человек жил не в оккупированной стране. Чтобы на улице, где он живет, все вывески не были на английском. Чтобы русский народ в глазах мирового сообщества не считался быдлом. И когда я говорю о возвращении Волгограду его прежнего имени, я говорю как раз про это. Не про тепло в батареях, а про возвращение грандиозного энергетического ресурса, который сегодня оказывается закупоренным, запечатанным.
Ныне космос — это арена смертельной борьбы, место схватки мировых разведок. Мы боевому американскому космосу должны противопоставить свой. Вот этим нам надо заниматься, а не мечтать о полетах на Марс.
— Помню, раньше вас — и как писателя, и как выпускника МАИ, бывшего инженера — вдохновлял космос. Гагарина вы называли «красным ангелом». А сегодня космос перестал быть духоподъёмной темой? Мы уже даже не мечтаем отправить ракету на Марс раньше, чем это сделает Илон Маск? И надеемся лишь на то, чтобы в очередном запущенном на орбиту корабле не обнаружилась очередная утечка воздуха...
— Сегодня космос уже не связан с мечтами о межзвездных путешествиях, покорении далеких планет. Эти мечты отложены на потом. Ныне космос — это арена смертельной борьбы, место схватки мировых разведок. Американцы со спутников фиксируют вспышки выстрелов из наших орудий и немедленно передают координаты украинским «трем топорам» — гаубицам М777. И те разносят в крошки наши гаубицы, если они не успеют скрыться. Вот что такое космос для нас сегодня. И мы этому боевому американскому космосу должны противопоставить свой. Мы не сделали этого вовремя, мы отстали, не смогли за счет спутников обеспечить на линии огня такую же связь, какую обеспечил для украинских войск тот же Маск. Вот этим нам надо заниматься, а не мечтать о полетах на Марс. Марс подождёт...