«У тебя дочка, - сказала гинеколог, разглядывая на мониторе мой пятимесячный живот. – Радуйся: тещей будешь».
Она была мамой женатого мальчика и замужней девочки. И, видно, знала, в чем разница.
Я не заглядывала так далеко вперед. Но вдруг оглянулась назад…
Я терпела ее десять лет. Женщину, с которой после моей свадьбы состояла не в кровном, но родстве. Свою свекровь.
А она терпела меня. Потому что я была хорошей женой. Но еще лучшей я была невесткой. Я упрашивала мужа отправить маму в первый раз в жизни отдохнуть заграницу – вместо нашего отпуска. Я помогала ей выправить загранпаспорт. Когда она обмолвилась, что достала с книжной полки любимую книжку и стала чихать (неубираемая годами пыль в ее квартире сделала свое дело), я пошла в книжный и купила все произведения этого автора в новеньком, подарочном издании. Это было лето, 7-й месяц моей беременности, автор был тяжел, но я дотащила его до дома и красиво упаковала: «Подаришь маме на день рожденья», – вручила мужу. Зимой у нее был день рождения, нашей дочери было 2 недели, и я была прикована к ней, как Прометей к скале, но бабушка даже не позвонила сказать «спасибо». Ни за книжку, ни за внучку.
Ее сын, мой муж, с мамой общаться не мог – они срывались на лай, как стая бешеных собак, на пятой минуте совместного пребывая в одной комнате. Но я была очень хорошей невесткой. Когда нужно было, я включалась, как радио, и создавала между ними буфер из своего монолога об окружающей среде – кухне, погоде, платье, кастрюле. И понимала, что она смотрит сквозь меня, не зацепляясь слухом ни за одно слово: она видела только своего мальчика. Когда нужно было, я молча сидела с ними и пила вино. Когда не орали, они могли молчать по три часа, сидя напротив друг друга.
Муж ушел от нее давно, и она жила с нечесаной старой кошкой. Когда появилась на свет ее внучка, она попросила оставлять ей баночки из-под детских пюре – чтобы замораживать в них молоко для кошки. Я кормила дочь, тщательно мыла баночки и послушно складывала их в пакет – до следующего ее приезда.
Она думала, что я украла ее сына. Чтобы развеять подозрения, я заставляла «ее мальчика», давно бородатого, звонить маме – вкладывая в руку мобильник и набирая номер. Они обсуждали погоду, орали или молчали. Я заставляла «ее мальчика» звать маму в гости – хотя мы оба знали, чем это грозит. Она приезжала, заглядывала в холодильник, бросала неодобрительный взгляд, муж повязывал фартук и начинал готовить. Он очень любит готовить. Он готовил, стоя спиной к ней, и они обсуждали рецепты. Тогда на кухне было тихо. Потом мы ели, она нахваливала его стряпню и потихонечку бросала маленькие камешки в мой огород: я была девочкой творческой, безрукой и крайне терпеливой. В меня можно было бы бросить булыжник – я бы стерпела. «Ты можешь готовить при ней хотя бы через раз?» - просила я мужа, чувствуя, что совсем пала в ее глазах. «Не могу». Плита была его буфером.
«Какое счастье, дочка! – восклицала известная писательница, когда на 9 месяце я пришла брать свое последнее интервью. – Это же будет так здорово: вырастет, вместе будете бегать по магазинам, выбирать лифчики!..» Выросший сын моей свекрови покупал лифчики чужой женщине - и она не могла мне этого простить.
Когда в шоке первых недель с новорожденным ребенком, без сна и на грани психоза от тревоги за здоровье малыша, еле держась на ногах, я провожала ее у двери, она бросила мне в лицо: «Я уезжаю с разбитым сердцем: мой сын толстый! Ему надо худеть! Это же чревато проблемами с сердцем! Почему ты не делаешь ему салат???» Я делала салат. До родов. Это единственное, что я умела, а муж всегда лез в морозилку и готовил к салату какие-то мясные шедевры.
Я не могла найти другого объяснения ее поведению, кроме слепой материнской любви. Я держалась за косяк двери, а на руках рыдал мой ребенок.
