Колумнист АиФ.ru Пётр Романов в юбилей «чумного бунта» в Севастополе изучает события того народного бунта и находит неизменную за все годы проблему российского государства — неумение верхов по-человечески говорить с низами.
Чума неоднократно атаковала Россию, как и другие страны, каждый раз вызывая понятный стресс. А если на этот стресс накладывались неумелые действия властей или, того хуже, когда местное начальство пыталось на беде заработать (выражение «кому война, а кому — мать родна» появилось не случайно), бунт был обеспечен.
Российская история сохранила память о двух чумных бунтах — московском 1771 года и севастопольском 1830 года. Обе чумы появились на русской земле в результате войн с Турцией. Апофеозом и того, и другого бунта стали убийства двух VIPов — в 1771 году в Москве толпа растерзала архиепископа Амвросия, а позже в Севастополе — военного губернатора Столыпина. И в том, и в другом случае самым ненавистным словом было — «карантин».
Дело, разумеется, необходимое, но власть (и там, и тут) не учла три важнейших обстоятельства. Во-первых, уровень безграмотности населения, из-за чего люди смотрели на ограничительные меры, как на злой умысел. Во-вторых, недостаточность сил правопорядка. И, наконец, главное. И там, и тут официальные лица не от избытка ума действовали провокационно. А нередко и преступно.
Разница лишь в том, что в Москве эти преступления утонули в обстановке всеобщего хаоса, когда покинутые чумные дома грабил любой, кому вздумается, а в Севастополе преступления можно было легко предотвратить. Карантинное оцепление в связи с чумой появилось здесь в мае 1828 года. И уже тогда местная власть стала беспардонно пользоваться тяжёлым положением населения. В результате в городе побывала специальная комиссия из столицы, которая обнаружила массовые злоупотребления среди карантинных чиновников, однако Петербург почему-то приказал прекратить всякие расследования. В результате это бездействие и аукнулось народным взрывом.
Самое нелепое то, что если в Москве чума действительно была, то в Севастополе — нет. Её только с ужасом ждали, поскольку чума появилась на юге страны. Когда кто-нибудь в городе заболевал, паника тут же поднималась несусветная. Таких больных собирали в пещеры Инкермана, на старые суда, в неприспособленные здания. Многие умирали просто от дурных условий. Плюс к тому из-за плохого продовольственного снабжения среди матросов Севастополя распространились желудочно-кишечные заболевания. Жертв в результате оказалось немало, но не от чумы, а лишь от её призрака.
Наконец, к прочим проблемам добавилась ещё одна: всякий желавший оставить Севастополь или въехать в него обязан был пробыть в карантине от 14 до 19 дней. В результате окрестные крестьяне просто перестали доставлять в оцепленный город продовольствие. Что и понятно, если ради продажи одной подводы (даже по спекулятивным ценам) приходилось проводить в неволе целый месяц, а то и больше. В такой ситуации всё снабжение монополизировали в своих руках карантинные чиновники. Разумеется, те самые, которых обвиняла в злоупотреблениях ещё комиссия 1828 года. Они будто получили карт-бланш на дальнейшее воровство. Как результат — продовольствия в городе (особенно в беднейших кварталах) стало не хватать.
В марте 1830 года карантин ещё более ужесточили, хотя ни одного больного чумой так и не выявили. Жителям теперь вообще запретили покидать дома. В мае запрет был снят, но не везде — в одном из районов города, в Корабельной слободе, карантин продлили. Почему так «повезло» самому бедному району города, власть объяснить не смогла, поэтому страсти стали накаляться. Хуже того, через несколько дней жителей слободы вообще вывезли за город и объявили, что их изолируют ещё на две недели.
Тут уже начали возмущаться не только те, кто был изолирован, но и их родня, оставшаяся по другую сторону проволоки. Начались волнения, которые не смогли утихомирить ни приказы военного командования, ни увещевания церковных властей. Учитывая, как быстро были сняты все карантинные ограничения сразу же после бунта, скорее всего, введённые властями дополнительные меры были чрезмерными. Но дело даже не в этом — в конце концов, всё точно рассчитать в таких случаях сложно, а потому иногда лучше и перестраховаться.
Хуже другое: нежелание центра вмешиваться в преступные действия карантинных чиновников и всегдашнее неумение наших верхов по-человечески разговаривать с низами. Куда привычнее всё решать силой. Вот и здесь было принято самое простое решение — оцепить очаг волнения ещё двумя батальонами пехоты.
Нельзя сказать, что военный губернатор Николай Столыпин не чувствовал угрозы. Чувствовал, поэтому приказал усилить караулы у своего дома. Вот только просчитался: горожан забота губернатора о собственной персоне только возмутила. По обычной бунтарской традиции ударили в набат. Часть людей бросилась освобождать жителей Корабельной слободы, другие направились к губернаторскому дому.
К вечеру 3 июня город был уже полностью в руках восставших, губернатор убит, а жители Корабельной слободы освобождены. Никаких проблем тут, кстати, не возникло, поскольку оцепление моментально перешло на сторону бунтовщиков. Полиция из города ретировалась, а военный гарнизон (около тысячи человек), сочувствовавший восставшим, отказался подавлять бунт.
После губернатора, как и следовало ожидать, очередь дошла и до карантинных чиновников. Их квартиры были разграблены, а сами хозяева жестоко избиты. Некто Степанов — один из самых ненавистных воров — был забит до смерти. Возможно, что жертв было бы и больше, но многие из карантинного начальства, переодевшись в солдатскую форму, бежали.
На следующий день власти карантин в городе вообще отменили. Однако победа бунта всегда иллюзорна. Уже через несколько дней в Севастополь вступили подтянутые к городу войска. Итог: семь казнённых, примерно тысяче человек власть надела кандалы и отправила на каторгу, свыше четырёх тысяч горожан было выселено в другие места.
А вот из тех, кто в Петербурге покрывал местное ворьё, никто не пострадал. Их даже не предупредили «о неполном служебном соответствии».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
