Павел Балашов — музыкант в квадрате. Талантливый гитарист, композитор и поэт волею судьбы оказался в Донбассе еще в 2014 году. Места эти ему знакомы с детства, поэтому долго не думал — сначала волонтерил, а потом взял в руки автомат.
Вернувшись с фронта в 2015-м, попал в тюрьму, отсидел треть срока и снова отправился в Донбасс. Только теперь в официально российский и в составе ЧВК «Вагнер». В отличие от далекого 2014-го, сегодня Павел может рассказать все как есть — о себе, об «оркестре», о Лисичанске и Артемовске, о героях и о предателях.
Сейчас Павел работает управляющим в московском пабе. На вопрос, как справляется со столь резкой сменой рода деятельности и дефицитом адреналина, отвечает, что на заработанные в ЧВК деньги купил себе мотоцикл. Это еще одна страсть Павла. А в целом, возвращаться в Донбасс пока не планирует. Дома его ждут пожилые родители, которых он и так очень давно не видел. Да и в заведении, которое принадлежит старому другу, полно работы.
Это был знак свыше
Аббас Джума, aif.ru: — Павел, как вы вообще попали в ЧВК «Вагнер»?
Павел Балашов: — Случилась очень мрачная история. Вместо одного человека, который согласился подписать все, что ему дадут, закрыли троих.
Итого я прошел три года следственного изолятора, полтора года колонии. А потом к нам прилетели представители ЧВК «Вагнер» вместе с Евгением Пригожиным, которые объявили, что у нас есть шанс на новую жизнь. Для этого надо полгода честно послужить Родине.
— Долго принимали решение?
— Шутите! Я с 24 февраля писал обращения в Администрацию президента, просил отправить меня в зону СВО, учесть мой боевой опыт и владение воинскими учетными специальностями. Ничего не помогало. И тут прилетают «вагнеры» и говорят: «Поехали!» Какие раздумья? Я оказался вторым в очереди только потому, что первый был помоложе и побыстрее. К тому же я прекрасно понимал, куда я еду, так как был участником событий в Донбассе 2014-2015 годов. Сначала возил туда гуманитарную помощь, а потом пошел в добровольцы. Так что произошедшее в колонии для меня стало знаком свыше.
— И много там было таких, как вы?
— Нас изначально записалось 400 человек из 1200 заключенных. Но ввиду того, что мы больше месяца ждали отправки, очень большая часть откололась. Кто-то передумал, кто-то испугался, кого-то отговорили родные. Никого не осуждаю, это их выбор. К тому же очень немногие понимали, куда их зовут. Им просто сделали очень заманчивое предложение — так называемый чистый лист, или полное помилование, если ты остался жив.
В итоге в зону боевых действий поехало 137 человек. Больше 100 вернулось. Да, у нас было очень много раненых, но мало потерь.
— А был какой-то отбор? Или брали всех, изъявивших желание?
— Конечно, был. Нам сразу сказали, что ни в коем случае не берут насильников и педофилов. Так называемых обиженных не брали ни при каких обстоятельствах. Даже если у человека несколько статей, но одна из них подобная, ему сразу же отказывали. Крайне редко брали людей с 205-й статьей (теракт — авт.) — только через полиграф и одобрение ФСБ. Очень осторожно брали людей, у которых была зафиксирована склонность к побегу.
«Красных» не хотели отпускать в Донбасс
— А как ко всему этому относилась администрация тюрьмы?
— Честно, не очень. Были заключенные, которых администрация даже старалась отговаривать. Слышал, что у некоторых «терялись» дела. Получилось так, что на момент отправки около 15 человек были не выпущены. Не могу сказать точно, по какой причине это произошло, но допускаю, что с некоторыми людьми администрация просто не хотела расставаться.
— Это еще почему?
— Ну, например, один заключенный-энтузиаст занимался достаточно важным для зоны делом. Конечно, отпускать его не хотели.
Ко мне тоже были вопросы. Дело в том, что я был бригадиром дворников промзоны. Это т. н. «красная» должность («красные» — заключенные, открыто сотрудничающие с администрацией исправительного учреждения, — авт.). За это я мог заниматься любимым делом — музыкой. Помню, когда мне сказали, что музыка — это «козлиный движ», я этим умникам ответил: «Ничего, рога мне бывшая обеспечила — бороду отращу. А ну, разойдись!» И пошел «красной» дорогой, получив «красную» работу.
Заплатили все до копейки, ни разу не обманули
— Ну и в итоге вы можете подтвердить, что через полгода, отработанных в зоне боевых действий, вам погасили судимость и выплатили все деньги?
