«Мы платим высокую цену за то, чтобы жить, как хотим, и быть самими собой», — говорит луганская поэтесса Елена Заславская.
Елена Заславская стала первой и чуть ли не единственной представительницей самопровозглашённых ЛНР и ДНР, которая открыто приехала на Украину (в Харьков) и выступила на дебатах со своими противниками в 2015 г. Два десятка радикалов дожидались её в коридоре, чтобы расправиться с ней после. Скорее всего, Елена не вернулась бы в родной Луганск, если бы организаторы не вывели её через потайной вход. На её стихи московская рок-группа «Зверобой» написала несколько песен: «Едут, едут БТРы», «Эти русские», «Благородный Дон», которые стали хитами в Донбассе.
Всего 3 требования
Владимир Полупанов, aif.ru: – Елена, что вы почувствовали, когда узнали, что Россия признала ДНР и ЛНР?
Елена Заславская: – Это был большой праздник. Для нас это означало военную и иную поддержку, а главное — надежду на интеграцию, включение в состав России. Мы всегда чувствовали себя русскими, принадлежащими русской цивилизации. Честно говоря, мы очень надеялись на «крымский сценарий»…
– А до Крыма?
– До 2014-го шла ползучая, ядовитая и медленная украинизация, которая прикрывалась словами о европейском будущем, свободе и т. д. В 2014 г. я защищала магистерский диплом, который мне пришлось писать на украинском языке. Я спрашивала: «У нас ведь действует закон о региональных языках. Неужели я не могу писать по-русски?» «Нет, — отвечали мне. — Курсовые и диплом отправляются в Киев, поэтому писать надо на украинском». Я свободно говорю на украинском, у меня и стихи «на мове» есть. Но русский язык — мой родной. И его стали вытеснять сначала из сферы образования, потом из сферы развлечений (фильмы дублировались на украинском), потом из сферы услуг. В итоге вышел закон о языковой полиции — по городам ходили патрули и штрафовали людей, которые говорили по-русски. Слава богу, в Луганске до этого не дошло.
Сразу после майдана в Киеве у нас начались митинги протеста. Было всего 3 требования — амнистия сотрудников «Беркута», защищавших действующего президента, русский язык — как второй государственный (что нам обещали сначала Кучма, потом Янукович). И федеративное устройство. На деле ничего сделано не было.
А потом нас стали просто уничтожать. Сколько было случаев, когда ДРГ (диверсионно-разведывательные группы. — Ред.) работали в Луганске — взрывали наши памятники, устраивали теракты. Помню, у магазина в урну подложили взрывчатку. Сначала произошёл небольшой взрыв, а когда люди сбежались помогать пострадавшим, долбанули сильнее повторно, чтобы как можно больше было жертв.
Кровь играет — служи
– Читал, что ваш 21-летний сын, как и большинство мужчин ЛНР, сегодня воюет.
– Сын у меня боевой, хоть и учится на 2-м курсе на художника-мультипликатора. Я ему ещё до мобилизации говорила: «Кровь играет — иди служи». А когда 19 февраля у нас вышло два закона о всеобщей мобилизации и эвакуации, вопрос, служить или нет, вообще не стоял. У меня отец — ополченец первой волны, награждён массой наград. Он побывал в самых жёстких сражениях — участвовал в Дебальцевской операции, воевал под командованием Стрелкова в Семёновке под Славянском, у Мозгового, когда они были вынуждены оставить мой родной Лисичанск.
– Он жив?
– Да, отец хотел воевать и дальше. Но ему сказали, что староват. Он 1953 г. р.
– Сын на передовой?
– На второй линии. А что это такое? Если первая прорывается, то вторая становится передовой. Командир сказал, что сын прошёл крещение войной, хотя не только он, но и другие наши студенты.
– У вас весь город воюет?
– Уехало не так много людей, по моим ощущениям. Мобилизация коснулась всех. Снят даже фильм «ЧВК Филармония» о том, как воюют музыканты Луганской филармонии. Есть, конечно, и уклонисты. Но никто никого не осуждает. Можно не воевать, а восстанавливать города, печь хлеб, лечить людей. Война только для сильных духом.
– Что было самым сложным, когда сын ушёл на фронт?
– Когда не было связи. Неизвестность хуже всего. Первую весточку от него мне привёз командир, который попал в госпиталь в Луганске с обморожением. Все однополчане сына в блокнот командиру писали весточки родным. И мамаши приходили его навестить и искали в этом блокноте весточки от своих детей. Я получила такое сообщение: «Скучаю, жив-здоров, ждите с победой»... Сын приходил в увольнение на пару дней. Но это были такие два дня, что я даже полчаса с ним не провела наедине. Друзья шли потоком. У нас дома всё время кто-то ночевал. После прислал сообщение: «Мои родные, извините, что оставил бардак. Времени было мало. Очень по вам скучаю. Красный Лиман встретил нас воем прилётов. Но я не боюсь. Как в родную стихию попал (смайлик). Всё у нас хорошо. Обжились на новом месте. Мама, передай ручку, потерялась. Ждите мои новые стихи и рисунки. Поддержите тётю Нину, пожалуйста».
Нина — это моя подруга. У неё погиб муж два с половиной месяца назад. Похоронки на людей из моего ближайшего окружения приходят довольно часто. Я почти каждую неделю узнаю, что кто-то погиб — если не родственник, то друг, знакомый.
– Противники спецоперации приводят такие аргументы: до начала ДНР и ЛНР обстреливали, но такого количества жертв и разрушений не было. Что вы им отвечаете?
– Что касается всех этих стенаний по поводу того, что «русский мир несёт разрушения», — мы это всё слышали много раз. Я даже не вижу смысла вступать в дискуссии с людьми, которые мыслят ситуативно, а не процессами. Мы говорим на разных языках. Да, есть люди, которые сидят где-нибудь в подвале и думают: «Зачем мне такое освобождение?» Но были времена, когда нас обстреливали, а ответку мы не имели права давать. И потери были большие.
Недавно я побывала в Мариуполе, Волновахе, где мы выступали с группой «Зверобой» перед бойцами батальона «Восток», в военно-полевых госпиталях, в больницах перед солдатами, ранеными мирными жителями. Я видела эти разрушенные города. Едешь по Волновахе — и там ни одного целого дома. Выглядит это всё ужасно. Но когда начинаешь разговаривать с бойцами, которые проводили зачистку, они рассказывают — в каждом втором доме находят удостоверения участника АТО.
– Честно признаюсь: не понимаю, как можно жить в такой обстановке? Что вам помогает не сойти с ума?
– Я написала в поэме «Новороссия гроз. Новороссия грёз»: «День считается удачным, если он наступил, и ты должен из него выжать максимум!» Меня спасают культура, искусство. В театрах у нас сейчас девчонки исполняют мужские роли, потому что мужчины воюют. Но культурная жизнь продолжается.
Едут-едут БТРы
По донбасской стороне,
И наследники Бандеры
Все расселись на броне.
И сверкают касками,
Лица скрыты масками,
На шевронах свастики,
Ищут, где здесь ватники.
Не спасать, не защищать –
Едут-едут зачищать:
«Москаляку на гiлляку
I на палю комуняку!»
Если так, то я здесь первый,
Первый русский коммунист.
Дед не сдрейфил в сорок первом,
Да и я не пацифист!
По ту сторону прицела
Поднял голову фашизм,
Не проедут БТРы,
Я отдам за это жизнь.
Русский — значит, не сдаётся,
Всё поставлю я на кон
Ради мира, ради солнца,
Что зашло за террикон.
