У Тани было 45 секунд, чтобы это сказать. Открытый микрофон «Это нормально…» на конференции TED в Москве этим летом. Джинсы, футболка, рука. И она это сказала. На весь четырёхтысячный зал. Стоило ждать 30 лет…
В 1990-х в Москве было не достать зимой арбузов. А Тане нужно было много пить после операции. И папа, метростроевец, брошенный из Ташкента в лужковскую столицу на строительство новой подземной станции, их доставал. В 1990‑е попасть родителям в реанимацию детской больницы было намного невозможнее, чем сейчас. А за Таней нужно было ухаживать, чтобы не возникло пролежней. И мама устроилась в реанимацию санитаркой. В 1990-е девочке без руки (перепутали остеомиелит с переломом, рука под гипсом сгнила, ампутация) никто не смог бы объяснить, как жить, оставаясь собой. Таню никто не ждал в этом мире. И тогда ей пришлось объяснить себе всё самой. А теперь – и нам.
История каждого шрама
Татьяна Демьянова – главный IT-инженер одного из крупнейших банков страны, амбассадор «Моторики», кибатлет, писатель и мотивационный спикер. Девушка с обложки. Модель московских модных недель.
«Этим летом со мной произошло чудо. Я разделась перед мужчиной и почувствовала себя красивой. Я сняла косметический протез и отложила его в сторону. Впервые в жизни я не извинялась. У меня нет руки, а культя в шрамах. Но каждый шрам рассказывает мою историю. Много лет я не смотрела на левую руку в зеркало. А сейчас я смотрела на красивого мужчину – и была красивой женщиной».
Я услышу эти слова в конце осени, с маленькой сцены, только для своих, на Тане – сиреневое вечернее платье и небесно-голубой аксессуар (дивы даже лак на другой руке подбирают в тон яркого протеза). И попытаюсь совместить в голове эти образы: четырёхтысячный зал, вечернее платье на презентации собственной книги, откровенную фотосессию в Инстаграме, в которой на Тане кроме белья – кричаще-красный пиджак с мужского плеча… И Бобров переулок в центре Москвы, снежный, жёлтый. Декабрьский вечер два года назад. Таню в чём-то по-зимнему тяжёлом. Нашу молчаливую однокурсницу, которая всегда была особняком и писала пугающие тексты. Мы тогда прощались, казалось, навсегда, и никто, кроме меня, так и не заметил, что у Тани нет руки. Это было её талантом – виртуозно скрывать косметический, маскирующий протез, мёртвую, как будто резиновую, кукольную руку. «Она раскрывалась, только когда кто-то случайно дотрагивался до неё и понимал, что она ненастоящая. Вся моя жизненная сила уходила на маневры с протезом. Я всегда была начеку – прятала руку. И пряталась сама. 14 часов в сутки поддерживала образ девушки с двумя руками. Меня, Тани, не было». Мы, хмельные, прощались, уходили куда-то в увитые гирляндами декабрьские фонари на Тургеневской площади, а Таня оставалась – и казалось, что тёмный снег неминуемо её занесёт. А она взорвалась ярким светом.
Хорошая девочка
«Пока я скрывала руку, все мои подруги были уверены, что у меня всё хорошо. Я зарабатывала, путешествовала, у меня были мужчины, – рассказывает Таня, устало потирая виски: я выхватила её из Скайпа поздним вечером, между конференциями, форумами, выступлениями, соревнованиями. – Мне сложно было не поверить. Ведь я никому не говорила правды. Даже своему психологу кивала на руку: «Да нет, с этим всё ОК». Даже себе я врала».
Мужчины, которые оставались только на ночь. Излучали любопытство или видели боль, над которой можно было глумиться. Люди, с которыми нужно было говорить только голосом «хорошей девочки», а не так, как есть: могут ведь и совсем тогда отвернуться. Депрессия. Ненаписанная книга, которую видишь в мечтах. Вся нерасплёсканная горечь. Рука, убранная за спину. Гнев и яд. Кислота, разъедающая изнутри 30 лет.
