Когда Надежду Овчинникову спрашивают, как она попала в медицину, она отвечает: «Я в ней родилась». Династии медработников ее семьи — свыше трехсот лет! Она начала работу тогда, когда не было современных МРТ, рентгенов, УЗИ... Зато были знания, желание совершенствоваться, опыт и огромная любовь к медицине.
«Больничные»
Надежда родилась в Карелии незадолго до начала войны. Семью эвакуировали на Алтай. Мама девочки, операционная медсестра, оказалась одна на огромной территории без других медработников.
«Мне было года 4, когда я шла в сельсовет и спрашивала, где же моя мама? Мне говорили, не переживай, закончит работу и придет. Мы жили на территории больницы и носили кличку “больничные”, — вспоминает Овчинникова. — За нами жили “лесхозные”. Когда мы хотели идти гулять, кто-то заглядывал в окно больницы и кричал мне: “Надя, мама стоит вот так” — и показывал руки вверх. То есть она стерильная, будет еще операция, можно бегать сколько хочешь».
Мама была операционной сестрой, и вся жизнь семьи была подчинена её работе. Дома всегда были слова «больные» и «больница».
Надежда поступила в медучилище, вышла замуж и получила распределение на целину. А потом семья переехала в Челябинск, чтобы она могла поступить в институт.
«Сказал, что дура»
Надежда поступила в Челябинский мединститут. Вспоминает, как совмещала учебу с работой в травмпункте. Приходилось принимать по 60-70 человек за смену. «Там, как на фронте, главное было — распределить пациентов, — вспоминает она. — Кого на операцию, кого на рентген, другого на перевязку, на противостолбнячный укол...» А в институте ее после дежурства с нетерпением ждали неработающие пока подруги и просили рассказать «что-нибудь интересненькое» из больничной работы.
На практике в городской больнице она впервые увидела работу анестезиолога. До этого момента Овчинникова хотела быть акушером-гинекологом, но тут решила: стану анестезиологом. Сказала мужу. Он, хирург, был категорически против, заявив, что это — мужская работа.
Главврач челябинской областной клинической больницы, принимая Надежду на работу, сразу спросил: «А муж-то знает, что собралась в анестезиологи? Что сказал?» Она ответила: «Сказал, что дура». В отделении были в основном мужчины. Но Надежда от своего не отступилась.
«Интернатуры, учебников, книг не было, — говорит она. — Специальность только развивалась. Мне дали наставника, он обучал на рабочем месте две недели. Потом сказал: иди работай самостоятельно».
Из анестетиков почти ничего не было, только эфир и фторотан. Рассказывает: «Сажусь в транспорт, а сзади: “Женщина, от вас больницей пахнет”». Читала книги, училась, плакала, старалась. Еще до переезда в Челябинск, в Барнауле, в краевой онкобольнице она работала сестрой-наркотизатором, так тогда называли анестезисток. Говорит, так и сложилось, хоть и не нравилось работать там сначала.
Операционная — другая атмосфера
О работе в операционной Овчинникова говорит так: «Мы сюда зашли, и отсекается все лишнее. Тут нет выяснения отношений. Это совсем другая атмосфера. Маникюр нельзя, прическа бессмысленна из-за шапочки. Здесь, как на фронте, сразу все видно, кто трусоват, кто опаслив. Люди очень быстро проявляются».
Она смеется: как-то коллега-хирург, увидев ее без бесформенного операционного одеяния, воскликнул: «Надя, у тебя и ноги есть?»
Надежда Витальевна говорит, на ее глазах развивалась отечественная медицина. Появлялись новая аппаратура, лекарства, методики лечения, технологии, диагностические возможности. Она работала в челябинской областной больнице, в основном в детской хирургии. Потом многие годы возглавляла отделение переливания крови. Овчинникова проработала в этой больнице 50 лет. И за эти полвека видела огромные изменения. Появились одноразовые расходники, а раньше все приходилось кипятить. Её эти изменения восхищают. Малоинвазивные операции считает другим уровнем работы: «Это как с телеги пересесть на самолёт».
А вот что не меняется, — это люди. В медицине также нужно быть грамотным и всё знать. Без человека все эти совершенные аппараты — железки.
«Дышали руками»
«А дышали мы руками, — откровенничает сейчас врач с 60-летним опытом работы. — Был такой дыхательный мешок, шланги, тройники... Больного заинтубируешь, сидишь рядом и мешочком “дышишь” за него. Операция 2 часа, 3 часа, 8 часов... Сидишь, никуда не уйдешь. Рядом анестезистка, в крайнем случае ее просишь: “Дыши”, — отдаешь мешок. А представляете, если там новорожденный ребенок с весом 1 килограмм? Сколько в него вдохнуть нужно? Рукой чувствуешь, здесь нельзя ошибиться ни на чуть. Нос чешется — потрешь о спину кого-то из бригады. Я как-то забылась и в транспорте об пассажира нос почесала. Ох и неудобно было потом».
Овчинникова говорит, работать с новорожденными детьми было сложно, но очень интересно: «Они такие тепленькие, так вкусно пахнут. А какие благодарные! Сейчас и кювезы, и матрасики с обогревом. Ничего ведь не было! Сидишь сам и едва дышишь, пытаешься согреть...»
