Я исхожу из того, что подавляющее большинство дискутирующих о Блокаде — не блокадники, для них и для меня и Великая Отечественная война, и трагическая судьба Ленинграда — это страницы истории с небольшими вкраплениями личных свидетельств наших дедов или отцов.
Я 15 лет работаю с детьми и молодёжью. До недавнего времени я знакомил их с Евангелием, обучал основам православной веры, проповедовал, полемизировал, доказывал, объяснял. Сейчас больше занимаюсь социальным волонтёрством. Я знаю, что такое разговор о жизненных ценностях, о смысле жизни. Знаю, что такое желание этими ценностями и этим смыслом поделиться. Я знаю, что такое свидетельство о том, кто уже умер, свидетельство о тех, кого нет с нами! Мне не раз приходилось говорить о жертве, чужой жертве, говорить с теми, кто бесконечно далёк от этого. Я знаю, как непросто ответить на вопрос «при чём тут я или ты?».
Буду нескромен, этот опыт почти уникален! Нравственная и религиозная проповедь сегодня — удел немногих. В позитивном контексте она знакома горстке людей, чьего существования даже не замечают, чьих слов почти не слышат, чей опыт, по большому счёту, никому не нужен в нашем обществе. Я говорю о миссионерах, катехизаторах, учителях воскресных школ Православной церкви. Кто ещё знает, как привить ценности, как поделиться смыслом, как показать истинность своих убеждений? Кто ещё знает, что история может хранить свидетельства о столь важных событиях, что спустя даже тысячи лет они актуальнее всего на свете? Кто ещё может ценить смерть совершенно незнакомых людей?
Поскольку разговор о блокаде уже давно перешёл в ценностную и даже идеологическую плоскость, то я и подумал, чем для меня Евангелие (Благая весть о Христе) как историческое событие отличается от нынешних свидетельств о блокаде? И ту, и другую историю я принял опосредованно через свидетельства непосредственных участников и через толкования и интерпретации сторонних лиц. И там, и там события сложные, неоднозначные. И там, и там они трагические; и там, и там мы видим смерть. И, что самое важное, и там, и там мы видим смерть как воплощение жертвы. Когда-то Сын Божий отдал свою жизнь для спасения многих. Когда-то и целый город отдал свою жизнь.
Я абсолютно далёк от мысли сопоставлять религиозно судьбу Христа и судьбу блокадного Ленинграда. Однако для меня очевидно, что и евангельская история, и история блокады на Неве — это теперь вопрос веры и личного отношения!
Есть ли и был ли смысл в каждой из этих жертв? В чём этот смысл? При чём тут каждый из нас сегодня? Вот те предельные краеугольные вопросы, вокруг которых идут и будут идти споры! Невозможно доказать абсолютно правоту тех или иных толкований и той и другой истории. Слова будут опровергнуты словами. Увидеть смысл в происшедшем и определиться самому в отношении к нему — это не что иное, как вопрос веры!
Я ни в коем случае не пытаюсь сказать, что блокады не было. Я со всей серьёзностью отношусь к свидетельствам блокадников. Но для меня и Христос — настоящий. Для меня и свидетельства его учеников Матвея, Марка, Луки и Иоанна — достоверны.
Именно поэтому мне очень неловко смотреть на то, что делают «апологеты» блокады Ленинграда. Вроде бы взрослые люди, без сомнения, мастера своего дела (кто журналист, кто чиновник, кто идеолог), но как только говорят о блокаде, выходят на чужое поле и теряют компетентность, отчего выглядят неумело и часто глупо. Своими попытками возвести блокаду, вернее, память о ней, в ценность, попытками сказать, что чуть ли не она одна объединяет людей и непререкаема, своими попытками настоять на «священности» памяти о блокаде, своей позицией истины в последней инстанции они блокаду втолкнули и сами вслед за ней вышли в область веры. И, не заметив этого, не ответив на главные, указанные выше вопросы, используют все знакомые им светские инструменты полемики, а то и пропаганды, идеологии, демагогии и даже манипуляции.
