Сегодня профессия не так престижна, как раньше, но уже дважды за пять лет президент Путин вручал высшую награду шахтёрам. Недавно её получил Александр Куличенко — самый молодой Герой труда в новейшей истории России. Ему 49, и 30 из них он провёл под землёй.
В ХХ веке благодаря новатору угольной промышленности возникло стахановское движение — люди трудились день и ночь, стараясь перевыполнить план. Страны Советов и пятилеток давно нет, а шахтёры и сейчас бьют рекорды. Но как становятся героями в наше время? За ответом спецкор «АиФ» отправилась к бригадиру проходчиков шахты «Талдинская-Западная 2» Александру Куличенко.
Чтобы хоть чуть-чуть понять, что такое шахтёрский мир, пришлось экипироваться. Резиновых сапог 36-го размера не нашлось — и двое носков не спасли. Липучки на штанах не помогали, каска норовила съехать на глаза. Тем не менее лампу на неё прикрепили, самоспасатель на плечо повесили. Дальше — измерить давление, дыхнуть в трубку. Минут 10 на дизелевозе, в который ещё попробуй запрыгни, — и у капитальной горной выработки меня встречает Герой Труда. Скромный, малоразговорчивый мужчина среднего роста, которому проще смену отработать, чем интервью дать. Хотя рассказать есть что — у него в роду шахтёров целая династия.
— Первым был дед Илья, — объясняет Александр. — Его сюда после фабрично-заводского обучения из Орла прислали, и он всю жизнь на шахте проработал. 42 года отпахал и мой отец. Семья жила рядом с шахтой, там я играл, бегал в буфет за газировкой. А потом попросил отца показать шахту, и мы спустились в клети. «Не будешь учиться — останешься на лопате» — запомнил на всю жизнь. Но, когда после первой практики в техникуме сказал отцу: «Буду проходчиком», он занервничал: «Это ж билет в один конец!»
— И что вас так привлекло? Романтика-то сомнительная.
— Шахтёры — сильнейшее мужское братство, это парней во все времена притягивало. И коллектив — как семья, домами дружим. Всюду на шахтах страшная текучка, а у нас за последние 7 лет лишь один рассчитался, и то потому, что семья поменяла место жительства. Помню, какой-то год — такие классные забои были! Получали хорошо. Возвращаюсь, а у дома народ. Узнавали мой адрес, умоляли: «Возьми на работу!» Да, раньше не было горнопроходческих комбайнов, работали «на сверло». У отца всё ломаное — позвоночник, ключицы, руки, ноги, пальцев недостаёт. Но я верил, что со мной ничего не случится, — единственную травму получил в молодости, когда дом строил. Видимо, у меня особый ангел.
— Раньше шахтёры, спускаясь под землю, сильно рисковали жизнью. Сегодня хоть и реже, всё равно гибнут.
— Но не у нас на шахте! Видели же, какое оснащение! Труд сильно изменился: кнопку нажал — и уголь пошёл на-гора. Хотя всё равно 8 часов в подземелье, и выходим мокрые — объёмы-то уже другие. Раньше шахта давала 500 тыс. тонн угля в год, сейчас — 5 млн тонн. Но какая бы безопасная техника ни была, управляют ею люди. Кайло, лопата не исчезли, забой делается руками. Зато гордость — идём туда, куда не ступала нога человека.
— Сын ваш, слышала, тоже пошёл в проходчики?
— На моём участке работают и двоюродный брат с сыном. А родного брата уже вывели из шахты по профзаболеванию. Сыну Лёшке тяжелее других — с него спрос больше. Мне отец наказывал: «Прислушивайся, начинает сыпаться — уходи с этого места, рухнет вмиг!» И я все навыки передал сыну. Сам проходил 18 метров в смену, он сейчас — 30.
— Вот кому, оказывается, надо было Героя давать.
— Я правда горжусь им. Он звеньевой в моей бригаде, сам отец. И трёхлетний Пашка уже заявляет: «Пойду с дедом на шахту денежки зарабатывать, а мама с бабой будут тратить». Да что там — дочь Татьяна, и та устраивается к нам на практику.