Надежда Витальевна показывает фотографии почти пятидесятилетней давности. На них едва можно различить крошечного пациента. Надо ним склонились трое в белых халатах. Это действительно ювелирная работа — прооперировать недоношенного кроху с врожденной патологией.
«Стояли баллоны кислородные, — рассказывает она, — так я получше слесаря ключом разводным работала. Потому что надо быстрее, никто не ждет, когда мастер придет».
Зато потом случались потрясающие, трогательные истории. Одна из прооперированных девочек выросла и на своей свадьбе приехала кортежем автомобилей с лентами не на площадь или к памятнику. А сюда, под окна операционной, где двадцать лет назад врачи вернули ей красоту и возможность говорить.
«Лечилось все»
Когда Овчинникова пришла в областную больницу, здесь «лечили все»: отдельно ожогового, токсикологического и других отделений не было. В середине прошлого века оперировали и лечили всех.
«Ни интернета, ни сотовых, — вспоминает Надежда Витальевна, — у нас были телефоны московского института имени Склифосовского. И в особых случаях мы звонили. Одна дама заявила мне, что выпила средство от потливости ног вместо алкоголя. У нее отказали почки, а я звонила ночью и уточняла состав этой жидкости — надо было понимать, какую терапию проводить. А другая, пытаясь забеременеть, ввела себе какой-то ветеринарный препарат. И мне посоветовали в институте Склифосовского проводить форсированный диурез — дай Бог, выживет».
Привлекли Надежду Витальевну и в санавиацию. Она ни разу в жизни никуда не опоздала. Приходила на работу всегда за 30-60 минут. Потому что перед пятиминуткой нужно все проверить. Профессионал. Кремень. Старая гвардия.
«У меня всю жизнь были сложные случаи, — признается Надежда Витальевна. — Я могла на 12 выездов санавиации попасть за 10 дней! Домой забежала, переоделась — и новая командировка. Счастье, что муж хирург. У нас в семье слово “должен” отсутствовало. Кто может, тот домашнюю работу и делал».
Как-то попала в Магнитогорск, там была сложная пациентка с диагнозом «брюшная беременность». У вертолета даже лопасти не остановились, как врач уже влетела в операционную, на ходу сбросив туфли и переодеваясь. Операция прошла быстро и успешно.
В другой раз на вертолете из далекой Варны перевозили беременную пациентку с эклампсией — опаснейшим осложнением, характеризующимся судорогами. Интенсивную терапию проводили прямо в вертолете — и довезли живой до больницы.
Историю с тезкой, пациенткой Надей, Овчинникова до сих пор помнит в мельчайших подробностях. Женщина после третьих родов была в крайне тяжелом состоянии, не транспортабельна. «И ее две сестры упали передо мной на колени и умоляли, чтобы я ее увезла в Челябинск, там спасут, — рассказывает врач. — Я приняла решение рискнуть, но всю ночь ее готовила к транспортировке, а в санавиации попросила договориться с милицией о зеленом коридоре. Всю дорогу до Челябинска смотрю из вертолета вниз — Надин муж на машине едет под нами. Это не передать словами, трое детей у них. И вот в аэропорту нас ждала машина ГАИ с мигалками, мы долетели до областной больницы мигом. Из вертолета сразу в операционную. Долго она в реанимации пробыла, потом в гнойной хирургии.
Я иду по коридору где-то через полгода, женщина окликнула. Стоят с мужем: «Вы меня помните? Я Надя!»
Сиамские близнецы
Надежде Витальевне достались сложные, уникальные, единичные в истории медицины случаи. Например, она участвовала в операции по первому и единственному в Челябинской области разделению сиамских близнецов Ани и Тани Коркиных в 1990 году.
«Аня родила сына недавно, — говорит Надежда Витальевна, — мне многие звонили, поздравляли, что работа наша прошла не зря».
Операция была сложнейшая и ювелирная. Надежда Витальевна показывает черно-белые снимки, на которых девочки лежат вместе, а потом — отдельно, с заклеенными повязками животами. Они срослись печенью. И это был первый в истории советской медицины случай, когда оба ребенка из двойни остались живы.
Ее вызывали в больницу, когда в стране случались страшные события. Областная клиническая принимала раненых. Расстрел милиционеров в Аргуне. Трагедия на железной дороге под Ашой. Землетрясение в Армении...
Спрашиваю, верит ли Надежда Витальевна в Бога?
«Я верю в людей, — отвечает она. — Я смотрела на своих коллег, хирургов. Они все — умницы и красавцы. Герои. Я в своей больнице никогда ничего не боялась, ни заболеть, ни что неприятности случатся. Потому что знала: мне всегда помогут. За пятьдесят лет здесь прошла смена нескольких поколений, но дух и традиции остались. Здесь всегда были лучшие главврачи и коллектив».
Она и сейчас, хоть и уволилась два года назад в свои 80, активна и любознательна. Любит кино, театр, может пойти в ресторан. «А потом звоню внучке, чтоб домой меня увезла, — улыбается Надежда Витальевна. — Внучка тоже врач. И оба сына. И зять. И сноха. Медицинский работник должен иметь крепкие тылы».
Надежда Овчинникова не соблюдает диеты: «После операции готова была проглотить собаку с шерстью».
Не любит спорт: «У меня сад, там и наклоны делаю».
Обожает путешествия: «По России даже больше, чем зарубежные».
До сих пор её любимыми занятиями остаются... езда верхом на лошади и колка дров.