Но речь ведь отнюдь не о частном мнении. Помните, что среди нас почти уже нет живых свидетелей той трагедии. Поэтому речь о серьёзном обосновании позиции ради воспитания доброго и глубокого отношения к жертве у тех, кто никак в повседневной жизни не связан с блокадой Ленинграда. Речь о том, чтобы привить ценности, помочь осмыслить и с благодарностью принять принесённую жертву.
Проповедники «священной» блокады никак не поймут, что на поле веры действуют другие законы. Те же, что в религиозной и нравственной проповеди. Если их отвергнуть, то песок слов будет уходить сквозь пальцы, пропагандируемые ценности, словно туман, растворятся в неприятии и непонимании. И от этого родится злоба и, как результат, насилие насаждения ценностей. Но! — скажу я вам как христианин и как проповедник с большим стажем, — в религии насилие не имеет смысла. Тут работает диалог, объяснение, свидетельство личного опыта. Ценности и смыслы прививаются только через доверие и совместное переживание. Причём доверие обоюдное! И слушающего к говорящему, и говорящего к слушающему.
Мне приходит такой образ. Те, кто настаивает на «священной памяти» блокады, на важности и осмысленности этой жертвы, как бы обозначили свою позицию через определённую комбинацию шахматных фигур на доске. Идёт партия. И вдруг многие из «апологетов» в ответ на вопрошающую комбинацию противников смахивают фигуры с доски, да ещё и приставляют к виску оппонентов пистолет. А как ещё интерпретировать, по сути, единственный их аргумент: «Это священная тема, как вы смеете что-либо говорить? Примите её с благоговением»? Партия недоиграна. Ответов нет. А значит, нет и не может быть традиции доброго отношения к войне и к блокаде.
Нельзя другим дать то, чего сам не имеешь. Нет и не может быть доверия к специалисту по светской хронике, раз в жизни вспомнившему о «священной» блокаде. Невозможно другим привить смысл, которого нет в твоей жизни. Сколько раз ни говори «мёд», слаще не станет. Сколько раз ни говори о священности жертвы блокады и о ценности подвига, если ты не можешь себе объяснить, что это такое и при чём тут ты лично, то не стоит пробовать проповедовать другим. Демагогия в вопросах веры — плохой союзник. Уж поверьте…
Жаль, что «апологеты» блокады не знают, что в области веры нельзя не доиграть начатую партию. Каким бы идиотским ни был вопрос, ответы в диалоге должны быть ясными и твёрдыми, как шаги шахматных фигур. Иначе передача ценностей, то есть педагогика и воспитание, не работают! Не верите? Сколько было споров о Христе, сколько было попыток силой заставить верить? Сколько раз сам Христос объявлялся обманщиком или даже мифом, сколько раз его жертва высмеивалась и обесценивалась? Единственное доброе и созидательное, что христиане научились противопоставлять этому — личная вера и жизнь с Богом, исполнение Его заповедей.
Известный учёный, философ, психолог Виктор Франкл, размышляя о смысле жизни, смысле человеческих отношений и жизненных ситуаций, писал, что смысл — это нечто, что нужно скорее найти, чем дать, скорее обнаружить, чем придумать. Смыслы не могут даваться произвольно, а должны находиться ответственно. Смысл — это то, что имеется в виду человеком, который задаёт вопрос, или ситуацией, которая тоже подразумевает вопрос, требующий ответа. Если говорить своими словами, то смысл и ценности нельзя сконструировать, их можно только обрести как отклик сердца и по-своему пережить. Смысл всегда уникален у каждого, потому что каждый уникален и проживает свою жизнь.
Один из авторитетнейших русских педагогов XX века протоиерей Василий Зеньковский как-то сказал: «Глубина свободы в человеке, если угодно, мешает воспитанию, но что бы ни говорили, нельзя воспитать к добру как-то помимо свободы и вне её. Добро должно стать собственной, внутренней дорогой, свободно возлюбленной темой жизни для ребёнка, добро нельзя «вложить», никакие привычки, заученные правила, устрашения не могут превратить добро в подлинную цель жизни». Если доброе и серьёзное отношение к войне, к жертве погибших не станет собственной и свободно возлюбленной темой жизни — ничего нельзя добиться силой и психологическим давлением.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