Теперь я тоже была мамой. Чьей-то будущей тещей…
***
«Что ты повесила в детской комнате? - шепотом спрашивал муж. – Мама говорит: порнография. Кто это?» Он догадывался, что это искусство, и поэтому правильно ставил вопрос. Я повесила Климта. Три возраста: девочка, женщина, старуха.
«Наша дочь уже научилась снимать 2 верхних колечка с пирамидки!» - рапортовала я о своих педагогических успехах. «Ой, да какие пирамидки! Нынешние дети – совсем другое поколение, им компьютер подавай. Вон у моей соседки Кати внук в 2 года уже на нем в игры играет!» Соседка Катя, кроме нечесаной кошки, была еще одним живым персонажем в ее окружении, и камертоном постоянно всплывала в наших «разговорах».
Я была уверена, что если бы сказала, что наша дочь обожает нажимать на кнопки от телевизора, а любимая игрушка – папин мобильный телефон, она бы начала свой монолог с «Ой, а в наше время… Деревянные кубики…Электроника… Излучение… Зло…»
«Вот Катина дочка все время такие хорошие комбинзончики, смотрю, своему покупает», - бросала она в пространство, и это пространство начинало сжимать меня кольцом холода. У моей дочери было 5 комбинезончиков. Не те? Мало? Что, Господи, с комбинезончиками-то не так?
«А ты знаешь, что полезно не просто принимать душ, а тереться с мочалкой?» - приезжала свекровь с очередной новостью от Кати, и я послушно кивала. «Мама просила передать, чтобы ты мылся с мочалкой…» - устало выдыхала я вернувшемуся с работы мужу.
Мы смеялись и плакали. Мы понимали, что так же будем трястись над своей дочерью. «Пусть только попробуют!» - басил муж о потенциальных женихах, когда дочка только училась сидеть. Я по-прежнему просила его позвонить маме, она по-прежнему кидалась в меня мелкими камешками, муж по-прежнему что-то варганил на кухне, я по-прежнему продолжала складывать в пакет баночки из-под детского пюре.
Пока однажды мое терпение не лопнуло. Десять лет – это все-таки срок. И потом, теперь я сама была мамой – и чувствовала себя в другой весовой категории. Ровно на Машины 9 кило тяжелее.
***
«Дорогая, не знаю, как ты отнесешься, - она начала мягко и издалека, - но вот уже две недели ЕГО рубашка висит не стиранная в коридоре». Я по привычке начала оправдываться: ой, забыла, а может, он ее и не носит, а может, она все-таки чистая… «Или у вас только домработница стирает?» - прервала она мой лебезящий монолог. «Что вы, я сама, каждый божий день, да у нас же стиральная машина есть, не проблема!» - «А могла бы и на руках постирать!» - уже твердо и подходя вплотную ко мне сказала она. Такое мне нечем было крыть. И она поставила жирную точку – на самой высокой ноте: «И ВООБЩЕ, у мужа рубашки должны быть постираны и поглажены ВСЕГДА!»
Ее муж от нее ушел, а у моего была полная гардеробная комната стираного и глаженого, но я не стала вдаваться в подробности, а молча схватила в охапку рубашку и понеслась стирать. Просто в этот раз мои глаза были полны слез. И мой муж это видел. И, глупый мальчик, он сделал выбор.
Он выбрал меня, а не маму.
«Я надеюсь, что хотя бы Маша вырастет умной девочкой!» - крикнула она, хлопая дверью и уезжая в очередной раз навсегда.
…Время обед. Моя дочь ест кабачковое пюре. Я складываю баночки в пакет. Для ее бабушки и ее кошки. Потому что я знаю, что скоро все будет по-прежнему. Просто мне придется еще туже затянуть ремешки на маске. Ведь я хорошая невестка. И моя свекровь тоже терпит меня уже 10 лет. А еще много лет назад, когда игрушки были деревянными, в детские сады не было очередей и детей не учили плавать с пеленок, она родила отца моей дочери. Самого лучшего.
Брокколи, грушевое, яблочное пюре… Стучит склянка о склянку. Я делаю это потому, что мне жалко ее и ее нечесаную кошку.
И еще потому, что вдруг у меня однажды будет мальчик.
