Если всё-таки Москва до сих пор — Третий Рим,
То не может быть Москва лишь для москвичей.
Если русская земля до сих пор — Третий Рим,
То быть русским — больше, чем быть просто русским.
Александр Непомнящий, Китеж
Меня всегда преследовал Жюль Верн. Первая «толстая» книга, прочитанная в семь лет — «Таинственный остров». С нею было очень уютно болеть. А поскольку болел я в том возрасте часто, то впоследствии мог конвертировать болезненное — в прямом смысле — чтение непосредственно в деньги или в натуральный продукт. В общаге истфака МГУ, «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий» насчёт того, как бы прожить до стипендии, я несколько раз спорил на ящик пива. Собственно, заявлялось, что я смогу на память перечислить весь список предметов, который капитан Немо подкинул колонистам. Не ошибался ни разу. Забавно — почти у каждого, кто со мной спорил, в комнате оказывался томик «Таинственного острова». Что, безусловно, символизирует.
Мэтр не оставил меня своей милостью и на этот раз. В Москве, в Строгановке открылась выставка «Жюль Верн глазами французских комиксистов». Кстати, она работает до 18 декабря, но это как бы в скобках.
Разумеется, я туда пошёл. Ну как не пойти? Русский мальчик без Жюля Верна даже в неполный сороковник просто немыслим.
Делиться всеми впечатлениями не буду. Пусть остаётся интрига. Да и впечатлений слишком что-то дофига. Но вот что меня поразило сразу, так это следующий факт. Жюль Верн во Франции и Жюль Верн в России — это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Дело в том, что едва ли не треть всех экспонатов выставки оказались мне незнакомыми. Мне, который проболел с произведениями этого автора всё детство! Который знает их чуть не наизусть!
Незнакомец, иной раз симпатичный, а иной раз — зверского вида, носил имя Michel Strogoff. То есть Мишель Строгофф. То есть Михаил Строгов. Кроме имени он частенько носил лохматую папаху и косоворотку. Иногда носил на руках упитанную красавицу в кокошнике. В мрачных степях дрался с татаро-монголами времён Батыя, хотя действие происходило во второй половине XIX столетия. В мрачных снегах дрался врукопашную с медведем. Нет, пожалуй, даже так — с medved. На картинках также присутствовали samovar, balalaika, vodka.
Короче, понятно, да? Это был сильный и неожиданный эффект. Я, было, подумал, что попал не совсем туда. Но нет — рядом были и капитан Гаттерас, и Паганель, и Филеас Фогг...
— А что, в России не знают Мишеля Строгова? — в свою очередь удивился присутствовавший на открытии выставки художник-комиксист Серж Микели. — У нас он — один из любимых персонажей. Вот вы говорите, что вам уютно болелось с «Таинственным островом». А мне — именно с «Мишелем Строговым». И я думал, что в России это будет интересным и приятным...
Интересным — да. Приятным... Пожалуй, что нет. Эти стереотипы осточертели. И я ехидно осведомился, было бы во Франции интересно и приятно, если на каждом углу вспоминать про «лягушатников» и цитировать рассказ Чехова «Забыл»: «Французов не люблю. Хрю, хрю... Свинство. Во время войны мышей ели...».
В качестве ответа мне, с истинно галльским лукавством, продемонстрировали комикс по «Детям капитана Гранта», где все персонажи представлены в виде животных. Так вот. Рассеянный французский учёный Паганель был там пучеглазой лягушкой.
В буддизме это называется «сатори». Неожиданное просветление. Когда тебя бьют деревянным башмаком по уху, и ты внезапно понимаешь что-то очень важное.
Точно такую же, только виртуальную оплеуху, получил и я. У нас очень много говорят о сохранении национальной идентичности. Но когда задаёшь вопрос: «А что это значит — быть русским? Как это манифестируется?», начинают мямлить. Чего-то определённого добиться невозможно. Попробуйте задать этот вопрос себе. Гарантирую зависание.
Для меня явился спасением стратегический гений Александра Суворова. Правда, в этот раз он выступил не как полководец, а как художник. Автор прекрасной фразы: «Мы — русские! Какой восторг!».
Восторг — это не политическая, не научная, не нравственная, и тем более не экономическая категория. Эта категория целиком лежит в сфере этики и эстетики. Без эмоционального переживания своей национальной этики и эстетики народ может существовать только как зомби. Как здоровенный коллективный дебил. Своего рода овощ.
И вот с этим дела у нас обстоят паршиво. Кое-какие проблески русской этики ещё сохранились. Недаром до сих пор столь популярны фильмы «Брат» и «Брат-2». «Русские на войне своих не бросают», — дилогию Балабанова можно было снимать только из-за одной этой фразы.
В плане эстетики, как сказал бы русский патриот Сергей «Паук» Троицкий, у нас происходит «чад кутежа и мгла ада». Столько было нанесено по ней ударов, что осталась только голая выжженная пустыня.
Да ещё — взгляд со стороны. Например, тот же «Мишель Строгов».
Зеркало. Кривое, искажающее почти до неузнаваемости. Но всё-таки зеркало. Отражающее как постыдные, так и славные наши черты. И к этому можно относиться с юмором, что было мне продемонстрировано Паганелем в образе лягушки.
Теперь, задним числом, я понимаю, что мой случайный прошлогодний попутчик тоже читал «Мишеля Строгова», как любой франкофонный швейцарец.
Дело было так. В конце декабря я на несколько дней попал в Женеву. Пресс-тур. Плотная программа. Коллег повезли смотреть Большой Адронный Коллайдер. Я заявил, что элементарные частицы мне по барабану. А вот элементарная порядочность требует посетить место, где жил Владимир Владимирович. Нет, не этот, а настоящий. Который Набоков. Засим нахлобучил кубанку, сел в поезд и поехал в Монтрё.
Попутчик, парень моих примерно лет, долго смотрел на меня и никак не решался завести разговор. Потом состоялся такой диалог:
— Простите, вы из России?
— Да, а как вы догадались?
— Ну, у вас такая шапка... Знаете, как у казаков. Это, правда, казачья шапка?
— Правда.
Мой собеседник вздохнул и сказал:
— Да... А ведь сейчас отсюда до Парижа можно доехать гораздо быстрее, чем в 1814 г., когда там побывали ваши казаки...
Вот в этот момент я был абсолютно согласен с Александром Суворовым: «Мы русские! Какой восторг!». Я разделил его переживания. Я в полной мере ощутил свою русскость.
Да, клюква. Да, развесистая. Да, мы не такие. Но, быть может, стоит хоть иногда заглядывать в это самое кривое зеркало?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Константин Кудряшов: Польша. Что делим? 
Константин Кудряшов: Романовский романс 
Константин Кудряшов: Восход Европы 
Константин Кудряшов: Экология — шаг вперёд и 200 лет назад 
Константин Кудряшов: Опущенный флаг 