— Жена-то как ко всему этому относится?
— Ольга на два года моложе, учились в одной школе. В её родне тоже полно шахтёров. Я из армии вернулся на шахту, а она в магазине рядом работала. Вот уже 27 лет вместе. Начинали жить в землянке, потом сами дом выстроили, скотину держали. Жаль, дом тот пришлось продать — у жены началась аллергия, астму ставили. Пока дети росли, Оля их воспитывала, я работал один. Сын Алексей как-то пошутил: «Мне было 16 лет, когда папа впервые увидел меня».
— Ну сегодня же вы можете рассчитывать на поблажки.
— Рассчитывать, наверное, могу. Но иду и делаю, что должен. В бригаде 48 человек. Люди доверяют мне. И вместо графика 3 рабочих — 3 выходных я часто выбираю 5 рабочих — 1 выходной. Отпуск 66 дней, можно бесплатно поехать в санаторий, даже в Белокуриху. Но как оставить бригаду? Рекорды просто так не даются, это тяжёлый совместный труд. Хотя поблажки, конечно, есть, иначе как бы мы с вами встретились. Утром встаю в пять — возвращаюсь в девять вечера. Дорога — три часа. Смена — восемь. А бывает и две смены подряд. При этом я не завтракаю и не хожу на обед.
— И ради чего здоровье гробите? Стоят ли того рекорды?
— Привычка! Желающим выдают в забой горячее питание. Но вы сами прочувствовали, каково это — ходить в нашем обмундировании. Взять термос с едой — считай ещё один самоспасатель на спину повесить. А у нас к тому же обязательно минеральная вода во фляжке. В общем, обычно жёны заворачивают ребятам пайку — сальцЕ, хлебцЕ, колбаску, главное — чтобы вошла в карман. Хотя я сейчас даже её не беру.
— Питаетесь неправильно, отдыхать не любите.
— Да почему не люблю? Для нас с Олей отдых — это палатка и котелок на костре. Вот и ездим дня на три на Алтай, на солёное озеро. Я 10 лет в шахте отработал — вообще не заметил. Потом смотрю — уже 20. Из отдела кадров звонят: «Отнесите трудовую в собес».
— Так вы пенсионер?
— Пять лет уже. Но это «пацанячья» пенсия — 11 тыс. рублей. Когда-то мечтал: 50 лет исполнится — и прощай, шахта! К наградам не стремился — просто работал. А сейчас думаю: было бы здоровье... Курить бросил — детям помочь хочется. Здесь же не курорт, в штреке (горизонтальная горная выработка, не имеющая непосредственного выхода на земную поверхность. — Ред.) подчас ни почвы, ни кровли, всё падает, вода льётся. А какая экология, если живём на угле?! Онкология — не редкость, а в городе даже пульмонолога нет. Но... куда бежать? Здесь все близкие, да и я на своём месте. Сын — и то не уехал. Многим нравится в нашем Киселёвске, но хочется, чтобы родной город был чистым, чтобы по дорогам было неопасно ездить. Ведь у нас ни спорткомплекса, ни хорошей поликлиники, старого бассейна не хватает, приличный кинотеатр один. Когда-то здесь работали хлебозавод, пивзавод, кондитерская, колбасная, а остался, считай, один уголь. Хорошо, шахтёры не привыкли ныть, холодная капля за шиворот — а мы смеёмся.
— Над чем, интересно?
— Ну, наши шутки не озвучишь... Обычно в новостях сообщают: добыто столько-то тонн угля. А ведь первыми идём мы — проходчики, которые и веселиться умеют, и песни петь. «Сына именем отца шахтёр назвал», — звучит у нас на праздниках. Но коронная — «Только мы с конём по полю идём». Хотя в наших условиях комбайн надёжнее коня.
— О новых рекордах думаете?
— Больше 1 км в месяц мы уже проходили. Теперь надо взять отметку 2 км. Цель и желание есть. Осталось найти забой.
