Сергей Лукьянов, рекордсмен в ходьбе на сверхдлинные дистанции, начал свое путешествие 1 апреля 2015 г. с Дворцовой площади родного города и закончил там же спустя 22 месяца. За это время он прошел без сопровождения 32 тыс. км, побывал в 25 странах и на 4 континентах, стоптал 10 пар кроссовок и износил почти сто пар носков. В пути ему исполнилось 60 лет.
Ничего лишнего
В кругосветку он отправился налегке. В рюкзаке, который весил от 12 до 18 кг (из них 1,5 кг сам рюкзак) только самое необходимое: три спальных мешка, смартфон и телефон, подзарядка, майки, футболки и запасные носки. Стирать было негде, поэтому носки быстро занашивались до дыр. Случалось, в дождь находил на дороге брошенный зонтик — брал его с собой и выкидывал, когда погода налаживалась. В аптечке держал лишь лейкопластырь, мазь от солнца и натертостей на ногах, анальгетик и таблетки от головной боли.
Палатку и зимнюю одежду не взял — тяжело, и к тому же, палатку не везде установишь, а в спальнике можно лечь спать даже на газоне в центре города. Маршрут прокладывал по навигатору. Раз в сутки выходил на связь — посылал в Питер смс с телефона, что, мол, жив и здоров. В пути слушал в наушниках любимую музыку и аудиокниги: романы Жюля Верна, сказки Андерсена, «Малыша и Карлсона»...
В день проходил в среднем 40-80 км — что по нормативам спортивной ходьбы достаточно много. Российскую границу на Дальнем Востоке пересек до наступления зимы. А до этого Лукьянову пришлось на 40 с лишним дней задержаться в Кемерове, где ему удалили грыжу. «Меня прихватило давно, но я терпел, терпел — а потом чувствую, уже все». Кемеровский друг, мастер спорта и чемпион мира по спортивной ходьбе на 500 км Сергей Дворецкий устроил в местную больницу. Оказалось — паховая двусторонняя грыжа. Сразу же после выписки продолжил путь, хотя врачи настоятельно советовали вернуться домой.
На вопрос, почему не послушался медиков, он сейчас отвечает: «Потому что, можно сказать, все поставил на карту: мне казалось, что я иду не один, а весь мир идет со мной. Я словно видел слезы на глазах тех, кто за меня переживал и помогал — «Как же так? Это же мы сошли с трассы, а не только он один...». Слишком высокой была духовная планка. И она держала меня».
На подножном корму
В конце октября он уже был в Китае, в конце декабря — во Вьетнаме, где встретил новый год. Из Лаоса отправился в Таиланд, оттуда в Малайзию, потом в Сингапур. Затем на самолете пересек Индийский океан и оказался в Чили...
Он не взял с собой примуса, ел по преимуществу только холодное и питался «на подножном корму»: покупал сушеное мясо, колбасу твердого копчения, булки, иногда оливки, в Европе — сыр типа рокфор. Забавный штрих — пил в основном колу. Объясняя это так, что, мол, местную воду, особенно в южных и нецивилизованных странах употреблять нельзя, чтобы не заболеть — себе дороже. И даже бутилированная вода попадается неизвестно какая по составу. А кола — она и в Африке кола, везде одинаковая, и, к тому же, тонизирует.
Во Вьетнаме и Лаосе с мясом стало сложно: основные блюда, — говорит он, — там готовят из крыс и мышей. Найти куриное мясо или говядину практически невозможно, поэтому волей-неволей пришлось перейти на вегетарианскую диету — фрукты и шоколадные батончики. «Там все вперемешку, — рассказывает Лукьянов. — Покупая мясо, ты никогда не знаешь, что тебе подсунут — оно на вид, может, и похоже на обычное, но все это все чревато. Придешь на рынок, а там огромных таких, жирных крыс разделывают прямо при тебе. Для местных это в удовольствие — распотрошить мышь, лягушку, кошку, собаку и съесть это мясо сырым...». К счастью, продавались вареные яйца. «А бананы, апельсины и орехи там сами растут везде, бери, сколько хочешь».
