Теперь москвичи и гости столицы, гуляющие по Александровскому саду, будут видеть фигуру святого мученика. Скоро для кого-то станет привычным назначать встречу в центре Москвы по новому опознавательному ориентиру – «у патриарха». Новая отметка в религиозно-культурном пространстве Москвы появилась сегодня с опозданием в целый век. Разговоры об установке памятника Патриарху Ермогену велись еще в предреволюционное время – однако 1917й год не пустил первосвятителя к Кремлю, как в свое время сам патриарх не пускал лжеправителей на Московское царство. В итоге патриарх Ермоген, возвышаясь на фоне кремлевских стен, благословляет сегодняшних хипстеров, гуляющих по саду и снимающих окрестности на смартфоны, – как мог бы в свое время благословлять кадет, курсистов и извозчиков, навсегда исчезнувшую публику старой Москвы.
Но что же может увидеть в своем айфоне современный студент, кроме новых комментариев к новой фотографии нового столичного памятника? Почему – именно этот патриарх? Почему – сейчас? Кто что о нем знает? Кто что помнит из школьного курса истории?
Современник, устанавливая памятник своему далекому предшественнику, демонстрирует тем самым почитание его определенных поступков, решений и образа мыслей. Воспринимает их как урок и ориентир для себя. Что же для нынешнего предстоятеля Русской православной церкви, в минувшую субботу освятившего новый памятник у Кремля, может быть наиболее ценно в мученическом пути патриарха Ермогена?
Всего шесть лет патриаршества в Смутное время. Шесть лет, каждый из которых до краев насыщен политическими коллизиями на всем пространстве Руси. Города кишмя кишат совершенно реальными иностранными агентами, регионы ведут самостийную несогласованную политику, политическая элита демонстрирует полное пренебрежение к интересам народа, защищая сугубо кланово-родовые, сиречь корпоративные, интересы. Бесконечные пертурбации во власти ввергают страну во все больший хаос и делают неустойчивой перед иностранной экспансией. Иноземные миссионеры пытаются заразить массы чуждыми духовно-идеологическими настроениями, распространить симпатии к унии.
Однако же - «не могу более слышать пения латинского в Москве!». Это был неизменный ответ патриарха боярам, раз за разом пытавшимся склонить его к легитимизации их капитуляции перед польским королем. Патриарх Ермоген прекрасно понимал, что «латинское пение», молитва и вера на чужом языке и под чужим омофором, станет вынужденной повинностью для его народа, вопреки всем обещаниям иностранных экспансионеров, очередных претендентов на власть.
И если неизбежна будет мимикрия веры отцов, то неизбежным будет и утрата национальной свободы. 80-летний патриарх понимал это - и писал, писал, писал горячие воззвания, благословляя людей на освободительную войну против завоевателей: «положить души свои за дом Пречистой и за чудотворцев и за веру». Писал до самой своей смерти от голода в Чудовом монастыре, куда его, немощного старика, заточили прополонски настроенные бояре, раздраженные невероятным упорством и силой духа патриарха. Памятник священномученику Ермогену теперь стоит недалеко от места его кончины.
Святитель не дождался освобождения Москвы – но именно его обращения к православным христианам «всякого чина и возраста» с призывом опомниться и защитить свою страну стали стимулом для подъема народного ополчения. В условиях призрачной фальшивой власти, политических манипуляций и интриг Церковь в лице своего предстоятеля вывела страну из исторического кризиса и хаоса. Патриарх Ермоген не дистанцировался от перипетий в государстве, но активно влиял на политику – путем благословения народа на защиту своей веры, на размывание основ которой тогдашняя сиюминутная политика была направлена. И его участие в судьбе Отечества было совершенно ожидаемо народом. «Теперь мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный» - так рассуждали люди в ответ на призывы капитулянтов пренебречь послушанием патриарху, ибо ему-де не следует решать вопросы государственного характера.
Не решай святитель Ермоген тогда эти государственные вопросы в интересах нации – кто знает, на каком языке говорила бы сейчас веселая толпа, прогуливающаяся по дорожкам Александровского сада, какие именно молитвы читались бы в московских церквях. И фигура патриарха-мученика на фоне красной кирпичной стены – это сегодня символ гражданского мужества, на которое способна Церковь в интересах своего народа.
Елена Жосул, заведующая кафедрой журналистики и связей с общественностью Российского православного университета
Урны с прахом у Кремлевской стены могут перенести на кладбище в Мытищи 
Церковный раскол. Дела духовные – дела мирские 
Куда большевики дели золото церкви? 
Уроки столетия 
