В сентябре в России вышел фильм об американском беглеце Эдварде Сноудене, снятый оскароносным Оливером Стоуном на основе книги Анатолия Кучерены. Сноуден обнародовал информацию о том, что спецслужбы США ведут слежку за интернет-перепиской и телефонными переговорами, и теперь скрывается от американских властей в России (см. «АиФ» № 38).
«Стоп» открытости?
Александр Колесниченко, «АиФ»: Анатолий Григорьевич, вы теперь, как и ваш клиент Сноуден, на важных встречах кладёте телефон в микроволновку, чтобы никто не мог дистанционно подключиться к микрофону и камере?
Анатолий Кучерена: Не везде есть микроволновки. Но теперь действительно такую угрозу приходится иметь в виду, откладывать телефон подальше.
— Я, конечно, был далёк от Голливуда, от кино. Но Оливер Стоун достаточно часто приглашал меня на съёмки, тем более что сценарий несколько раз серьёзно менялся. Знакомство с таким великим мастером для меня большая честь. Мне предоставилась возможность погрузиться в иной мир, это было интересно. Не во всех странах ещё состоялись премьеры, но уже понятно, что фильм имел успех, привлёк внимание, в том числе в США. Хотя там картине чинили барьеры, поставили возрастное ограничение 18+. Думаю, специально, чтобы не могла пойти молодёжь.
— Как дела у Эдварда?
— Эдвард — абсолютно свободный человек, с российским видом на жительство он может выезжать за границы России. Однако вынужден учитывать тот факт, что он сейчас, пожалуй, самый разыскиваемый человек в мире. Я очень доволен, что мне удалось ему помочь, когда он оказался в транзитной зоне «Шереметьева» без паспорта. Мы дружим, общаемся, обсуждаем ситуацию в мире, в Штатах. Эдвард очень разносторонний и неординарный человек, посвящает себя правозащитной деятельности, делает много заявлений на эту тему (через сеть «Твиттер». — Ред.). Подробности не раскрываются, но могу сказать: он продолжает работать, изучает русский язык, посещает театры и музеи.
— Чем вас обогатило дело Сноудена?
— Раньше я был полный профан в вопросах информационных технологий, Интернета. Сейчас думаю, что кибертехнологии со временем могут уничтожить человечество. У нас почти не осталось тайн, и это новая реальность, которую мы до конца ещё не осознали. Мы привыкли, что у человека должна быть своя «тёмная комната», приватное пространство. Но, как стало известно от Сноудена, права на приватное пространство де-факто уже нет практически ни у кого. Некоторых это не смущает. Но информация ложится в файл: повадки, привычки, слабости, непристойные действия. Портрет человека — ключ к самому человеку, средство манипуляции, подавления воли. А если человек становится общественным деятелем, политиком, возглавляет какую-то компанию? Казалось бы, зачем спецслужбы США прослушивали даже своих союзников? Мы и сами выкладываем о себе слишком много информации в Сеть, скоро к ней добавятся данные о генетических особенностях, здоровье, и всё это будет в руках не только у государства. Я думаю, дело идёт к тому, что мы скоро скажем такому отношению к информации «стоп».
Бьют — значит... раскрывают?
— Нет при этом ощущения, что наши ведомства в области информации, которая может делать жизнь легче, экономить государству много денег, застыли в «каменном веке»?
— Конечно, опаздывают. Только недавно начали, например, раскрывать данные о ДТП, на основании которых можно анализировать, где, с кем и почему происходят аварии, делать выводы, чтобы предпринимать быстрые и иногда очевидные меры по устранению аварийности в этих точках. Я сам стоял у истоков этой работы, став членом Общественной палаты.
— Почему МВД не хочет раскрывать криминальную статистику в привязке к географии, как сделано в разных странах? Боятся нас напугать, что в каких-то районах полиция не справляется, или станет очевидно, что где-то с неохотой принимают заявления о преступлениях?
— Отказ в регистрации заявлений граждан — это само по себе преступление, на этот счёт у руководства МВД жёсткая позиция. Хотя проблемы есть. Что касается статистики, я считаю, что такого рода данные не нужно скрывать от населения.
— Почему, на ваш взгляд, переполнены СИЗО? Условия, в которые там попадают люди, вина которых ещё не доказана, сами по себе называют пыточными...
— Я не знаю времени, когда СИЗО были пустыми. Плюс невыносимые условия, которые могут создать сокамерники или персонал. По сравнению с началом 2000-х условия содержания изменились в лучшую сторону, но проблема остаётся. Порядок легко могли бы навести судьи: пришли правоохранители в суд с некачественно расследованным делом — получите это дело обратно.
А если речь идёт о нетяжких преступлениях, зачем вообще помещать человека в СИЗО? Говорят, чтобы не скрылся из страны. Слушайте, сегодня достаточно возможностей ограничить выезд. При этом понятно: с заключённым в СИЗО проще «работать». Если попадается нечистоплотный следователь или от него требуют высокий процент раскрываемости, риск неправовых действий в отношении заключённого повышается. Но важно доказать вину, а не выбить признания в поступках, которых человек, может, и не совершал. А если совершал, важна не жестокость, а неотвратимость наказания. Но я рад, что по инициативе председателя Верховного суда грядёт гуманизация уголовного законодательства, в том числе и в избрании меры пресечения.
