Так называемая «цивилизованная Европа» не оставляет попыток заставить Россию покаяться за те или иные «преступления». Европарламент давно уже возложил на Советский Союз равную с Третьим Рейхом вину за начало Второй мировой войны, теперь нашу страну, как правопреемницу СССР, объявили виновницей «Голодомора» как «геноцида украинского народа».
Преступление и отрицание
При этом каяться за собственные преступления Европа желанием не горит. За годы Великой Отечественной войны гитлеровская армия и ее союзники, а также различные коллаборационистские формирования уничтожили на территории СССР около 14 миллионов мирных жителей. Однако ни одна европейская структура не признала это чудовищное истребление геноцидом советского народа.
Да и у нас, создается впечатление, многие уже с трудом представляют себе, с чем столкнулись наши предки.
Немало копий сломано вокруг располагавшегося на оккупированной территории Латвийской ССР концлагеря Саласпилс, на территории которого гитлеровцы производили отбор крови у детей, чтобы использовать ее для своих раненых солдат и офицеров. Никаких ограничений при этом не было — детей как доноров использовали до тех пор, пока от них еще что-то можно было получить. Дальше малышей ждала смерть.
Власти современной Латвии, для которых пособники гитлеровцев стали героями, вообще отрицают то, что такая практика в лагере существовала. Латвийский историк Рудите Виксне, столкнувшись с двумя выжившими узницами Саласпилса, чудом избежавшими смерти в детском возрасте, не постеснялась заявить им в лицо: «Вы же не знаете, для чего ее брали, возможно, для анализов».
Яблони цвета крови
Но о Саласпилсе еще кто-то что-то мог слышать. А вот о том, что подобных лагерей на оккупированной территории СССР была целая сеть, знают лишь историки, которые глубоко погружены в тему.
В 2007 году в Республике Беларусь был открыт мемориал памяти детей — жертв Великой Отечественной войны. Построили его в агрогородке Красный Берег, что на Гомельщине.
По одной из легенд, существующее несколько сотен лет поселение назвали Красный Берег из-за яблонь — местный сорт цвел ярким красным цветом. Но 80 лет тому назад Красный Берег стал красным от детской крови.
Гитлеровская оккупация началась 5 июля 1941 года. Со временем нацисты превратили Красный Берег в свой важный тыловой пункт, разместив здесь большой госпиталь для раненых солдат и офицеров вермахта.
К 1943 году, когда события на фронтах стали складываться неблагоприятно для Третьего Рейха, потери нацистов выросли многократно. Гитлеровским врачам требовалось много донорской крови, и Берлин выпустил директиву — использовать в качестве доноров детей с оккупированных территорий.
«Самый страшный момент был, когда нас отобрали, сказали, что деток палить будут»
Так в Красном Береге был основан детский концентрационный лагерь. Сюда свозили детей не только из областей Белоруссии, но из Украины, а также из Смоленской и Брянской областей РСФСР. Основной контингент составляли девочки в возрасте от 8 до 14 лет.
У нацистских идеологов, заботившихся о чистоте арийской крови, было обоснование использования детей славян в качестве доноров — кровь детей и подростков «недочеловеков» считалась чистой и вполне подходящей для переливания.
Выбор девочек в Красном Береге, согласно архивным документам, объяснялся тем, что, по мнению нацистских врачей, они чаще имели первую группу крови, и у них реже, чем у мальчиков, обнаруживался отрицательный резус-фактор.
Тех, кто оказался в лагере, разделяли на два накопителя. В одном из них детей использовали для многократной сдачи крови. Во втором из детей выкачивали всю кровь сразу.
Из воспоминаний Екатерины Клочковой, узницы детского концлагеря «Красный Берег»: «За эти пять недель они брали кровь в тюбики такие большие. Не знаю даже, как их измерить — 10, 20 грамм? Как вытянут кровь, человек тогда слабый, падает. Сами понимаете, что с человеком, когда кровь вытянут. Раз в день давали кусочек хлеба. Вообще, я плохо помню, что давали, но выжила ж пять недель. А самый страшный момент был, когда нас отобрали, сказали, что деток палить будут».
Технология нелюдей
Детских захоронений в Красном Береге немцы не производили. Трупы погибших сжигали на кострах и в котельной на территории концлагеря. В первую очередь это касалось тех, кто попадал в накопитель для полного выкачивания крови. Для этого использовали особую технологию: детей подвешивали под мышки, сжимали грудь. Для того чтобы кровь не сворачивалась, делали специальный укол. Кожу срезали на ступнях, делая глубокие надрезы. Детская кровь собиралась в ванночки. Затем трупы несчастных отправляли в костер.
Жители близлежащих деревень довольно быстро узнали, что происходит в лагере, и придумали свой способ спасения детей. Тем малышам, которых хватали при облавах, взрослые протягивали чеснок и крапиву. Вновь прибывших отправляли сначала в баню, и в этот момент у детей была возможность натереть чувствительные места чесноком или крапивой. Это вызывало сыпь, увидев которую, немецкие врачи вышвыривали ребенка прочь, опасаясь инфекции.
Еще два способа спасения — побег или выкуп. Самые отчаянные прыгали из автомобилей во время перевозки. Также иногда удавалось подкупить охрану: сами немцы не считали зазорным торговать малолетними узниками.
Наиболее выносливых отправляли дальше — по данным историков, одних везли в Саласпилс, других еще дальше, в Германию. Известно, что из Красного Берега было вывезено около 1990 детей, и на сегодняшний день известна судьба лишь единиц из них.
Иногда спрашивают: почему про Красный Берег мало говорили в советское время? Дело в том, что сдержанный подход к рассказам о жертвах был вообще характерен для советской эпохи. Даже когда создавали мемориал в Хатыни, на уровне ЦК шли споры — надо ли так говорить о случившемся?
В одной только Белоруссии существовало около полутора десятков детских концлагерей, узников которых немецкие врачи использовали как доноров, а также для опытов. Гитлеровцы умели заметать следы — зачастую к моменту освобождения не оставалось почти никаких материальных свидетельств, кроме показаний выживших свидетелей. Как мы знаем, сегодня под сомнение пытаются поставить даже Саласпилс, хотя там как раз-таки собран полный набор доказательств.
Катя Сусанина: свидетельство из небытия
Мемориал в Красном Береге — испытание на прочность. «Мертвый класс» из 21 белоснежной парты, за которые никогда не сядут ученики, учительский стол и классная доска, на которой написаны детские строки.
Это последнее письмо 15-летней Кати Сусаниной. Она не была узницей Красного Берега — тем, кого замучили здесь, не удалось оставить прощальных записок. Катя тоже была узницей концлагеря, а затем попала в настоящее рабство.
Ее письмо, обращенное к отцу, нашли после освобождения города Лиозно, при разборе завалов одного из домов. Девочка спрятала его, надеясь, что весточка о ней когда-нибудь доберется до адресата:
«Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи.
Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя священная просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу, мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: “Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!” И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь — у меня отбили легкие. А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: “Расти, доченька, на радость большой!” Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет, — и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с “Розой” и “Кларой” — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. “Русс была и будет свинья”, — сказал он. Я очень боюсь “Клары”. Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья… Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить! … Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина... Мое сердце верит: письмо дойдет».
Сколько таких вот безвинных детских душ загубил нацизм? И какой кары достойны были те, кто все это сотворил?
А сегодня «цивилизованный мир», так и не покаявшийся ни за Саласпилс, ни за Красный Берег, ни за Катю Сусанину, шлет новым нацистам оружие, чтобы они снова сеяли смерть.