«Врач, из-за ошибки которого я потеряла руку, через полгода умер от рака. Мне казалось это справедливым. Друг отца, который сдавал свою кровь для переливания мне, – и он недавно умер от рака! Я стала думать о том, что справедливость – это лишь наше представление о том, как всё должно быть. Я гностик, верю в познаваемость мира. Мне важно говорить о том, что нет святых и даже просто хороших. Но есть те, кто видит в себе всё зло – и весь свет. Это и есть цельность. Та, которой не хватало мне даже на уровне физики, тела. Мне не хватало руки. Мне не хватало смелости посмотреть в зеркало и увидеть Таню такой, какая она есть. Полная гнева и прекрасная. И эта смелость пришла ко мне, когда мне поставили ещё один – на этот раз правильный – диагноз. Я поняла, что я смертна. И решила не профукивать свою жизнь».
Этим летом Таня была готова. Она заказала функциональный протез и попросила покрасить его в кислотный жёлто-зелёный цвет. «Так я кричала: пусть у вас вывалятся все глаза – за то, что 30 лет заставляли меня давиться своим гневом!»
«В ночь накануне выхода на работу с новым протезом, который не надо прятать, я рыдала, и никто не мог мне помочь. У меня не было сил надеть на работу протез и пойти в футболке. Я не знала, смогу ли справиться со страхом явить себя миру настоящей. Я легла спать. А утром вставила ключ в замок – и улыбнулась. Я стала киборг-дивой и открыла в себе новые таланты – способность говорить о себе то, что боятся говорить другие, способность изменить весь мир – если смогу изменить мир одной девочки».
Таня говорит со сцены слова, от которых мурашки по коже. На ней уже небесно-голубой гаджет, который так идёт к сиреневому платью. Кислота вышла взрывом, высвободив энергию творения.
«В юности я засматривалась сериалом про Малдера и Скалли, секретных агентов, и мечтала работать в ФСБ. Мне хотелось хоть что-то контролировать, раз я не могу управлять даже такой малостью, как собственная рука. Казалось, что уж секретных-то агентов точно будут снабжать на работе суперспособностями! А мне они были так нужны».
И они появились. Танин функциональный протез может брать стаканчики с кофе, держать телефон и перелистывать страницы. А Танин роман «Лучшее, что есть во мне» говорит тем, кто хочет услышать, о тени. Той, что отбрасывает твоя боль, пока ты бьёшь пальцами по клавишам на работе, пьёшь с подругами кофе или засыпаешь одна. Той, которая есть внутри каждого – и которая дополняет свет. «Лучшим, что было во мне, оказался мой страх. Страх раздеться перед мужчиной, страх оказаться отвергнутой и наоборот – что будут жалеть. Страх мечтать о том, что никогда не сбудется. Страх говорить о себе и страх быть собой. Я заглянула в него. И обрела в нём свою силу. И целостность. Я поняла, как жить с тем, что в душе не одни только бабочки, а ещё и черти. Я рассказала, как жить, зная о тени. И приняла Таню».
Сиреневая бретелька вечернего платья прикрывает татуировку на плече, и я уже не узнаю девушку в чём-то по-зимнему тяжёлом из Боброва переулка. На коже выбиты восемь букв – Amor Fati. Любовь к своей судьбе. Без рассуждений о справедливости. Одна признательность собственной жизни, в которой каждая рана процвела силой.
«Героем может стать каждый. Дотронься до того, до чего дотронуться страшно. Обрети себя. И скажи: «Я герой». Я Таня».
Всё будет светло. В мире незрячей девушки есть и работа, и семья, и любовь 
Отар Кушанашвили: Звонок, которого не было 
Бесланский роман. Страшная трагедия помогла людям найти друг друга 
Пошла за мороженым, нашла счастье. Как поход в магазин изменил жизнь 