В Китае перешел на доширак, а воду чаще всего брал на заправках. Но бывало, что и просто разводил лапшу колой. Ел и рыбные консервы типа килек в томате. Брал в магазинах дешевое печенье, а вот с хлебом везде была проблема. Поэтому, покупал у торговцев отварной рис, заливая его потом кипятком. «Однажды в Таиланде жил в одной семье, и там предлагали такую «еду», что не принимал желудок. Я купил на рынке два кг картошки, и говорю — дайте мне кастрюлю, сварю себе картошечки. Отварил, положил на тарелку, взял вилку — а хозяева собрались вокруг меня и смотрят во все глаза. Оказалось, что, хотя картошка и продается в магазинах, тайцы ее не едят. Я макаю картофелину в мундире в соль — и для меня это счастье. А они смеются, показывают пальцами — мол, чудак этот русский!»... Во время всего путешествия ему хотелось не экзотической еды и каких-то разносолов, а только одного — картошки с салом и селедкой. И все.
На языке дружбы
Ему помогали те, кто его знал, и просто незнакомые случайные люди — деньгами на перелеты с континента на континент, экипировкой, кроссовками. Характерный случай произошел в одной из деревень в центре России: «Подхожу к магазину, навстречу мужик из тех, которые много выпивают. А в руке у него зажаты деньги, бумажки и мелочь — как видно, только-только на бутылку водки. Увидел меня, и сразу — о-о, привет, как дела? Остановился, и говорит: «Мы тут не только водку пьем, но и интернет смотрим, и телевизор у нас есть». Это ты, — спрашивает, — идешь вокруг света? Отвечаю — «Да, я». Он похвалил меня, пожелал удачи и протягивает деньги: «На тебе, все что есть, от меня». И отдал — всего рублей 120 с мелочью. А у меня прямо чуть ли не слезы на глаза навернулись... Потом подумал — для этого и стоит идти, чтобы хоть одного человека так порадовать. И есть, наверно, немало людей в мире, которые, увидев меня, стали заниматься спортом...».
Что интересно, Сергей Лукьянов до сих пор не знает ни одного языка, кроме русского. Правда, шутит, английский тоже изучил в дороге, целых два слова — «йес» и «ноу». Как же тогда ему удавалось общаться за границей? «С помощью мимики и жестов, плюс — дружелюбие с любым человеком, даже если я знаю, что он враг — потому что, если я не найду с ним контакт, дальше мне не пройти. Надо отыскать в каждом какую-то изюминку. Например, если это велосипедист, то говорю ему: ой, какие у тебя педали (или руль, или передача) — и все, мы совпали, достигли взаимопонимания. Я вижу, что ему беседа со мной доставляет радость, и мне самому тоже. Но есть люди, которым хоть что говори и делай — все бесполезно...».
С неграми почему-то было трудно: «они по характеру жестче, чем другие люди, и почему-то уверены, что весь мир им должен». А в Китае, например, проблемы возникали только со старшим поколением и теми детьми, которые, как выяснилось, не знают толком своего родного языка, и долго читают по слогам, потому что учат иероглифы всю жизнь, а не так как мы азбуку. «Им было сложно прочесть даже надпись «Я иду вокруг Земли» по-китайски на моем бейдже». А самое простое общение оказалось с ребятами, которым лет 14-17 — молодежь везде интернациональна.
С животными он так же пытался найти взаимопонимание на «языке дружбы», и добивался своего. Однажды в Восточной Европе забрался в военный дзот, ставший памятником — а там мышь. «Я ее выгнал, закрыл железную дверь — а она отыскала где-то ход и пришла опять, стала бегать по рюкзаку, по мне, пищит, кусает, не дает спать. Кинул ей корочку хлеба — съела, легла рядом, и все — я ее не трогаю, и она меня тоже... Но бывало, что хлеба дашь, а мышь все равно прогоняет тебя. А отходишь метра на три — и она успокаивается.