— Все по полной. Как обещали, так и сделали. Даже больше. К примеру, никто не обещал наград. Никто не обещал премий, а они в итоге были, и я получил больше, чем рассчитывал получить. Наконец, по срокам тоже все четко. За несколько дней до истечения полугода нас сняли с боевых позиций и вывезли отдохнуть в прекрасный лес на берег водоема. Ну и, соответственно, оттуда домой.
Он умер с улыбкой на лице
— А что или кто запомнилось больше всего?
— У нас был парень в группе эвакуации. Молодой, сильный, невоспитанный — дитя улиц. Дерзкий, хамоватый мальчишка. Но обязанности свои выполнял великолепно. Таскал на своем горбу тяжелораненых ребят, был способен с носилками бежать несколько километров. В общем, очень хороший был боец.
В один день наше подразделение попало под минометы, и этого парнишку направили к нам. Он успел вытащить двоих, а когда бросился за третьим, попал под миномет. Мы его так и не успели довезти... Как сейчас помню, на ремне его автомата была надпись: «Умру с улыбкой на лице».
Когда принесли тело, я посмотрел на его лицо. На нем действительно была улыбка. Молодой, хамоватый мальчишка, занимавшийся в прошлой жизни наркоторговлей, отрекшийся от этой жизни, стал добровольцем и умер как герой.
— А много таких примеров, когда люди действительно исправляются?
— Сложно сказать, люди попадаются разные. У некоторых в уме царят иллюзии. Для других это шанс больше никогда не возвращаться к прошлой жизни. Есть те, которые нашли себя в ЧВК «Вагнер» и намерены связать с ней свою жизнь. А кто-то просто стремится отработать полгода и вернуться домой.
— Вы к какой категории относитесь?
— Скорее к последней. У меня пожилые родители, и мне было безумно тяжело те пять лет, что я провел без них. Мне было жутко каждый раз видеть мать, которая приезжала ко мне на свидания и у меня на глазах угасала. Я нормальный человек, и мне больно видеть, когда моим родным плохо.
Эта война была неизбежна
— А чем нынешний конфликт отличается от того, что был в 2014-м?
— Я не буду оригинален, если скажу, что эта война отличается от обеих чеченских, от афганской и от сирийской кампаний. Конечно, она отличается и от того, что было в 2014-м году. Прежде всего тем, что тогда было задействовано значительно меньше артиллерии. Всего было меньше, все было гораздо проще.
Не было такого количества нациков, было больше мобилизованных. Типа тех, которых сегодня киевская власть на фронт загоняет под дулами автоматов. Им, в отличие от тех же азовцев, в 90% случаев воевать неохота. Как только начинается обстрел, эти ребята тут же отступают.
— А вы говорили, что сами воевать начали не сразу. Сначала занимались волонтерской работой. Почему взяли в руки оружие?
— Действительно, сначала я воевать не собирался. Но как-то раз мы эвакуировали детдом и попали под огонь минометов. И когда к моим ногам подполз ребенок лет шести без ножек со словами: «Дядя, добей, больно», я принял решение. В ту секунду я понял, что никакой братской войны нет, что та сволочь, которая лупит по детскому дому из миномета, мне не брат. В тот момент гуманитарщик превратился в добровольца.
Ребенка мне, кстати, удалось спасти. У меня была ампула морфина, мальчик доехал до госпиталя живым, его в итоге усыновила очень хорошая семья.
Кодекс чести в ЧВК «Вагнер» — это святое
— Вы, наверное, знаете, что украинская и западная пропаганда активно пугают собственное население «вагнерами». Дескать, там не люди, а монстры с кувалдами, пьющие человеческую кровь. Но ведь в «оркестре» есть кодекс чести, и, насколько мне известно, если кого и ждет ужасный конец, так это нарушивших его.
— Именно так. Истерзанных пленных не видел. У нас есть четкий приказ — брать в плен и передавать. Один раз видел пленных украинцев, пьющих чай. Никаких казней и пыток.
Да, за мародерство, изнасилования, пьянство и наркоманию — расстрел.
— Как я понимаю, за дезертирство тоже...
— Тут все несколько сложнее. Сначала выясняют, что произошло. Была одна история. Мы как-то тормознули пятерых. Это две тройки, по идее, но вторая тройка была без командира. На вопрос, где командир, отвечают, дескать, он приказал отходить, а сам прикрывает. Мы им не поверили, забрали оружие и объявили всех «пятисотыми» (термин, которым обозначают дезертиров, — авт.). Через двое суток, когда продвинулись вперед, обнаружили их командира — тяжелораненого, но живого. Он подтвердил, что отправил пацанов, потому что они влипли по полной, и всем вместе расположиться было негде.
Ну а с предателями, которые бегут к врагу, раздают на той стороне интервью и еще с нами воевать собираются, разговор короткий. Многие считают, что кувалда для них — это слишком гуманно.
