В прошлом году среди поспешно уехавших за рубеж было немало учёных. Да и в принципе принято считать, что в научном сообществе высок процент людей с протестными настроениями. Но осенью прошлого года на портале «Поиск», созданном при поддержке РАН, была опубликована статья доктора биологических наук, вирусолога Андрея Летарова. Рассуждая о том, что значит патриотизм для учёного, он прямо заявил: «Мы желаем нашей стране одержать военную, политическую и моральную победу и сделаем всё от нас зависящее для достижения этого результата; мы хотим, чтобы к моменту нашей победы российская наука не оказалась в состоянии глубокого кризиса, а динамично развивалась».
С этой статьи мы и начали наш разговор с исследователем — одним из ведущих специалистов в России по вирусам бактерий (бактериофагам), автором более 100 научных работ и популяризатором науки.
Выбор прост: «быть» или «не быть»
— Андрей Викторович, что побудило вас написать это обращение? У стороннего наблюдателя сразу возникает мысль: наверное, в институтах РАН кипят страсти, стены сотрясаются от политических споров, вот учёный и решил высказаться.
— В состоянии того экзистенциального конфликта, в котором сейчас находится наша страна, всё многообразие вариантов желаемого будущего России свелось к простому выбору между «быть» или «не быть». И тут уже неважно, как лично ты относишься к президенту, правительству, тем или иным вопросам жизни страны. Если наша армия ведёт боевые действия, то нормальный гражданин, в том числе учёный, должен желать победы своей стране, а не противнику, и большинство из нас так и поступает. Но из-за нервозности некоторой части коллег об этом стало как-то «неудобно» говорить, ведь в научном сообществе многое решается на личных контактах. Хотя, по сути, стесняться должны именно носители, скажем так, альтернативных мнений.
Всё общество, столкнувшись с внешними угрозами, трансформируется. Однако ситуация иногда выглядит так, будто некоторые коллеги хотят, чтобы наука как социальная структура повернулась поперёк потока этих изменений. А это грозит крайне неприятными последствиями и обществу, и самой науке. Вот почему я написал ту статью.
— Что это за неприятные последствия?
— Разрушение. Те же самые последствия грозят лыжнику, который, идя через лес, не следует простому правилу: в каждый момент времени обе лыжи должны находиться по одну сторону от любого дерева, встреченного на пути. Понимаете? Представьте, что одна лыжа — это ваш здоровый космополитизм учёного, а вторая — ваше самоосознание как гражданина и патриота своей страны. Ваше существо не может разорваться между двумя этими понятиями. Вы должны обходить каждое дерево лишь с одной стороны (пусть иногда впритирку, когда с одной из сторон ощущается дискомфорт), но при этом неуклонно двигаясь к цели, которую мы определили выше: это победа плюс дееспособная, активно развивающаяся наука к моменту её достижения. Вот и всё. Именно в этом и состоит наш долг перед страной и обществом. Если напрямую содействовать достижению победы могут лишь некоторые из учёных, то обеспечить сохранение и приращение отечественной науки, несмотря ни на какие трудности, точно должны именно мы, те, кто достиг своего профессионального успеха в России. С моей точки зрения, эта задача вполне решаема.
— Когда столько учёных уехало за рубеж, как обеспечить науку кадрами?
— Мы должны сохранять присутствие по всему фронту современного научного познания. То есть нам нужны учёные, которые занимаются буквально всем. Это жизненно необходимо. Нам также надо сохранять и даже активно расширять географию нашего присутствия в различных регионах страны и мира, особенно там, где уровень научной активности пока низок. И для этих задач требуется большое число высококвалифицированных, с энтузиазмом работающих исследователей.
Тем не менее запрещать уезжать никому не нужно — вреда от запрета будет больше, чем пользы. Но вкладываться стоит только в тех, кто готов работать в России. Если я как завлаб знаю, что такой-то студент в будущем намерен уехать на Запад, я не буду тратить на него ресурсы сверх минимально необходимого, даже если он очень талантлив. На входе, возможно, вообще постараюсь не взять его в свою лабораторию, а если взял, выгонять, конечно, не стану. Но поддерживать карьеру, расходовать свои душевные силы предпочту на тех, кто намерен работать здесь. Во всяком случае до тех пор, пока сохраняется противостояние.
Чтобы люди стремились работать в России, очень важно, чтобы они чувствовали, что государство преследует единую с ними цель. Если у власти, например, есть идея стимулировать массовый исход людей из фундаментальной науки в разработку технологий по принципу «что-нибудь да сгодится», подумайте: это действительно будет содействовать названной выше цели? Если да (в чём я лично сильно сомневаюсь), то давайте действовать. Если нет, то нужно искать более аккуратные, точечные решения.
Изолироваться нельзя
— Сами учёные любят говорить, что наука интернациональна. Как теперь быть с международным сотрудничеством? Должны ли наши учёные дистанцироваться или даже изолироваться от западных коллег?
— Вы правы, наука интернациональна, а учёные мыслят космополитично. Если технологии часто создаются независимо, как, например, космические программы СССР и США, то смысловое пространство фундаментальных наук едино. Поэтому изолироваться ни в коем случае нельзя! Надо использовать все возможности, чтобы сохранять и научные, и личные контакты с коллегами, в том числе и на Западе. В то же время за последние десять лет наука Китая, Индии, Ирана, Бразилии и ряда других стран сделала мощный рывок, и сотрудничество с коллегами из этих регионов может стать не менее интересным и продуктивным, чем более привычное нам взаимодействие с западными учёными.
Но в любом случае приоритетом для нас является полноценное развитие науки у себя дома, поскольку на цивилизационном уровне мы не перемешаны ни с Западом, ни с Востоком. Общение, сотрудничество, обмен должны быть не трамплином для старта людей или идей из России в окружающий мир, а источником нашего внутреннего развития. Во всяком случае, в ближайшие лет десять это будет так.
— Вы сами за рубежом работали?
— Да, в начале нулевых я три года работал во Франции и храню очень тёплые воспоминания об этом периоде. Но я сознательно вернулся и последние 20 лет посвятил развитию моей области науки в России, в чём, надеюсь, достиг определённых успехов.
И о коронавирусе
— Поскольку вы вирусолог, не могу не спросить о коронавирусе. Если с началом пандемии о его рукотворном происхождении говорили разве что конспирологи, то теперь всё больше экспертов склоняются к этой версии. Что думаете?
— Идея искусственного происхождения SARS-CoV-2 не противоречит законам физики и биологии. У него есть некоторые генетические особенности, которые дают основания для подозрений, но доказательства может предоставить лишь «товарищ майор», который оперативным путём добудет эту информацию.
Однако что нам с того? Мы теперь понимаем, что создать вирус, имеющий пандемический потенциал в современном мире, вполне возможно. Был ли он искусственный или естественный — это не отменяет необходимости сохранять бдительность. Как говорится, если у вас нет мании преследования, это не значит, что за вами не следят.