Со зверями покрупнее — то же самое. Даже у самой маленькой букашечки все равно есть свои границы, которые нужно уважать и соблюдать. Ей не важно, что ты такой громадный — она все равно будет защищаться... В азиатских странах, где есть обезьяны и крокодилы, приходится очень тщательно это отслеживать. Где-то, например, можно спать под мостами, и на тебя никто не нападет, а где-то нельзя — везде свои законы».
Как шпион на войне
Спрашиваю: а почему не брал с собой спички? Что за причуда?
«Потому что костер — это лишнее. Cгоришь, угоришь, одежда придет в негодность, и к тому же, тебя сразу заметят и вычислят: остановит полиция, станет проверять документы, или ограбят бандиты... Я шел, как шпион во время военных действий — ночью прятался и от животных, и от людей. Знал, что в темное время суток меня никто не должен видеть. Не до костра — вечером даже не мог включить смартфон или телефон, чтобы не загавкали местные собаки. И взял за правило: если меня кто-то увидит — все, надо сразу менять место дислокации, тихонечко уходить на другое место».
Ночевал в школах, когда приглашали, в бесплатных гостиницах для путешественников. «Лучше всего в этом смысле заброшенный дом без окон и дверей. Это тоже опасно — и шпана там может оказаться, и бомж. Но все же лучше, чем под открытым небом. Надо зайти в такой дом и спрятаться, чтобы тебя не нашли — например, забраться на чердак, разгрести в углу пыль и тихонько лечь на боковую. Все время — с опаской, но потом привыкаешь, контролируешь обстановку, держишь себя в руках». Вместо коврика под спальник он подкладывал серебристое покрытие, защищающее от прямых солнечных лучей лобовое стекло автомобиля — оно легче по весу и везде стоит копейки.
Помимо экстремальных условий, ему приходилось сталкиваться и с местным криминалом. «В России договориться было проще: даешь человеку, который начал на тебя наезжать, на бутылку водки, на сигареты — и все, больше ему ничего не надо, он добрый. Но опять же, лучше сразу все равно уйти, пока тебя снова не начали прессовать своим «агрессивным добродушием», или пока чрезмерно общительный гость не пригласил попировать приятелей. Тебя все равно не оставят в покое. То есть, сначала вроде все ничего, а потом не знаешь, как отвязаться, «доброта» уже перегранивает. Типа — «Это моя деревня, проставляйся», или грубо: «Да ты сидел ли в тюрьме?». Ответишь «Не сидел», и сразу: «О, ну, ты слабак...», — и пошло-поехало. А когда уходишь, нельзя говорить, по какой дороге — иначе тебя выследят.
Иногда, конечно, хотелось и в глаз дать, но я с самого начала сказал себе: не заводиться, что бы ни случилось, конфликты решать только мирно — и это меня сдерживало. Один раз, правда, все-таки стукнул в сердцах одного человека. Это случилось в китайском магазине: продавщица взяла посмотреть бейджик, где мое имя было написано на семи языках, и стала показывать его посетителям. Все довольны, а один китаец взял и не отдает, держит в руке. Тяну к себе — думаю, сейчас порвет! Показываю мимикой — «Отдайте!». А он ни в какую. Я не сильно, но резко ударил ему под дых, выхватил бейдж и сразу ушел. Думаю — пора сваливать с трассы, пока не догнали...».
Несколько раз его пытались ограбить в Южной Америке — и один раз удачно. Сначала наезжали, как и в России: «Говоришь им, что ты русский, а они начинают: «о, Путин, мафия» — типа «заводка». Но я не реагировал, всегда пытался гасить конфликт только через улыбку, дружбу, говорил — «политика «но», все хорошо»... Я думал, что в Бразилии настоящая свобода. Но там она иного толка — в том, что ты не знаешь, что может случиться в следующий момент. Все ходят с пистолетами и могут сделать с тобой что угодно. Уж казалось бы, всю Россию прошел, тьфу-тьфу, без проблем, потом Азию тоже, расслабился, а когда пришел в Америку — оказалось, что там каждый пытается что-то спереть. Только лег на травку — и тут же мои вещи начали тырить. Один раз сперли, я подумал — ну, бывает, а потом смотрю — нет, серьезно». В итоге, наученный опытом, он начал привязывать рюкзак на ночь к ноге или руке незаметной веревочкой, а кроссовки клал себе один под голову, другой под ноги. «Думаю, сопрут так один. Да и навряд ли кто-то станет брать один ботинок. Как-то в Чили лежу в спальнике, и вдруг чувствую, кто-то тянет мой рюкзак к себе. Смотрю — действительно, вор. Отскочил, испугался меня. Я говорю ему — ну чего ж ты, Вася... короче, ничего у него не вышло».
В Буэнос-Айресе грабителям удалось сорвать сумку на поясе, в которой был его смартфон и банковские карточки. В столице Аргентины Лукьянов жил у друга, мастера спорта по бегу, с которым когда-то тренировались. А потом отправился дальше. «Вышел за черту города, прошагал километров 10, и попал в место, где трудно было пройти даже по навигатору — сплошные виадуки и скопище каких-то хибар из фанеры. Оказалось, что под этими мостами нищие устроили неофициальные города, в которых живут десятки тысяч людей — со своими школами, стадионами, детскими садами. Полиция там ни за что не отвечает. Улиц как таковых тоже нет — кто как хочет, так и строит. Иду, и вдруг из-за угла на меня бросаются двое, здоровые молодые мужики лет по 35, хватают и пытаются повалить на землю. Один вцепился в горло, второй срывает с плеч рюкзак...». В итоге, он отбился: «Хорошо еще, что у меня все адреса и контакты были продублированы на бумажке. Я знал: все надо записывать, иметь запасной телефон, копию паспорта и прятать в разные места».
В итоге полицейские, к которым он обратился за помощью, связались с российским консульством, а там сказали — деньгами помочь не можем, только выдать новый паспорт и выслать из страны. «Но меня это не устраивало. В украденной сумочке паспорта не было — я, как опытный боец, прятал его в рюкзаке».
Что-то похожее было и в Уругвае. «Ночью в Монтевидео подошли двое: «Привет-привет, что пьешь?». Я говорю — вот, молоко, предложил им молока и булку. Они угостились и ушли. Лег спать, рюкзак, как обычно, привязал к себе, и плюс к тому еще спрятал его в полотняный мешок. Потом слышу — кто-то опять дергает. Выглянул — те же самые мои гости. Говорю — что ж ты, редиска, нехороший человек, делаешь, а?! А он в ответ показывает жестами: ворую, мол, мне надо, это, типа, мое, дай мне денег. Второй в это время стоял рядом, держал руку за пазухой, и было непонятно, что у него там — может, нож или пистолет? Я понимал, что нельзя лезть на рожон, надо действовать спокойно и уравновешенно. Но смотрю — их уже не урезонить. И решился — неожиданно ударил в живот того, что тянул рюкзак. Тот упал, второй, как видно, растерялся, стал поднимать товарища, а я подхватил вещи, ноги в руки и тикать. Выбежал на шоссе и быстрым шагом прошел по центральной белой линии километров десять... Иной раз лучше убежать и сохранить здоровье, деньги и имущество, чем пытаться сохранить лицо и быть ограбленным. Местный друг потом сказал мне, что в тех местах грабители нередко не оставляют свидетелей, и значит, мне еще повезло».
Ему везло. Но спасало и то, что он сохранял присутствие духа в любых ситуациях. Как-то раз в Турции, — рассказывает Сергей Лукьянов, — я бежал марафон вокруг Мраморного моря. И на одной из остановок в Стамбуле засуетился в поисках чего-то нужного. Один мужик, турок, который это видел, подошел ко мне, положил ладонь на плечо и сказал на русском языке: «Не паникуй!». Я удивился и сразу успокоился. Потом оказалось, что он по-нашему только одно это слово и знает — его научил кто-то из российских туристов. Я подумал — какое хорошее слово, оно и в самом деле работает.